- И не сомневайтесь, - ответил Линч.
- Кажется, будто море гниет, - заявила Бланкита. - Такая уйма тухлой воды - это, должно быть, очень вредно. Не поверите, но мне от тухлой воды ужасно худо.
- Гадость, - поморщилась де Бианки Вионнет.
- Это повсеместное явление, - уточнил Мартин.- Разве вы не слышали сообщения из Ниццы? На всем европейском побережье...
Камполонго болезненно скривился:
- Оставьте в покое Ниццу и европейское побережье. Оглядка на другие страны - трагедия аргентинца. Хватит! У нас, сеньор Мартин, полно своих бед, и достаточно близко - в Некочеа, в Мар-дель-Сур, в Мирамар, в Мар-дель-Плата: великий страшный исход начался и у нас...
- Просто ужас. У меня сердце разрывается - подтвердила Бланкита. Бедняки собирают пожитки и толпами уходят неведомо куда. Видите: я не могу сдержать слез.
- Тщеславная, но мягкосердечна, - холодно заметил старик.
- Хорошо бы эти толпы, идущие неведомо куда, не забрели в наши края, вздохнула де Бианки Вионнет, разводя руками.
- Обычно, - заверил Мартин, - они уходят в глубь страны. В этом Ницца и наши прибрежные селения сходятся.
- Далась вам эта Ницца, - поморщился Камполонго.
Мартин погрозил:
- Будете занудой - останетесь у меня без конца света.
- Этот юный задира прозревает истину, друг мой Альварес, - подчеркнул Линч. - Присутствовать при подобном зрелище - редкая удача, и особенно для таких людей, как мы с вами.
Альварес снова невольно хмыкнул.
- Я хочу одного - остаться здесь, - откровенно заявила де Бианки Вионнет. - Если и мы цыганским табором выйдем на улицу, я просто умру.
- Для чего? - спросила хозяйка. - Куда бы мы ни пошли, землетрясение настигнет нас все равно.
- Не задохнуться бы от воздуха с моря, - вставил старик.
Сеньора де Бианки Вионнет возразила:
- Можно к чему угодно привыкнуть.
- Пусть море гниет, а подземные воды обратились в лекарство, - заявила хозяйка, - клиенты "Английского буканьера" до последней минуты будут наслаждаться напитками высшего качества и тонкими винами. Вернетесь по домам, не забудьте рассказать приятелям: нельзя желать лучшей рекламы.
Подогретая космическими явлениями, тема конца света продержалась весь обед, но когда подали кофе, уже исчерпала себя. Мать и дочь жестоко разругались. Бланки
та вскричала:
- Ты просто не можешь смириться с тем, что я счастлива, красива, молода.
Мадам Медор не осталась в долгу:
- Ты на самом деле очень молода, моя Бланчета, у тебя вся жизнь впереди. - Добавила, тяжело дыша: - И пока я жива, тебе ее не загубит какой-то мордоворот.
- Взгляните, - обратился ко всем Линч.
Свет за окнами менялся, пышно и красочно, словно вспыхивали одна за другой не ко времени пришедшие зори. Пока все смотрели, Мартин на цыпочках вышел из столовой и заперся в телефонной будке. Хильда, намотав челку на пальчики, снова поискала глазами Альвареса; через несколько секунд она тоже вышла из столовой.
- Это должно было случиться, - убежденно проговорила мадам Медор. - Все просто помешались на деньгах. Владелица "Ла-Легуа" продала сосны, столетние, честное слово, они росли у нее вдоль дороги. Что уж говорить о политиках! Знаете, кто сейчас в правительстве заправляет? Деревенский дурачок Паласин, которого все называют "Большой Паласин": еще вчера он клянчил милостыню, разъезжая на облезлой кляче.
- Вы приводите нравственные причины. Никто не принимает конец света всерьез, - пожаловался Альварес.
- Никто не верит в конец света, - уточнил старик и, помолчав, добавил: - О чем вы думаете?
- Ни о чем, - ответил Альварес.
Но это была неправда: он как раз думал: "На людях я жажду одиночества, оставшись один, жажду очутиться среди людей". И он снова сказал неправду:
- Сейчас вернусь.
Вышел из столовой, добрался до вестибюля, но что делать дальше, не знал. Завидев Хильду, окончательно решился на бегство. Девушка схватилась за ручку двери раньше него.
- В чем дело? - спросил Альварес.
- Я подслушала, о чем говорили Мартин и Терранова по телефону. Если поднять трубку в кабинете, то все слышно. Сегодня в полночь мадам Медор подарит Бланките кольцо. Потом Бланкита улизнет из зала и придет на берег, к скалам, где будет ждать Терранова. Она-то верит, будто убежит со своим любимым, но у этих прощелыг другие планы: они отнимают изумруд, дают ей пинка, не стану повторять куда, и правят с деньжатами в Буэнос-Айрес. Бедняжка Бланкита!
- Никогда не видел более самонадеянной девчонки.
- Она добрая. Представляете, какое будет для нее разочарование?
- Ты девочка неглупая - разве ее разочарование теперь что-нибудь значит? Теперь ничего важного нет. Когда же вы все вобьете себе в голову, спросил он, ребром ладони постучав Хильду по лбу, - что действительно настал конец света?
