Бенедикт Спиноза - Этика

Ознакомительная версия.

Какой бы то ни было аффект всякого индивидуума отличается от аффекта другого настолько, насколько сущность одного отличается от сущности другого.

Это положение следует из акс. 1, которую см. после леммы 3 схол. пол. 13 части 2. Но тем не менее мы докажем его на основании определений трех первоначальных аффектов. Все аффекты относятся к пожеланию, радости или печали, как показывают данные нами их определения. Но пожелание есть сама природа или сущность каждого (см. его опред. в схол. пол. 9 этой части); следовательно, пожелание каждого индивидуума отличается от пожелания другого настолько, насколько природа или сущность одного отличается от природы или сущности другого. Далее, радость и печаль суть страсти, которыми увеличивается или уменьшается, поддерживается или стесняется способность или стремление каждого сохранять свое существование (по пол. 11 этой части и его схол.). Но под стремлением сохранять свое существование, поскольку оно относится вместе к душе и к телу, мы разумеем позыв и пожелание (см. схол. пол. 9 этой части); следовательно, радость и печаль есть само пожелание или позыв, поскольку он увеличивается или уменьшается, поддерживается или стесняется внешними причинами, т. е. (по той же схол.) есть сама природа каждого. Поэтому радость или печаль каждого отличается от радости или печали другого настолько, насколько природа и сущность одного отличается от природы и сущности другого и, следовательно, какой бы то ни было аффект всякого индивидуума отличается от аффекта другого настолько и проч., – что и требовалось доказать.

Из этого следует, что аффекты животных, которые называются неразумными (мы нисколько не сомневаемся в том, что животные мыслят, после того, как мы узнали происхождение души), отличаются от аффектов людей настолько, насколько их природа отличается от человеческой природы. Лошадь и человек одинаково возбуждаются сладострастным чувством, но лошадь лошадиным, а человек человеческим. Так же точно должны различаться между собою сладострастные стремления и позывы насекомых, рыб и птиц. Итак, хотя каждый индивидуум живет, довольный своей, свойственной ему природой и наслаждается ею; однако же жизнь, которой каждый доволен, и удовольствие каждого есть не что иное, как идея или душа этого индивидуума; и поэтому удовольствие одного отличается по природе от удовольствия другого настолько, насколько сущность одного отличается от сущности другого. Наконец, из предшествующего положения следует, что существует немалая разница между удовольствием, которое ощущает, например, пьяный, и удовольствием, которым обладает философ, – о чем я хотел упомянуть здесь мимоходом. До сих пор мы говорили об аффектах, которые относятся к человеку, поскольку он страдает; остается теперь прибавить нечто о тех аффектах, которые относятся к человеку, поскольку он действует.

Кроме радости и пожелания, которые суть страсти, есть еще другие аффекты радости и пожелания, которые относятся к нам, поскольку мы действуем.

Когда душа представляет себе саму себя и свою способность к деятельности, то она радуется (по пол. 53 этой части). Душа же необходимо представляет себе саму себя, когда получает истинную или полную идею (по пол. 43 части 2). Но душа получает некоторые полные идеи (по схолии 2 пол. 40 части 2). Следовательно, она радуется постольку, поскольку получает полные идеи, т. е. (по пол. 1 этой части) поскольку действует. Затем, душа, как поскольку она имеет ясные и отчетливые идеи, так и поскольку имеет идеи спутанные, стремится сохранить свое существование (по пол. 9 этой части). Но под стремлением мы понимаем пожелание (по схол. того же пол. этой части). Следовательно, пожелание относится к нам, поскольку мы понимаем или (по пол. 1 этой части) поскольку мы действуем, – что и требовалось доказать.

Между всеми аффектами, относящимися к душе, поскольку она действует, нет никаких, кроме тех, которые относятся к радости или к пожеланию.

Все аффекты относятся к пожеланию, радости или печали, как показывают данные нами их определения. Под печалью же мы подразумеваем то, чем уменьшается или сдерживается способность мышления души (по пол. 11 этой части и его схол.), поэтому поскольку душа печалится, постольку уменьшается или задерживается ее способность мышления, т. е. деятельности. Следовательно, никакие аффекты печали не могут относиться к душе, поскольку она действует, но лишь аффекты радости и пожелания, которые (по пред. пол.) постольку и относятся к душе, – что и требовалось доказать.

