– А я зато знаю, кто такие мальчики! – выкрикнула с пылающими ушами Филлис. – Они самые противные, грубые…
– Они очень храбрые, – перебила Бобби. – Иногда.
– Ты намекаешь, конечно, на этого, наверху, – поджал губы Питер. – Ну же, Фил, продолжай, – повернулся он к младшей сестре. – Что ты сейчас мне ни скажешь, я все равно собираюсь стерпеть, ведь ты несчастная, слабая, пугливая, нежная…
– А вот сейчас мы посмотрим, что ты там стерпишь, когда я вцеплюсь тебе в волосы! – кинулась к нему Филлис.
– Он ведь сказал нам: мир, – оттаскивая ее назад, напомнила Бобби. – Как ты не понимаешь, – добавила она, когда Питер, схватив корзину, пошел ее относить. – На самом деле ему очень стыдно, но он никогда не признается. Давай-ка мы лучше первые у него попросим прощения.
– Ну да, мы поступим как правильно-правильно, а он говорит, что мы нежные и пугливые женские звери, – дрожала в ее объятиях от праведного негодования Филлис.
– Вот мы и покажем ему, что совсем не пугливые и не боимся быть правильными-правильными, – ответила Бобби. – Тогда он как раз и поймет: мы не больше животные, чем он сам.
И, когда он вернулся, все еще дуясь, Бобби сказала:
– Мы просим прощения, что связали тебя.
– Ни минуты не сомневался, что все этим кончится, – величественно бросил он.
Девочкам нелегко было это стерпеть, но…
– Надеюсь, теперь все по-честному? – просто спросила у него Бобби.
– Вообще-то я первый предложил мир, – еще хорохорился Питер.
– Ну вот и пусть будет мир, – не поддалась на подначку Бобби. – Пошли, Фил. Пора накрывать стол к чаю. А ты, Питер, можешь расстелить скатерть.
– Слушай, – спросила Филлис, после того как мир был действительно восстановлен и они втроем мыли на кухне чашки, – неужели действительно доктор Форрест сказал, что мы женские звери?
– Да, – подтвердил брат. – Но, по-моему, он при этом имел в виду, что мужчины – дикие животные.
– Какой-то он странный, – пожала плечами Филлис и разбила чашку.
– Можно войти? – Питер, остановившись в дверях кабинета, увидел сидящую за столом маму, а перед ней – две ярко горящие свечи. Их пламя на фоне чистого серо-голубого неба, на котором уже появилось несколько звезд, казалось оранжево-фиолетовым.
– Да, дорогой, входи, – рассеянно отозвалась она, продолжая писать. – Что-то случилось?
Положив ручку, она принялась складывать исписанный лист бумаги.
– Это письмо для дедушки Джима. Он, оказывается, живет неподалеку от нас.
– Ты нам уже говорила это за чаем, – напомнил Питер. – А я вот что хочу у тебя попросить. Может, не будем пока торопиться с письмом ему? Нельзя ли нам лучше оставить Джима? Подержим его у себя, пока он не поправится. А потом это будет для его дедушки большой сюрприз.
– Да уж, действительно. Куда больше, – рассмешили его слова маму.
– Ты понимаешь, – выждал, пока она успокоилась, Питер. – Девочки – это, конечно, неплохо и все такое. Ничего против них не имею. Но мне иногда очень хочется поговорить и с кем-то таким же, как я.
– Да, понимаю, – сказала мама. – Тебе скучновато. Но пока, к сожалению, я ничем не могу тебе в этом помочь. А вот на будущий год, возможно, смогу тебя в школу отправить. Тебе бы хотелось?
– Ну, я по другим ребятам вообще-то скучаю, – признался он. – Эх, если бы Джим мог остаться, после того как нога у него пройдет, мы бы славно могли проводить с ним время.
– Не сомневаюсь, – хмыкнула мама. – Вполне возможно, что он и остался бы, только, видишь ли, мы не богаты, и я не могу обеспечить его всем, чем нужно. А ведь ему еще и сиделка потребуется.
– А ты не могла бы его сама выхаживать, мама? У тебя это так хорошо получается, – с надеждой проговорил сын.
– Твоя похвала меня очень трогает, Пит, но я не могу и его выхаживать, и работать. В этом-то вся проблема.
– И ты написала письмо его дедушке?
– И дедушке, и директору его школы, – уточнила мама. – Мы уже телеграфировали им обоим, но надо ведь сообщить и подробности. Они ведь сейчас ужасно тревожатся.
– Послушай! – вдруг осенило Питера. – А почему бы, собственно, его дедушке не заплатить за сиделку? Вот ведь отличный же выход из положения. Старикан-то небось в деньгах купается. Дедушки в книжках всегда бывают богатые.
– Но этот-то не из книжки, – спустила его с небес на землю мама. – Так что, возможно, он и не слишком купается.
