-- Вот это номер, -- сказал он. -- Выпить хочешь?
-- Нет, -- ответил я. -- Есть хочу. Я не завтракал.
-- Еще бы. Когда такое задумал, завтрак в рот не полезет. Вставай. Зайдем в гостиницу.
-- Нет, -- сказал я. -- Туда нет.
-- Почему ж? Стыдиться тебе нечего. Я-то бы сделал иначе. Хоть разок бы, да выстрелил по нем. Но тебе виднее.
-- Да, -- сказал я. -- Я бы снова так сделал.
-- Дело хозяйское. Тогда зайдем ко мне. Закусим, а потом поедем и как раз успеем к похор...
Но я и этого не мог.
-- Нет, -- сказал я. -- Собственно, я и есть не хочу. Домой поеду.
-- А может, все-таки подождешь, вместе поедем?
-- Нет. Я поеду.
-- Что ж, тут-то тебе оставаться незачем.
Помаргивая свирепыми, бледными, нерассуждающими глазами, он опять обвел ими комнату, знойный, безжизненный воздух которой еще хранил, таил в себе запах пороха, хотя дым уже рассеялся.
-- Черт меня подери, -- снова вырвалось у него. -- Может, ты и прав, может, и так уже довольно крови на вашей семье. Пойдем!
Мы вышли. Спустившись с лестницы, я чуть подождал, пока Ринго не подвел лошадей. Мы пересекли площадь. Перила веранды уже опустели (было двенадцать), но у входа в бар стояли люди, они приподняли шляпы, я ответил тем же, и мы с Ринго поехали дальше.
Мы не торопились. Когда доехали до выгона, был уже час дня, а то и больше, скоро экипажи и коляски потянутся от площади к нашему дому, и я свернул с дороги, остановил Бетси, стал с седла отворять калитку. Ринго слез, открыл. Лошади пошли по выгону, под немилосердным солнцем, отсюда уже виден был дом, но я не смотрел туда. Мы спустились в тень, душную, густую тень низины, в зарослях здесь еще валялись, догнивая, жерди от загона, где мы прятали в войну добытых у янки мулов. Вот и шум воды, и блики на воде. Мы спешились. Я лег в траву навзничь, подумал: {"А теперь пусть и удушье опять..."} Но комок не подступил, я уснул на половине мысли. Проспал я почти пять часов, и мне ничего не снилось, но проснулся плача и никак не мог перестать. Около на корточках сидел Ринго, солнце уже зашло, по какая-то птица еще пела, и слышно было, как проходящий на север вечерний поезд свистит и отрывисто попыхивает, трогаясь, -- видно, делал у нас остановку. Наконец я утих, Ринго зачерпнул своей шляпой воды, принес, но я сам сошел к речке и умыл лицо.
На выгоне было еще довольно светло, хотя уже кричали козодои, а когда мы подъехали к дому, на магнолии пел пересмешник по-ночному -- дремотно и мечтательно, и снова месяц был узким отпечатком каблука в сыром песке. В холле горел лишь один канделябр, и, значит, все уже кончилось, но еще пахло цветами, и вербена в моей петлице не заглушала их. Я не простился с отцом утром. Хотел войти перед уходом, но не вошел. Так и не взглянул на него снова, а портреты, что от него остались, все плохие, потому что фотография так же бессильна сохранить его, мертвого, как дом -- уберечь его тело от тления. Но и так он здесь, и здесь пребудет; то, что Друзилла назвала его грезой, не ушло с ним, а завещано нам, не забудется, и стоит лишь любому из нас -- черному ли, белому -- закрыть глаза, как оно примет даже телесный облик отца.
Я вошел в дом. В гостиной было сумрачно, только на западном окне, на цветных стеклах тети Дженни, лежал последний отсвет заката. Я хотел было пройти наверх, но заметил, что она сидит там у окна. Она не окликнула меня, я не спросил ее о Друзилле. Просто встал в дверях.
-- Она уехала, -- сказала тетя Дженни. -- Вечерним поездом. Уехала к Деннисону, в Монтгомери.
Денни вот уже с год как женился, он жил в Монтгомери, изучал право.
-- Так, -- сказал я, -- Выходит, она не...
Но и этого не стоило спрашивать: Джед Байт наверняка побывал здесь еще в первом часу дня и рассказал им. Да тетя Дженни и не ответила. Она могла бы солгать, но сказала только:
-- Подойди-ка.
Я подошел к ее креслу.
-- Встань на колени. Мне тебя не видно.
-- Может быть, лампу зажечь?
-- Нет. Встань на колени. Итак, ты расчудесно провел субботний денек? Ну-ка, расскажи мне.
Ее руки легли мне на плечи. Я чувствовал, как эти руки порываются вверх точно сами собой, против ее воли, как будто она ради меня боролась, пыталась совладать с ними, по не смогла или не выдержала -- рука поднялись, обхватили мое лицо, крепко, и вдруг у нее слезы покатились по щекам, брызнули, как хохот у Друзиллы.
-- О, будьте вы, Сарторисы, неладны! Будьте вы трижды неладны!