Все действия, которые вытекают из аффектов, относящихся к душе, поскольку она понимает, я отношу к храбрости, которую я подразделяю на мужество и великодушие. Ибо под мужеством я понимаю пожелание, по которому каждый стремится сохранять свое существование, следуя единственно внушению разума. Под великодушием же я разумею пожелание, по которому каждый, следуя только внушению разума, стремится помогать другим людям и привязывать их к себе дружбой. Итак, те действия, которые имеют целью только одну пользу действующего, я отношу к мужеству, а те, которые имеют целью также пользу других, я отношу к великодушию. Поэтому умеренность, трезвость и присутствие духа в опасностях и проч. суть виды мужества; а скромность, милосердие и проч. суть виды великодушия. И я думаю, что этим я объяснил главные аффекты и душевные волнения, которые происходят от соединения трех первоначальных аффектов, а именно: пожелания, радости и печали, – и свел их к их первопричинам. Из этого видно, что мы движимы внешними причинами различным образом и что мы колеблемся, подобно морским волнам, гонимым разнонаправленными ветрами, из стороны в сторону, сами не зная своего исхода и судьбы. Но я сказал, что я показал только главнейшие столкновения души, а не все, какие могут быть. Ибо, идя тем же путем, каким мы следовали выше, мы легко можем показать, что любовь соединяется с раскаянием, пренебрежением, стыдом и проч. Из сказанного уже, я думаю, всякому ясно видно, что аффекты могут столь разными способами соединяться одни с другими и что отсюда может происходить столько разных оттенков, что их нельзя выразить никаким числом. Но для моей цели достаточно перечислить только главнейшие, ибо остальные, опущенные мною, более любопытны, чем полезны. Впрочем, о любви остается еще заметить то, что весьма часто случается, а именно, что в то время, когда мы пользуемся той вещью, которую желали, тело вследствие этого пользования приобретает новое расположение, которое определяет его уже иначе, и в нем возбуждаются другие образы вещей, и вместе с тем душа начинает воображать иное и желать иного. Например, когда мы воображаем что-нибудь, действующее приятно на наш вкус, то желаем пользоваться этой вещью, т. е. есть ее. Но пока мы ею так пользуемся, желудок наполняется, и тело получает иное расположение. Если, таким образом, в то время, когда тело уже получило другое расположение, образ той же пищи вследствие присутствия ее самой будет поддерживаться, а вместе с ним – стремление или пожелание есть ее, то этому стремлению или пожеланию будет противодействовать то новое состояние тела и, следовательно, присутствие вещи, которой мы желали, будет нам ненавистно; это мы и называем пресыщением и отвращением. Но внешние состояния тела, которые наблюдаются при аффектах, каковы дрожь, бледность, рыдания, смех и проч., я оставил без внимания, так как они относятся только к телу без всякого отношения к душе. В заключение нужно сделать несколько замечаний относительно определения аффектов, и потому я повторю их здесь в порядке и прибавлю к каждому то, что нужно заметить о нем.

Пожелание есть сама сущность человека, поскольку она рассматривается как определенная к какому-нибудь действию каким-нибудь данным ее состоянием.

Мы сказали выше в схолии положения 9 этой части, что пожелание есть позыв, соединенный с сознанием его; позыв же есть сама сущность человека, поскольку она определяется к таким действиям, которые служат для ее сохранения. Но в той же схолии я доказывал, что на самом деле я не признаю различия между человеческим позывом и пожеланием, ибо, сознает ли человек свои позывы или не сознает, позыв все-таки остается одним и тем же; поэтому, чтобы не делать тавтологии, я не хотел объяснять пожелание посредством позыва, а старался определить его таким образом, чтобы все стремления человеческой природы, которые мы обозначаем названиями позыва, воли, пожелания или влечения, соединить в одно. Я мог бы сказать, что пожелание есть сама сущность человека, поскольку она представляется определенной к какому-нибудь действию; но из этого определения (по пол. 23 части 2) не вытекало бы, что душа может сознавать свое пожелание или свой позыв. Итак, чтобы включить в определение причину этого сознания, необходимо было (по тому же пол.) прибавить: поскольку она рассматривается как определенная каким-нибудь данным ее состоянием: Ибо под состоянием человеческой сущности мы разумеем всякое ее расположение, будет ли оно врожденное или же она будет определяться одним атрибутом мышления, или одним атрибутом протяжения, или, наконец, будет относиться к тому и другому вместе. Итак, под именем пожелания я разумею всякие стремления людей, их порывы, позывы и желания, которые, в зависимости от различного устройства одного и того же человека, могут быть различны и нередко бывают противоположны друг другу, так что человек влечется в различные стороны и не знает, куда ему следовать.

Ознакомительная версия.