— Выпрашивает у ММК, уверяя, что нужны средства для переиздания его трудов, а использует их для другой цели, — заметила я. — Сдружился с кем-то из влиятельных лиц в этом городе. Он умеет подлизаться. Есть у него еще один способ добывать материальные средства.
— Какой?
— Дает обещания помочь со вступлением в литинститут и в союз писателей. Иногда и помогает: пишет рекомендации, а может, и те работы, которые поступающий подает потом в приемную комиссию вуза.
… Это он практикует с давних пор. Тут я вспомнила тех парней, которые с его подачи поступили еще в пятидесятые годы в литинститут. Я удивлялась: как он мог всех своих учеников из литобъединения, даже самых слабых, чьи труды ни разу не обсуждались на наших занятиях, кто ни разу не выступил при обсуждении произведений их товарищей и вообще двух слов связать не мог, протолкнуть в литинститут? Удивлялась раньше, а теперь наконец все поняла: писал он за них рассказики, а они ему платили за это. И, наверно, неплохо. Ребята же все были работяги, трудились на комбинате, в горячих цехах, зарплату получали немаленькую и делились с ним. Платили как бы за работу. Другого способа, чтобы протолкнуть тупиц этих в институт, не было и быть не могло. В общем, действовали по принципу: ты — мне, я — тебе.
Когда я посещала литобъединение, я такое представить себе даже не могла. И только теперь, когда стала о нем писать и обдумывать прошлое, это дошло до меня. И вот что еще дошло: он и меня протолкнул бы в союз, если бы я догадалась, что ему от меня нужно было уже после того, как я отвергла его ухаживания и пошла ему навстречу, если бы у меня была такая возможность. Вспомнила я один случай, на который сразу не обратила внимание. Однажды он явился ко мне домой. Жила я в те годы в однокомнатной квартире. Шесть человек в одной комнате. Садились мы за стол заниматься, я и две моих сестры, третья тогда была еще маленькая, раскладывали учебники и тетради. Места не хватает, начинали спорить, толкаться, а под столом пинаться. Я не старалась бороться за место. Выходила в прихожую, садилась на сундук (кроме него в передней другой мебели не было, да и во всей квартире все только самое необходимое. Мы страшно бедствовали в те годы. Итак, сижу я как-то раз в прихожей на сундуке. Читаю толстую книгу — политэкономию. Готовлюсь к экзамену. И вдруг приоткрывается входная дверь (запирались мы на замок или засов только укладываясь на ночь спать), в образовавшуюся щель просовывается голова. Присмотрелась: лицо знакомое, пучеглазое. Да это же Чижовкин, руководитель литобъединения. Я страшно удивилась: зачем он пожаловал? Я его не приглашала, и он о приходе не предупреждал. Не туда попал, что ли? И дверь открыл без стука. Пока я пыталась разобраться в ситуации, стесняясь спросить у него, зачем он явился, голова исчезла, дверь захлопнулась. Послышались шаги торопливо шагающего вниз по лестнице человека. Да, это был Чижовкин, и теперь мне понятно, зачем он приходил. Не для того, чтобы со мной или моими родителями встретиться, а чтобы посмотреть, в каких условиях я живу, выяснить, имеется ли у меня возможность заплатить ему, если он даст мне рекомендацию для поступления в союз. Одного его взгляда было достаточно, чтобы убедиться, что у меня такой возможности нет. В этот момент судьба моя была решена. Его мать жила точно в таких же условиях, одна, без мужа.
Он мечтал не только о славе. Мечтал разбогатеть и не гнушался никакими средствами. Он понимал, что меня надо принять в союз. Но считал, что за это я должна его отблагодарить, заплатить ему. Если не "натурой", так деньгами. Но не знал, как ко мне подступиться. Боялся, что я отвергну его, если он заговорит со мной на эту тему. Я ему уже ведь доказала, что договориться со мной не так просто: слишком дерзка и неуправляема. Разбогатеть решил он за счет своих учеников, или хотя бы иметь возможность пристроиться к кому-нибудь из богатых и тянуть понемногу, но очень долго из их семейного бюджета. Пока мы учились у него, он тянул у ребят. Позднее одна из его учениц вышла замуж за очень обеспеченного человека, вот за нее он уж взялся всерьез. Как ему удалось к ней подобраться? Он жил уже в Москве или в каком-то другом городе, прежде чем переехать, и когда приехал на побывку в Магнитку, кто-то сказал ему, что такая-то из бывших его учениц, по имени Нина, теперь стала очень богатой. Живет в частном доме за высоким забором. Во дворе огромные злые собаки. Так же просто, как в мою квартиру, к ней в дом не проникнешь. Подойти к калитке, стучаться, пока не откроют, унизительно. Надо найти приличный подход. И он нашел. Решил познакомиться и подружиться с ее мужем, который работал на комбинате. Позвонил ему по телефону. Попросил показать ему комбинат, который он уже много раз видел. Василий, так звали мужа Нины, согласился. Догадывался или не догадывался, что за этим последует, не знаю. Знаю только (Нина сама рассказывала мне эту историю) — Василий провел писателя по всем цехам комбината, пояснил, в каком что делается. А после этого, как и ожидал Чижовкин, пригласил его на обед (к себе домой). Нина говорила мне: было застолье. А Чижовкин потом говорил своей маме, а она мне:
— Чего только не было на этом столе!