– Ух, как же было бы здорово, если бы все мы сейчас жили в книжке, а ты ее бы писала, – мечтательно начал он. – И все время бы сочиняла для нас что-нибудь интересное и хорошее. Например, у Джима сразу срослась бы нога, и мы бы с ним уже завтра бегали. А папа очень скоро вернулся бы домой и…
– Тебе очень не хватает папы? – спросила мама, как показалось Питеру, довольно холодным тоном.
– Ужасно, – выдохнул Питер и замолчал.
Мама, вложив оба письма в конверты, стала подписывать адреса.
– Понимаешь, – очень медленно проговорил он. – Ведь это не просто только из-за того, что он папа. Но когда его с нами нет, в доме-то остается только один мужчина, короче, я. Вот почему мне так хочется, чтобы Джим пожил с нами. Вот тебе разве бы не хотелось написать книгу со всеми нами, в которой папа как можно скорее вернется?
Мама вдруг крепко обняла его за плечи и на какое-то время словно застыла в таком положении, не произнося ни слова.
– А тебе бы понравилось думать, что все мы сейчас находимся в книге, которую сочиняет Бог? – наконец сказала она. – Возьмись я сама сочинять ее, наверняка бы наделала кучу ошибок. Ведь только одному Богу ведома правильная развязка, которая станет для нас наилучшей.
– Ты в это действительно веришь, мама? – тихо спросил ее Питер.
– Да, – так же тихо отозвалась она. – Я в это верю… – Она на мгновение умолкла. – Почти всегда, кроме тех моментов, когда мне становится очень грустно и я вообще уже не могу во что-нибудь верить. Но даже тогда я не забываю об истине и все равно стараюсь надеяться, что она существует. Ты даже представить не можешь, Питер, до какой степени я стараюсь. А теперь отнеси-ка письма на почту, и давай перестанем грустить. Отвага – вот главное из достоинств. А Джим, полагаю, у нас еще две-три недели пробудет.
Оставшуюся часть вечера Питер вел себя до того по-ангельски, что Бобби всерьез встревожилась, не заболел ли он, и облегченно вздохнула только наутро, заметив, как брат с довольной улыбкой приплетает волосы спящей Филлис к спинке стула.
Вскоре после того, как семейство позавтракало, раздался стук в дверь, заставший детей за чисткой бронзовых подсвечников, которую они затеяли в честь пребывания Джима.
– Это, наверное, доктор, – сказала мама. – Я отворю ему, а вы не вздумайте показываться в таком чумазом виде из кухни. – И она плотно закрыла к ним дверь.
Но это был не доктор. Шаги, которые устремились наверх, и голос оказались совсем другими. Шаги дети вообще не узнали, голос же всем троим показался знакомым.
Стало тихо. Шаги и голос вниз не спускались.
– Кто же это? – то и дело спрашивали друг у друга Питер, Бобби и Филлис.
– Может, на доктора Форреста напали разбойники, а потом, решив, что он мертв, его бросили? – выдвинул версию Питер. – Он выжил и телеграфировал тому самому человеку, который сейчас у нас, чтобы он его подменил. Миссис Вайни ведь говорила, что у него есть один такой местный человек, который берет на себя его работу, когда он уезжает на отдых. Правда ведь, миссис Вайни?
– Так и есть, дорогой, – отозвалась она из задней половины кухни.
– Я думаю, с ним случился припадок и медицина была бессильна. А этот человек пришел сообщить маме скорбную весть, – загробным голосом проговорила Филлис.
– Глупости, – энергично возразил ей Питер. – С какой стати тогда бы маме вести его в комнату Джима? Слышите? – указал он наверх. – Там дверь открылась. Сейчас они спускаются. Сделаем щелочку в нашей двери.
Чуть приоткрыв ее, он поймал на себе осуждающий взгляд Бобби и тут же принялся возражать на ее невысказанный упрек:
– Это совсем не подслушивание. Потому что никто не разводит секретов на лестнице. Да и не может у мамы секретов быть с человеком доктора Форреста, а нам ведь ясно, что это именно он.
– Бобби! – послышался голос мамы.
Они отворили дверь. Она смотрела на них, перегнувшись через перила лестницы.
– Приехал дедушка Джима. Вымойте руки и лица и выходите. Он хочет с вами увидеться.
– Вот, – сказал Питер. – А мы с вами даже такого не предположили. Миссис Вайни, дайте нам поскорее горячей воды, а то мы все черные, как ваша шляпка.
Все трое и впрямь сейчас были ужасно грязные, потому что средство, которым чистят бронзовые подсвечники, отнюдь не делает чище того, кто занялся этим делом.
Они еще были в процессе мытья, когда шаги и голос, спустившись вниз, переместились в гостиную. И так как вытереть совсем насухо отмытые лица и руки – дело чересчур долгое, а посмотреть на дедушку Джима им не терпелось, они поспешили на встречу с ним, хоть и достаточно чистые, но в весьма недосушенном виде.