Когда я вышел из гостиной, в столовой зажегся свет -- Лувиния накрывала на стол к ужину. Так что лестница осветилась. Но наверху было темно. Я увидел, что дверь в ее комнату открыта (как бывают растворены только двери уже нежилых комнат), и понял, что до этого еще не верил в ее отъезд. Я прошел мимо, не заглянув. Вошел к себе. И с минуту думал, что это так распахлась вербена у меня в петлице, пока не подошел к кровати и не увидел на подушке веточку (она их отщипывала, не глядя, с полдюжины подряд, и все выходили одного размера, почти одной формы, словно машиной отштампованные) -- веточку, наполняющую комнату, сумрак, вечер тем единственным ароматом, за которым ей не слышен был запах лошадей.
КОММЕНТАРИИ
к роману "НЕПОБЕЖДЕННЫЕ"
(А.Долинин)
ЗАСАДА
Рассказ, положенный в основу главы, был опубликован в журнале "The Saturday Evening Post" 29 сентября 1934 г.
{1}...поле Виксбергской осады... -- Город Виксберг (штат Миссисипи), расположенный на высоком скалистом берегу Миссисипи, во время Гражданской войны был превращен конфедератами в мощную крепость, которая имела большое стратегическое значение. Весной 1863 г. армия северян, которой командовал генерал Улисс Симпсон Грант (1822--1885), нанесла ряд чувствительных поражений войскам противника в районе Виксберга и окружила город. Осада Виксберга продолжалась девять недель. Когда в городе иссякли все припасы и начался голод, конфедераты были вынуждены сдать Виксберг (4 июля 1863 г.).
{2} Коринт -- город в штате Миссисипи, захваченный северянами задолго до Виксберга, 30 мая 1862 г. Осенью того же года армия конфедератов предприняла попытку отбить Коринт, но после кровопролитного сражения отступила. По-видимому, отнеся взятие Коринта и Виксберга к одному времени, Фолкнер допустил анахронизм.
{3} Ван Дорн Эрл (1820--1863) -- генерал армии конфедератов, командующий войсками так называемого Трансмиссисипского региона. В октябре 1862 г. проиграл битву за Коринт (см. выше). Был убит из ревности неким доктором Питером в городе Холли Спринте, где находилась его штаб-квартира.
{4} Пембертон Джон (1814--1881) -- генерал армии конфедератов. Командовал войсками, оборонявшими Виксберг, и подписал его капитуляцию.
{5} Хокхерст -- вымышленный город в штате Алабама, где жили родственники первой жены Джона Сарториса: ее дядя Деннисон, его жена Луиза, их сын Денни и дочь Луизы от первого брака Друзилла.
{6} Форрест Натаниэль Бедфорд (1821--1877) -- работорговец и плантатор, вступивший добровольцем в армию конфедератов и сделавший головокружительную карьеру -- от рядового до генерала. Командовал кавалерийскими частями в сражениях на территории штата Миссисипи, и в частности в районе Оксфорда, где одно время находилась его штаб-квартира.
{7} Морган Джон Хант (1825--1864) -- командир разведывательных кавалерийских отрядов в армии конфедератов, совершавших стремительные рейды по тылам противника. Особую известность получил его рейд в глубь Огайо в 1863 г., во время которого он был захвачен в плен. После смелого побега продолжал воевать, пока не погиб в бою.
{8} Барксдейл Уильям (1821--1863) -- конгрессмен США от штата Миссисипи (1853--1861), что и дает основание героям Фолкнера считать его своим земляком. Во время Гражданской войны -- полковник, затем генерал армии конфедератов, участник всех крупнейших сражений конца 1862 -- начала 1863 г. Был смертельно ранен на второй день битвы при Геттисберге.
{9} ...девушка, алмазом перстня нацарапавшая свое имя на стекле: Силия Кук... -- В оксфордском музее хранится оконное стекло, на котором начертано имя Джейн Т. Кук (1847--?). Как гласит местная легенда, во время отступления конфедератов через Оксфорд эта девушка выбежала на улицу и стала осыпать их упреками, чем покорила сердце одного из офицеров, который впоследствии вернулся и женился на ней. По одной из версий этим офицером был сын генерала Форреста. В более поздних романах Фолкнера мотив надписи на стекле появляется в связи с историей джефферсоновской тюрьмы: в "Реквиеме по монахине" (1951), например, сообщается, что ее сделала дочь тюремщика Сесилия Фармер 16 апреля 1861 г. (ср. также упоминание об этой надписи на окне тюрьмы в "Осквернителе праха").
{10} ...нам шел всего тринадцатый... -- Точное и непротиворечивое определение возраста героев по упомянутым в тексте историческим событиям не представляется возможным, так как Фолкнер допускает несколько анахронизмов. С определенностью можно утверждать лишь, что Баярд Сарторис родился не ранее 1849-го и не позднее 1851 г.
{11} Литтлтон, комментированный Коуком... -- Имеется в виду первый том трактата английского юриста Эдварда Коука (1552--1634) "Институты", в котором содержится развернутый комментарий к трудам Томаса Литтлтона (1422--1481), заложившим основы английского права.