- Ну, если ничего не важно, тогда... - вопросительно-возмущенно проговорила девушка. Альварес ответил:
- Вот так, вблизи, я вижу, что и тебе неспокойно.
Он судорожно рассмеялся; улучив момент, когда девушка выпустила ручку двери, схватился за нее, открыл дверь и выскочил вон. На бегу подумал: "К счастью, мне хватило смелости". С поразительной быстротой очутился за двадцать или тридцать метров от дома, под открытым небом. И тут его настиг другой страх. "Это ужасно, - сказал он себе. - Что за цвет. Все сделалось лиловым. А запах поистине тлетворный. Сам не знаю, почему я бегу от Хильды. Такой старик, как я... Уж не тронулся ли я рассудком?"
В эту минуту он увидел тень, скользящую среди деревьев. Это был священник, на плече его лежало ружье, рядом бежала собака Том.
- Отче, - пробормотал Альварес, задыхаясь от смрада и изумления. - В такой день вы охотитесь?
- Почему бы и нет? - пожал плечами отец Беллод.
- Я думал, вы готовитесь отнести святые дары доброй половине здешнего населения.
- Час еще не настал. Когда он пробьет, святые дары понадобятся всем. А с этим делом одному священнику не управиться. Поэтому я и призываю, чтобы каждый вел обычную жизнь. Что бы человек ни делал - не говоря уже о таких моментах! - во всем есть воздействие молитвы, и каждым своим шагом он доказывает свою веру в Создателя.
- Вы учите личным примером и ходите на охоту.
- Не будь буквоедом, сынок. Человек всегда, даже в век невинности, убивал тварей земных.
- Разве проявлять сострадание значит быть буквоедом?
- Нет; но плохо то, что я сам вырыл себе могилу. Сказав: "Надо жить так, будто все идет по-прежнему", я и забыл, что процитировал Комитет по постройке Церкви. Нехорошо, что сегодня я избегаю всех, но, сын мой, у меня нет ни здоровья, ни христианского смирения, чтобы отдать свой последний вечер этим зверям. Я ухожу в поля с моим Томом, который от страха лишился речи. Но пусть не говорят, что я плохо забочусь о нем.
- Вы думаете, отче, что и впрямь наступил конец света?
- В глубине души в такое не верит никто, но, может быть, суть не в нашей вере, а в гниющем море и в воде с запахом серы.
- С запахом Люцифера?
- Если говорить серьезно, то касательно питья вы, наверное, в лучшем положении: мадам всегда похвалялась хорошим погребом, а моих запасов "Лакрима Кристи" хватит лишь дня на три-четыре.
- Наших - на четыре-пять, я уверен. Но разве это важно, отче?
- Жизнь человеческая всегда измерялась днями.
- Но счет их не был столь краток. Завтра, быть может, на нас нападут те, кто не в состоянии смириться со смертью. Наверное, они будут правы. Может быть, это еще и не конец света...
- Смерть для каждого из людей всегда была концом света. А на этот раз для всех настала минута подготовить душу свою к вечности. Когда столь внушающая доверие организация, как Обсерватория Ла-Платы, выпускает бюллетень, подобный разорвавшейся бомбе, особо сомневаться не приходится. Вы слышали, как его передавали по радио?
- Как грустно, что через несколько дней не будет ни обсерватории, ни Ла-Платы, ни общественных организаций.
- Ты смеешься, потому что храбр. Душа не погибнет, а тогда и настанет час высшего мужества.
- Шучу я как раз из трусости. Сказать ли вам одну вещь? Это не имеет никакого значения, но довольно странно. То, что происходит в мире, постоянно приводит мне на память забытые стишки - так прочно забытые, что будь я способен к стихосложению, то подумал бы, что сочинил их сам. Вот и сейчас в голове у меня звучит: "Друзья, конец уж недалек".
- Чудесно, чудесно. Придет час, и ты станешь настоящим поэтом.
- Думаете, я сам способен такое сочинить?
- А почему бы и нет?
- Так или иначе, я не хочу, чтобы меня застиг этот самый конец, пока я не спросил у старика, чьи это вирши. А у меня такая скверная память...
- А я сомневаюсь, удастся ли нам с Томом поднять хоть какую-нибудь дичь. Будут ли и сегодня, как всегда, взлетать куропатки?
- Может быть, завидев вас двоих, осмелятся. Хотя, по правде говоря, при таком свете...
Они немного прошли вместе, а потом расстались. Альварес повернул к гостинице: хотя он и не терял ее из виду, но все же боялся заблудиться игра света и сумерек в этот вечер преображала окрестности. Вдруг совсем рядом послышалось ржание. Встревоженный, Альварес различил коня - голова задрана, уши прижаты, глаза дико сверкают, из раскрытого рта исходит храп. Конь приближался, он дрожал. "Никогда не следует убегать от собак", вспомнил Альварес и выругал себя: "О, горожанин, кто гнал тебя в эти поля?" Конь настиг его и пошел рядом, словно ища утешения. Они прошли вместе достаточно долго: Альварес успокоился и даже пожалел своего спутника - ведь ему предстояло остаться на улице.
