- Вон Бела Карпати, глядите! - показывает он им. - Вот молодец, либеральней его во всей палате нет. Подумать только, на дядю родного как нападает за принадлежность к консервативной партии! Да я разве посмел бы выступить так против моего дяди Гергея? А мой ведь исправник всего-навсего. Да, друзья, вот это характер, это муж государственный. И по-венгерски знает, бегло даже говорит, сразу можно понять.
Наивные провинциалы не уставали диву даваться.
- Смотрите, смотрите, не нравится ему речь оратора, вот перо берет; славно! А как твердо в чернильницу макает! Наверняка заметки делает для себя или предложение собирается внести. Ага, по рукам пустил. Всем нравится, все одобряют, ну а как же: умница ведь большой!
А младший Карпати забавлялся тем, что, сидя напротив дядюшки, рисовал диковинную карикатуру на него: изобразил ни в чем не повинного старика в виде барана, жующего благодушно податные акты. Это и был лист, который показывал он соседям и который правоведы приняли за важный какой-то документ.
- Смотрите-ка, вон двое поднялись, подходят к нему! Этих я тоже знаю. Удивляюсь только, зачем это он с ними разговаривает, оба ведь из противной партии. На свою сторону хочет, наверно, склонить. Видите, гордо как заявляет, что сам им будет отвечать. Похоже, те колеблются уже. Да, до выступленья дойдет, тут он и с двоими шутя управится...
- Споримте, что придет! - говорил меж тем Карпати двум молодым аристократам, которые беседовали с ним, стоя по обе стороны стула.
- Пока не увижу, не поверю, - заявил Ливиус, стройный юноша с орлиным носом. - Эта девушка в исключительно строгих правилах воспитана.
- Девушки, они все одинаковые. У любой сердце есть, ключ к нему только надо подобрать.
- Нет, тут тебе даже лом не поможет. Богомольная тетка-святоша и свирепый дядя-мужлан стерегут ее неотступно, не отходя ни на шаг.
- Ба! Тетке-святоше глаза отведем, дяде-грубияну острастку дадим, и сад Гесперид - наш.
- Я же тебе говорю: не подступиться к пей; ее ни в одно публичное место не пускают. Ни в театр, ни на прогулки - никуда, где людно, за вычетом церкви, да и там она обыкновенно возле органа сидит и с хором поет.
- Знаю я это давно. Мне тоже говорили, что она только на мессах хоральных бывает. Но и этого достаточно. Я из этого делаю вывод, что она натура художественная и любит, чтобы ее послушали. А для такого подвоя любой привой сгодится. Вы же знаете, я на тысячу золотых поспорил с Фенимором: через год девица у меня будет жить.
- Маловероятно; особенно если вспомнить, как плачевно кончились ухаживанья самого Фенимора.
- А как? Что там с ним произошло? - полюбопытствовал третий, который как раз подошел.
Абеллино с готовностью взялся объяснять.
- Да письма любовные вздумал, простак, посылать, которые она тут же тетке передавала. А хитрая эта богомольная ведьма назначила ему от имени Фанни свидание в саду возле дома; он и проберись туда в урочный час через задний вход, оставленный незапертым. Подождал там терпеливо в крыжовнике: никого. Тут он понял, что в дураках остался, с тем и хотел идти, но калитка уже на замке. Как быть? Стучать рискованно, у почтенного господина Болтаи - восемь столярных подмастерьев во дворе, нашумишь - изукрасят так, что родная мать не узнает, а стены кругом каменные, не перелезть. Устраивайся, значит, как можешь, прямо посреди клумб и жди до утра, пока садовник калитку отомкнет: другого ничего не остается. Представляете, каково это Фенимору-то, который уснуть не может, если на простынке хоть складочка малейшая, и не ложится, в семидесяти семи своих водах не ополоснувшись предварительно. А тут еще несчастье: дождь полил - и до самого утра, как из ведра, а во всем саду ни беседки, ни оранжерейки, ни просто рогожки какой-нибудь, чтоб укрыться. И продолжалось сие удовольствие до шести утра, когда Фенимор выбрался наконец из-под этого холодного душа. Нанковые панталоны были на нем, фрак с шелковым воротником и касторовая шляпа. Можете себе представить, в каком все это было виде! Пришлось по дороге объяснять знакомым, что самоубийцу спасал, который в Дунае хотел утопиться.
- Так вот почему припала ему охота биться об заклад Фанниной добродетели!
- Конечно. Выиграет - его, значит, правда и тысяча золотых в придачу; проиграет, может утешаться, что но устояла дама, хоть и не перед ним. Думаю, наверняка проиграет. Знаете Фанниных сестриц? Через год и она по той же дорожке пойдет.
- И как же ты думаешь добиться своего?
- Это я заранее не хочу говорить. Довольно и того, что девушка сюда сегодня явится, на галерею; видите, насколько я преуспел! Вон там будет, у пятой от нас колонны, ровно в одиннадцать; вон, где гористы эти собрались...
