Сэнди отдала карандаш Дженни:
— Теперь твоя очередь.
Дженни написала:
«Одним движением он отшвырнул ее в дальний угол хижины, вышел за порог, в лунный свет, и зашагал широкими шагами, не обращая внимания на метель».
— Вставь про его сапоги, — подсказала Сэнди.
Дженни написала:
«Его высокие сапоги блестели в лунном свете».
— Слишком много лунного света, — сказала Сэнди. — Ничего, когда будем издавать, убавим.
— Ой, но это же тайна, Сэнди!
— Я знаю, — сказала Сэнди. — Не волнуйся, мы это не опубликуем, пока не достигнем расцвета.
— Как ты думаешь, мисс Броди когда-нибудь жила с Хью половой жизнью? — спросила Дженни.
— Тогда у нее был бы ребеночек, правда?
— Не знаю.
— Я не думаю, чтобы они что-нибудь такое делали, — сказала Сэнди. — Их любовь была выше всего этого.
— Мисс Броди говорила, что в его последний отпуск они прижимались друг к другу в страстном самозабвении.
— Ну и что? Они же, наверно, одежду при этом не снимали, — сказала Сэнди. — А ты как думаешь?
— Нет. Я себе этого не представляю.
— Мне бы не хотелось жить половой жизнью.
— Мне тоже. Я выйду замуж за целомудренного человека.
— Бери ириску.
Они сидели на ковре и ели сладости. Сэнди подложила угля в камин, и пламя взметнулось вверх, бросая отблески на кудряшки Дженни.
— Давай, будто мы ведьмы у костра, как перед днем всех святых, помнишь?
Они сидели в полутьме, ели ириски и произносили колдовские заклинания. Дженни сказала:
— А в музее есть греческий бог. Он стоит совсем голый. Я его видела в прошлое воскресенье, но я ходила с тетей Кейт и не могла разглядеть как следует.
— Пойдем в следующее воскресенье вместе, — предложила Сэнди. — Это же изыскание.
— А тебя со мной отпустят?
— Вряд ли, — ответила Сэнди, завоевавшая печальную славу тем, что ей никуда не разрешали ходить без взрослых. — Может, сумеем кого-нибудь уговорить нас повести.
— Можно попросить мисс Броди.
Мисс Броди часто водила девочек в картинные галереи и музеи, так что эта идея казалась вполне осуществимой.
— Ну а вдруг, — сказала Сэнди, — она не даст нам поглядеть на него, раз он голый?
— А она, наверно, и не заметит, что он голый. Она просто не захочет смотреть на его это самое.
— Я знаю, Мисс Броди выше всего такого.
Дженни пора было ехать с мамой домой, на трамвае через мост Динбридж, по заколдованному ноябрьскими сумерками Эдинбургу. Сэнди помахала им из окна и задумалась: интересно, а Дженни тоже иногда кажется, что они обе ведут двойную жизнь, чреватую проблемами, с какими не приходится сталкиваться даже миллионерам? Ведь хорошо известно, что миллионеры ведут двойную жизнь. Вечерняя газета гремучей змеей вползла в почтовый ящик, и неожиданно в доме воцарилось настроение, какое бывает только в шесть часов вечера.
Без четверти четыре мисс Броди читала своему классу стихи, чтобы взбодрить девочек перед уходом домой. Ее глаза были почти закрыты, голова откинута назад.
Ветер бурю нес с востока,
Желтый лес поник убого,
Не принять реке потока,
Что с небес по воле бога
Льется вниз, на Камелот.
Сэнди смотрела на мисс Броди сощуренными белесыми глазками, плотно сжав губы. Роз Стэнли выдергивала нитки из пояска гимнастического костюма. Дженни была очарована стихами и сидела с приоткрытым ртом, ей никогда не бывало скучно. Сэнди тоже никогда не было скучно, но она, чтобы никогда не скучать, вела двойную жизнь.
Сойдя к реке, она нашла
Под ивой лодку без весла
И написала на борту:
«Несчастная Шалотт».
«Интересно, чем же ваша светлость написала эти слова?» — мысленно спросила Сэнди, продолжая сидеть с плотно сжатыми губами.
«На поросшем травой берегу случайно оказалась банка с белилами и кисть, — милостиво ответила леди Шалотт. — Без сомнения, их забыл какой-нибудь беспечный безработный».
«Увы, и это в такой-то дождь», — заметила Сэнди, чтобы что-то сказать, а в это время голос мисс Броди возносился к потолку и обволакивал ноги старшеклассниц этажом выше.
Леди Шалотт положила белую руку на плечо Сэнди и долгим взглядом посмотрела ей в лицо.
«Почему такой юной и прекрасной суждено быть столь несчастливой в любви!» — промолвила она тихо и печально.
«Что означают эти слова?» — в тревоге вскричала Сэнди, уставившись прищуренными глазками на мисс Броди и не разжимая губ.
Мисс Броди спросила:
— Сэнди, у тебя что-нибудь болит?
Сэнди сделала изумленное лицо.
— Вы, девочки, — сказала мисс Броди, — должны учиться придавать лицу выражение безмятежности. В этом одно из важнейших преимуществ женщины: и в беде и в радости — на лице безмятежность. Взгляните на Мону Лизу, вон там!
Все головы повернулись к репродукции, которую мисс Броди привезла из своих путешествий и приколола к стене. Мона Лиза в расцвете лет улыбалась с непоколебимой безмятежностью, хотя только что вернулась от зубного врача и нижняя челюсть у нее распухла.
