Осборн. – С ним вы будете смотреться особенно выигрышно.
– Вы так считаете? Как мило с вашей стороны поддержать меня. Когда я могу начать?
Эмили чувствовала приятное возбуждение. Ее восхитила возникшая в голове наивная картина: она видела себя в роли всадницы, скачущей рядом с Уолдерхерстом. Если она научится уверенно держаться в седле и управлять лошадью, муж будет польщен. Он посмотрит на нее с одобрением, и в его глазах забрезжит тепло, наполняющее ее душу тайным восторгом.
– Когда можно начать первый урок? – нетерпеливо спросила она Осборна, которому лакей как раз наливал вино.
– Как только я сам объезжу кобылу. Нужно узнать повадки животного. Не хотелось бы позволять вам взбираться на лошадь, пока я основательно не изучу ее норов.
После ланча они направились в конюшни и посетили просторное стойло, где держали кобылу. Животное выглядело послушным, как ребенок.
Капитан Осборн расспросил о лошади старшего конюха. Кобыла имела превосходную репутацию, и тем не менее ее следовало перевести в конюшни Кеннел-Фарм за несколько дней до того, как леди Уолдерхерст сядет в седло.
– Необходимо проявлять крайнюю осторожность, – сказал Осборн жене в тот вечер. – Все наши планы полетят к чертям, если что-то пойдет не так.
Кобылу – гнедую лошадь по кличке Фаустина – перевели в Кеннел-Фарм на следующее утро.
После обеда капитан Осборн оседлал ее и совершил долгую прогулку. Кобыла была резвая, как котенок, и в то же время смирная, как голубка. Другую настолько спокойную и надежную лошадь еще попробуй найди! Такая и ухом не поведет, даже если из-за поворота вдруг вынырнет тяжелая коляска.
– Как кобыла? Все нормально? – спросила Эстер за ужином.
– По всей видимости, да, – ответил Алек. – Хотя я должен совершить на ней еще одну или две прогулки.
Он вновь садился верхом на лошадь и при всякой возможности только нахваливал ее. Однако уроки верховой езды так и не начались. Неожиданно Осборн стал замкнутым и необщительным, что не способствовало выполнению возложенной на него задачи. Он находил разные отговорки, чтобы откладывать первый урок, а сам тем временем выезжал на Фаустине почти ежедневно.
Эстер преследовала мысль, что поездки супруга не радуют. Часто он возвращался с мрачным и обиженным видом, словно ему не давали покоя какие-то думы. И действительно, Осборна мучили непрошеные мысли; мысли, которые заводили его дальше, чем он мог бы отважиться зайти, и которые не побуждали его оставаться наедине с леди Уолдерхерст. Те же мысли преследовали его во время долгих поездок; однажды утром, когда он увидел груду щебня, сваленную на обочине и предназначенную для засыпки ям, ему вдруг пришла в голову идея – уколоть Фаустину шпорой и ударить ее хлыстом. От удивления молодая кобыла резко отпрыгнула в сторону и сделала курбет. Она не поняла требований наездника, а для лошади непонимание равносильно сигналу тревоги. Лошадь еще более была сбита с толку и еще более напугана, когда, минуя очередную кучу щебня, ощутила такую же колющую боль. Что от нее хочет наездник? Объехать кучу? Подпрыгнуть при ее виде? Или что-то другое? Она вскинула изящную морду и фыркнула в недоумении.
Дорога завела Осборна довольно далеко от Полстри, туда, где люди ездили нечасто. И сейчас в поле зрения не было ни одного путника. Впереди простирался длинный прямой участок; кучи щебня громоздились на равных расстояниях друг от друга. Осборн пропустил большую порцию виски с содовой в придорожной гостинице и от выпитого алкоголя не столько опьянел, сколько пришел в бешенство. Он направил кобылу вперед, вдруг поддавшись азарту, и продолжил экспериментировать.
– Алек твердо решил убедиться в вашей безопасности, – сообщила Эстер. – Он каждый день выезжает на Фаустине.
– Как любезно с его стороны, – ответила Эмили.
Эстер заметила, что она несколько нервничает, и задалась вопросом – почему? Эмили ничего не сказала об уроках верховой езды, да и вообще в последнее время, похоже, уже не проявляла к ним активного интереса. Вначале Алек откладывал занятия, теперь откладывала она. Постоянно находились другие дела – не одни, так другие.
– Езда на Фаустине не представляет риска. Все равно что лежать на перине, – сообщил Осборн однажды вечером, когда они втроем пили чай на лужайке в Полстри. – Лучше начать сейчас, если вы желаете достичь совершенства до того, как лорд Уолдерхерст будет дома. Кстати, есть какие-нибудь новости по поводу его возвращения?
Эмили получила известие, что возвращение ее супруга, вероятнее всего, откладывается. В дипломатических делах часто возникают непредвиденные обстоятельства. Муж испытывал досаду, однако поделать ничего не мог. Эмили выглядела усталой и была бледнее, чем обычно.
– Завтра я еду в город, – объявила она. – Приму решение насчет уроков после того, как вернусь.
– Вас что-то беспокоит? – спросила Эстер, уже собираясь домой в Кеннел-Фарм.
– Нет, нет! – возразила Эмили. – Вот только…
– Вот только что?
– Я была бы так рада, если бы… если бы он был дома.
Эстер рассеянно взглянула на внезапно изменившееся лицо Эмили.
– Пожалуй, я в жизни не видела женщину, которая так любила бы своего мужа.
Эмили замерла, не произнеся ни слова. Ее глаза медленно наполнились слезами. Она никогда не была способна толком объяснить свои чувства к Уолдерхерсту. А чувствовала она только огромную, бессловесную, примитивную любовь.
В тот вечер Эмили долго сидела у открытого окна в своей спальне и любовалась бездонным небом, словно алмазной пылью усеянным звездами. Ей казалось, она никогда раньше не смотрела вверх и не видела мириады светил. Она чувствовала себя далекой от земной суеты и до дрожи счастливой. В последние две недели на нее попеременно накатывали изумление, надежда и страх. Неудивительно, что она была бледна, а на лице читались следы тревоги. В мире случаются чудеса; и вот теперь одно из чудес произошло и с ней, Эмили Фокс-Ситон – нет, Эмили Уолдерхерст!
По ее щекам скатились одна за другой крупные капли. С научной точки зрения она вела себя истерично, а были на то причины или нет, тут совсем не играло роли. Она не пыталась сдержать поток слез или вытереть их, потому что не осознавала, что плачет. Неожиданно для себя Эмили принялась читать своим детским голоском «Отче наш»:
– Отче наш, сущий на небесах! Да святится имя Твое…
Она прочла молитву до конца, затем вновь вернулась к началу. Эмили взывала к Господу, в молитве выражая то, чего по природе своей не могла облечь в слова. И в ту ночь под небесным сводом не существовало молитвы более смиренной, более проникнутой страстью и благодарностью, чем произнесенные шепотом последние слова:
– Ибо Твое есть Царство и сила и слава вовеки. Аминь.
Джейн Капп, которая готовилась к завтрашней поездке и как раз вошла с перекинутым через руку платьем, при виде госпожи едва не вздрогнула и произнесла, запинаясь:
– Надеюсь, с вами все в порядке, миледи?
– Да, – ответила леди