Вот какой поучительный разговор велся теми важными особами, на которых не могли наглядеться наши правоведы, пока прочие отцы отечества обменивались резкими репликами по вопросам, более насущным для страны.
- Смотрите, - сказал новичкам бывалый их собрат, - его сиятельство на меня взглянул. Знает меня отлично! Мы частенько беседуем с ним, когда принципал пошлет к нему с циркулярами. А глянул сюда, наверно, потому, что выступить хочет, нас предупреждает. Покричимте "ура" ему потом? Только уж давайте погромче!
Тут шелка прошуршали за спиной молодых людей, и оглянувшиеся успели заметить одетую не без изящества девушку мещанского сословия в сопровождении пожилой, но в пух разряженной матроны. Девушке нельзя было дать больше шестнадцати. Стройная, с крепкими румяными щечками, в эту минуту особенно разгоревшимися, со вздрагивающими пугливо губками, она через плечи впереди стоящих усиливалась заглянуть вниз, а принаряженная матрона шептала ей что-то на ушко, - девушка, любопытно озираясь, тихонько переспрашивала: "Который?"
- Вот она! - шепотом сказал Абеллино окружающим и наставил свой лорнет. - Только что пришла; вон, за теми юристами. Сейчас не видно ее, верзила этот загородил. Вот опять показалась, а раскраснелась-то как... Ищет, меня украдкой ищет черными огромными своими глазами; не смотрите же все туда, спугнете. А, дылда этот, черт бы его побрал!
- Ого! - сказал правовед. - На меня указал. Их сиятельства тоже все сюда смотрят. Определенно про меня им говорит. Очень уж любит: принципал мой хвалит ему меня всякий раз. Ах ты, пристально как смотрит. Поздороваться, пожалуй, надо бы.
Бедняга уже места себе не находил, шпагу сунул между колен, потом оперся на нее, подбочениваться принялся так и этак, усы крутить и разговаривать с неестественной важностью, то кроткий вид принимая, то улыбаясь многозначительно, - как все очень юные люди, замечающие, что их разглядывают.
В конце концов ему стало невмоготу в лучах славы, направленные на него увеличительные стекла, казалось, жгли ему кожу. Объяснив друзьям, что торопится к принципалу, он попросил заметить хорошенько и передать ему все, сказанное Карпати, если тот возьмет слово, а сам убежал.
В образовавшемся просвете снова стала видна фигурка красивой мещаночки, которая провела на галерее всего лишь несколько минут, удалясь затем вместе со своею спутницей.
- И верно, она, - заговорили внизу. - Да он кудесник, этот Бела!
Последний оратор оппозиции закончил как раз свою речь, заключительные слова которой утонули в разноголосом шуме публики.
- Что это? Почему шумят? - заволновались юные отцы отечества. - О чем он говорил?
Во избежание споров, готовых опять разгореться, председатель почел благоразумнее поставить решение нижней палаты на голосование. Маститые государственные мужи с озабоченным челом произносили свое "да" или "нет". Юное поколение отвечало как бог на душу положит.
Юристам нашим не составило труда наизусть запомнить речь Абеллино.
- Ну? Как? - стал их спрашивать воротившийся корифей. - Что Карпати сказал? Правда ведь, смело? Правда, замечательно?
- Он сказал: "Предложение нижней палаты принимаю".
- Да? Вот это ум!
10. БОГОМ ПРОКЛЯТОЕ СЕМЕЙСТВО
Жила в то время в Пожони одна известная семья, если только можно для простоты поименовать "известным" фатальный ее жребий.
Назовем их Майерами; фамилия эта столь распространена, что никто за свою не примет.
Глава семейства служил где-то кассиром, и было у него пять дочерей.
Дочери все были очень красивы, одна краше и очаровательней другой.
Какое это благо - пятеро прелестных детей! Две девочки уже к 1818 году подросли, став королевами всех балов, украшеньем всех редутов [здесь: танцевальный и маскарадный зал, место публичных увеселений (франц.)]. Светские господа, вельможи даже, охотно с ними танцевали; иначе их и не величали, как только "красоточки Майер".
Как радовались отец с матерью этой лестной славе! Красавиц дочек они и воспитывали сообразно их красоте, не в будничных трудах по хозяйству, а словно ждало их нечто поприглядней мещанского домоводства: на барский, изысканный манер. Вместо обычных школ шитья да вязанья в первоклассные пансионы их отправляли, - одна отлично выучилась вышивать, другая недурно пела; у остальных тоже открылись разные художественные склонности. "Эта знаменитой артисткой будет, - подумывал частенько отец, - та модный салон откроет и разбогатеет; оглянуться не успеешь, всех в жены разберут банкиры да помещики, что вкруг них увиваются". Наверное, из романов прошлого века вычитал что-нибудь подобное.