— Она старее, чем камни, на которых она сидит. Ах, попали бы вы, девочки, в мои руки, когда вам было по семь лет! Я иногда боюсь, что сейчас уже слишком поздно. Если бы вы учились у меня, когда вам было семь лет, вы бы стали сливками общества. Сэнди, выйди вперед и прочти несколько строф, дай нам послушать твои гласные.
Так как Сэнди была наполовину англичанкой, она правильно произносила гласные — только этим она и славилась. Роз Стэнли еще не приобрела известность своей сексапильностью, и вовсе не она, а Юнис Гардинер как-то раз показала Сэнди и Дженни строчку в Библии: «...взыграл младенец во чреве ее». Сэнди и Дженни заявили, что она гадкая, и пригрозили сказать про нее. Дженни уже славилась красотой, и у нее был нежный голос, поэтому мистер Лоутер, учивший их пению, смотрел на нее с восторгом, когда она пела: «Приди сюда, где сердцем щедрая весна...», и ворошил ее кудряшки, что было весьма рискованно, так как мисс Броди всегда оставалась со своими ученицами на урок пения. Он ворошил ее кудряшки и поглядывал на мисс Броди, как шаловливый ребенок, будто хотел узнать, не желает ли она поддержать его такие неэдинбургские манеры.
Мистер Лоутер был небольшого роста, с длинным туловищем и короткими ногами. Волосы и усы у него были рыжевато-золотистого цвета. Он прикладывал ладонь к уху и наклонялся к ученицам, проверяя их голос: «Спой «а-а-а»!»
— «А-а-а», — пела Дженни высоким чистым голоском, как русалка с Гебридских островов, о которой Сэнди читала стихи. Но при этом Дженни скашивала глаза, чтобы поймать взгляд Сэнди.
Мисс Броди вывела девочек из музыкального класса и, собрав их в коридоре, сказала:
— Вы, девочки, — мое призвание. Если бы завтра лорд-герольд Шотландии сделал мне предложение, я бы ему отказала. Я отдала вам себя в расцвете лет. А теперь постройтесь в затылок и постарайтесь, пожалуйста, шагать с высоко поднятой головой, еще выше! — как ходит Сибил Торндайк, женщина благородной наружности.
Сэнди запрокинула голову, задрала веснушчатый носик и, уставившись поросячьими глазками в потолок, двинулась вперед.
— Как ты идешь, Сэнди?
— Как Сибил Торндайк, мадам.
— Когда-нибудь, Сэнди, ты зайдешь слишком далеко.
Лицо Сэнди приняло обиженное и недоумевающее выражение.
— Да, — сказала мисс Броди. — Я слежу за тобой, Сэнди, и вижу, что у тебя легкомысленный характер. Боюсь, тебе никогда не принадлежать к элите, или, как говорится, к сливкам общества.
Когда они вернулись в класс, Роз Стэнли сказала:
— Я запачкала блузку чернилами.
— Пойди в кабинет естествознания и попроси, чтобы тебе вывели пятно, но запомни — это портит шелк.
Девочки иногда специально капали чернилами на рукава шелковых блузок, чтобы мисс Броди позволила сходить в кабинет естествознания, где занимались старшеклассницы. Загадочная и удивительная учительница естествознания мисс Локхарт — неизменно в белом халате, короткие седые волосы волнами зачесаны назад, открывая загорелое и обветренное лицо любительницы гольфа, — смачивала кусок ваты прозрачной жидкостью из большой банки и, молча держа девочку за руку, промокала ваткой чернильное пятно, с головой уходя в это занятие. Роз Стэнли пошла в кабинет естествознания просто от скуки, а вот Сэнди и Дженни ради того, чтобы мисс Локхарт подержала их за руку, сажали чернильные пятна на блузки регулярно. Правда, они соблюдали осторожность и, опасаясь подозрений мисс Броди, позволяли себе это удовольствие не чаще раза в месяц. В полном странных запахов кабинете естествознания учительницу всегда словно окружало облако чистого воздуха. В этой длинной комнате мисс Локхарт была в своей стихии, и когда однажды Сэнди увидела, как она вышла из школы и направилась к своей спортивной машине, одетая, как обычная учительница, в твидовый костюм, в облике мисс Локхарт чего-то недоставало. Среди длинных столов, уставленных банками с разноцветными кристаллами, порошками и жидкостями — коричневыми, золотистыми, серыми, ярко-голубыми, — стеклянными сосудами причудливой формы — луковицеобразными и похожими на трубки, — мисс Локхарт казалась Сэнди какой-то необыкновенной. Всего один раз попала Сэнди в кабинет естествознания, когда там шел урок. Старшеклассницы, большие девочки, некоторые уже с заметной грудью, стояли парами у столов. В руках у них были пробирки с зеленым веществом, и они встряхивали их над пламенем газовых горелок. Над столами плясали язычки пламени и десятки зеленых пробирок. Голые ветви деревьев скреблись в окна длинной комнаты, а за стеклом в холодном зимнем небе висело огромное красное солнце. У Сэнди в эту минуту хватило ума вспомнить, что школьные годы считаются самыми счастливыми в жизни, и она поспешила к Дженни с потрясающей новостью: в старших классах будет изумительно, а мисс Локхарт — просто чудо.