Он понял: будет чем поживиться.
Не подумайте, что он тут же дал Нине рекомендацию, признав, что она талантлива. Много лет, как и мне, то обещал, то отказывал, уверяя, что надо будет подождать. Нина ждала как будто до пятидесяти лет. И все это время он тянул с нее денежки. Я не буду раскрывать ее секрет, как ему удавалось обирать ее. А когда у нее уже терпенье лопнуло и она чуть было не послала его далеко-далеко, он наконец сжалился над ней. Дал он ей рекомендацию, вступила она в союз. Но радости по этому поводу не выражает. Наверное, данная Чижовкиным рекомендация, когда он уже как писатель потерял свой авторитет, и ей авторитета не прибавила. Она говорит мне: "Радуйся, что ты не в этом союзе". Не могу судить, искренне она это говорит или нет. Но ей я не завидую: ни ее богатству, ни ее удаче. Надо сказать: Чижовкин до сих пор обирает ее. Она уже пенсионерка, мужа нет (вдова), живет на пенсию. Есть, наверное, у нее сбережения. Но есть ведь и те, на кого хочется их потратить: не детей, на внуков. Но Чижовкин не отстает от нее. Приезжая в Магнитогорск, наведывается к ней, заставляет тратиться. Посылает к ней в гости своих родственников. И их приходится принимать и угощать, как в ресторане. Благодаря поддержке Чижовкина печатается Нина в журнале, который издает Магнитогорский Государственный Университет. Но кто его читает? Выпускаются номера в очень небольшом количестве экземпляров. Редактирует журнал Чижовкин… И считает, что этого достаточно, чтобы она чувствовала себя в вечном, неоплатном долгу перед ним. Не приведи Господь попадать в такую зависимость…
Чтобы дорисовать портрет этого деятеля культуры, расскажу еще одну историю, действующим лицом которой является он, Денис Антонович. Вернее, повторю то, что уже рассказывала в первой своей книге.
Вспомнился мне тот случай, когда мы всем своим кружком обмывали в ресторане вышедшую в свет книгу одного из кружковцев. Как сидели за столом, пропущу. Начну с того момента, когда застолье кончилось и мы вышли из помещения на улицу. В тот самый момент, когда за нами закрылась дверь, один из наших товарищей, приблизившись к Чижовкину, идущему рядом со мной, что-то шепнул ему на ухо. Я не расслышала, что. А Денис Антонович расслышал и оскорбился. Недолго думая, развернулся и ударил своего ученика кулаком в висок. Ученика этого назовем Колей. Он удержался на ногах, но шапка с его головы слетела и покатилась. Он поднял ее, надел и пошел своей дорогой, не дав Чижовкину сдачи. Был он учителя своего моложе всего на три года, говорили они друг другу "ты". Коля называл Чижовкина по имени, без отчества. Бывал частенько у него дома, как и все остальные из литобъединения. Я считала, что их связывает дружба, но оказалось: это не так… Когда Колина шапка слетела с его головы, я весело засмеялась, подумав, что Николай нахамил Денису Антоновичу (мало ли таких бывает случаев, когда ученики оскорбляют учителей своих) и получил по заслугам. В то время я считала Чижовкина безупречным человеком: этот инцидент произошел ведь до того, как мы остались с учителем наедине и он показал, на что способен. А когда показал, распоясавшись, я поразилась его наглости и разочаровалась наконец в нем. Убедилась, что он не такой хороший, каким желает казаться. Но насколько плох, этого я тогда еще не поняла. Ясно мне стало, что это за фрукт только тогда, когда Нина, с которой мы продолжали общаться и после того, как перестали посещать занятия в литобъединении, начала мне жаловаться на Чижовкина, который даже из Москвы, куда переехал, умудрялся "доставать" ее и обдирать, как липку. Окончательно разобралась я в нем, когда узнала от Лиды всю его подноготную. Николай, я уверена в этом, раскусил своего учителя раньше, чем мы с Ниной. Его, Костю, все время, надо полагать, подмывало высказать Чижовкину, что он о нем думает: был этот парень честным, хорошим человеком. Жаль, что уже нет его в живых. Дал понять Чижовкину, что знает его секрет, и получил от него оплеуху. Надо думать, известно стало Коле, чем этот деятель занимается, от тех ребят (они же всегда делятся друг с другом подобными знаниями), кто, дав взятку Чижовкину, получил от него рекомендацию для поступления в литинститут. От девушек, которые в то же время, что и те парни, посещали занятия кружка, полученные сведения ребята скрывали, опасаясь, как бы девчонки не проболтались там, где нельзя о подобных вещах говорить. Любопытная по натуре, я пыталась в этом деле разобраться, и, встретившись однажды с Николаем, спросила, что он тогда, когда мы вышли из ресторана, шепнул на ухо Чижовкину, за что получил оплеуху. Но Коля отмахнулся от меня, сказав, что спьяну сморозил какую-то чушь. Не стал он предавать огласке тайну этого взяточника Чижовкина, понимая, что выдав, разоблачив его, навредит нет только ему, но и тем парням, которых Денис Антонович, так сказать, облагодетельствовал. Товарищество, дружбу поставил Николай выше правды, выше истины.
