далее. Не произноси ложного свидетельства – то есть не сплетничай и не лги, что и есть дурные манеры. Если у тебя хорошие манеры, ты ничего не нарушишь.
Леди Мария вела беседу непринужденно, в своей саркастичной и эпикурейской манере, приправленной здоровым юмором, поглощая тем временем отлично приготовленный ланч. Затем она отточенным жестом водрузила на голову крошечную шляпку, поцеловала Эмили в обе щеки и загрузилась в подкативший ко входу двухколесный экипаж, улыбнувшись и кивнув на прощание.
Эмили стояла у окна гостиной и смотрела, как экипаж огибает площадь и сворачивает на Чарльз-стрит; затем развернулась лицом к величественно просторной комнате, улыбнулась сама себе и невольно вздохнула.
«Леди Мария очень остроумная и интересная особа, вот только заставить ее выслушать себя не проще, чем поймать бабочку и удерживать в руке, пока не завершишь свой рассказ. Ее светлости сразу становится скучно, если к ней обращаются за помощью».
В основном это было правдой. Леди Мария никогда в жизни не позволяла себе по неосмотрительности производить впечатление особы, которой можно довериться. Она всегда была довольно самодостаточной, чтобы позаботиться о себе и при том не делиться с другими.
– Боже праведный! – воскликнула она однажды. – Не хватало только, чтобы меня заставили отвечать за морщины на лице у другой женщины!
Леди Уолдерхерст нанесла визит в Кеннел-Фарм на следующее же утро после возвращения в Полстри. Алек Осборн помог ей выйти из кареты и с недовольством отметил, что за все то время, что он знал маркизу, еще никогда она не казалась столь оживленной и цветущей. Ее щеки горели нежным румянцем, а большие глаза светились счастьем.
– Чудесно выглядите! – невольно вырвалось у Осборна. То была просто констатация факта, которую ему не стоило облекать в слова.
Эмили Уолдерхерст, чуть вздрогнув, посмотрела на него вопросительно.
– Надо сказать, вы тоже, – ответила она. – Полстри идет на пользу нам обоим. У вас прекрасный цвет лица.
– Только что вернулся с прогулки, – пояснил Алек. – Как вы помните, я собирался основательно изучить Фаустину, прежде чем позволить вам сесть в седло. Она готова и ждет вас. Предлагаю начать первый урок сегодня же.
– Я… я пока не вполне уверена, – с запинкой проговорила Эмили. – Скажу вам попозже. А где Эстер?
Эстер была в гостиной: она лежала на диване у открытого окна и выглядела крайне несчастной и изможденной. Она только что имела странную беседу с Алеком, которая закончилась размолвкой. В то время как здоровье Эстер становилось все более хрупким, ее характер становился все более взрывным, и с недавних пор несдержанность мужа, с трудом им скрываемая, доводила ее до белого каления.
В то утро Эстер заметила в поведении Эмили новые качества. Она стала робкой и застенчивой, а еще немного неуклюжей. Куда-то исчезла детская открытость. Эмили говорила меньше, чем обычно, и в то же время создавалось впечатление, будто ее что-то тревожит. У Эстер Осборн возникло странное предположение – будто в глазах леди Уолдерхерст стоял немой вопрос или невысказанное желание.
Эмили привезла в подарок роскошную охапку роз из своего сада и теперь суетилась, чтобы поставить цветы в вазы.
– Как чудесно вернуться на природу! – сказала она. – Когда я еду со станции в карете и по пути вдыхаю свежий воздух, то всегда будто начинаю жить заново. А вот в Лондоне я не вполне жива. Сегодня в розовом саду в Полстри было просто божественно! Я гуляла среди тысяч цветущих кустов, которые благоухали и кивали мне своими прелестными головками!
– Дороги в прекрасном состоянии, чтобы ездить верхом, – сообщила Эстер. – По словам Алека, Фаустина просто идеальна. Можно начать учиться прямо сегодня. Вы не возражаете?
Она произнесла свою реплику, несколько растягивая слова, и не выглядела при этом счастливой. Впрочем, по-настоящему счастливой она не выглядела никогда. Дни ее юности были наполнены горькими разочарованиями.
После секундного молчания Эстер повторила:
– Вы начнете урок, если погода не переменится?
Цветы в руках посетительницы задрожали. Эмили медленно развернулась и пошла по направлению к ней, ступая несколько неловко и даже сконфуженно, словно на миг превратилась в шестнадцатилетнюю девушку, обуреваемую противоречивыми чувствами; даже ее глаза сияли изнутри каким-то экстатическим светом. Она остановилась перед Эстер, сжимая в руках дрожащие стебли, словно на исповеди.
– Я… мне нельзя, – почти прошептала Эмили. Уголки ее губ то опускались, то поднимались, а голос был еле слышен.
Эстер спохватилась и начала приподниматься с дивана.
– Как… нельзя? – выдохнула она, открыв рот от удивления.
Руки Эмили задрожали, и она начала ронять розы, одну за другой. По полу дождем разлетались лепестки.
– Мне нельзя, – слабым голосом повторила она. – У меня… есть причина. Я ездила в город, чтобы посетить… посетить сэра Сэмюэля Брента, и он сказал, что мне не следует ездить верхом. Он совершенно уверен.
Эмили улыбнулась, стараясь успокоиться, но губы дрогнули, и улыбка вышла жалкой и кривой. В попытке овладеть собой она наклонилась, чтобы подобрать упавшие стебли. Однако, подобрав два цветка, уронила все остальные, да так и уселась на пол среди них, уронив лицо в ладони.
– О, Эстер, Эстер! – выдохнула она, на радостях не заметив, как сверкнули глаза другой женщины и как порывисто вздымалась ее грудь. – Вот и со мной это случилось.
Глава 15
Экипаж отбыл в Полстри, увозя с собой леди Уолдерхерст. Просторную, с низким потолком прихожую фермерского дома заливал яркий закатный свет; воздух был наполнен восхитительным ароматом роз, душистого горошка и резеды, присущим сельским домам Англии. Капитан Осборн вдыхал его, стоя у окна и наблюдая, как ландо скрывается из виду. Он ощущал запахи, любовался закатными лучами и так же остро, почти на физическом уровне, воспринимал мертвую тишину, воцарившуюся между ним и Эстер. Жена снова лежала на диване, и он знал, что она смотрит ему в спину, саркастично распахнув свои миндалевидные глаза; Алек ненавидел этот взгляд, потому что он предвещал неприятные события.
Осборн не обернулся и не посмотрел в лицо беде, пока наконец не исчезла за высокой живой изгородью кокарда лакея и не умолк стук копыт по узкой дороге. Когда смотреть и слушать стало нечего, он резко повернулся и спросил:
– Что все это значит? К черту ее дурацкие ужимки! Почему она передумала ездить верхом? Она вообще собирается учиться?
Эстер рассмеялась грубым животным смехом, вовсе не радостным.
– Нет, не собирается. И еще долго не соберется. Как минимум много месяцев. Сэр Сэмюэль Брент велел ей беречь себя как зеницу ока.
– Брент? Что за Брент?
Эстер вытянула худые руки и хлопнула в ладоши. Затем снова рассмеялась. На этот раз в смехе прозвучали истеричные нотки.
– Я же говорила! Я же говорила тебе! Я знала, что это случится, я все знала! К тому времени как ей исполнится тридцать шесть, на свет появится новый маркиз Уолдерхерст, и это будешь не
