Но тут Хольвег прервал его не менее раздраженно, чем днем в «Дурских террасах», что уже и тогда обидело Ауссема, заявив, что он по горло сыт этим «копанием в вонючих провинциальных помойках», ему надо работать. Ладно, он готов поступиться словечком «пухлый», ибо уважает свободу, даже если она оборачивается против его убеждений, но имена: Кирфель, Халь, снова Кирфель и снова Халь, — их он уже слышать не в состоянии. Когда же Ауссем спросил, а в состоянии ли он еще слышать имя Груль, Хольвег, что с ним редко случалось, прямо-таки огрызнулся: он не чиновник, которому каждое первое число подносят жалованье, ему надо работать. Брезель поспешил ретироваться, предоставив Ауссему еще несколько минут слушать «шарманку» Хольвега: такие газеты, как «Дуртальботе», должны-де оставаться свободными и независимыми, чтобы стоять на страже свободы и демократии, и он не для удовольствия собственноручно набирает свою газету... Ауссем, скорей от усталости, снова овладевшей им после бутылки пива, чем из вежливости, еще несколько минут слушал неожиданно агрессивный монолог Хольвега, потом распрощался и тоже пошел домой. Запах кожи уже давно его не страшил, он даже хотел его почувствовать.
Повесть вышла в свет в 1966 году в издательстве «Кипенхойер унд Вич» (Кёльн), в русском переводе опубликована год спустя в журнале «Иностранная литература», 1966, № 11—12.
Эта повесть — одно из немногих произведений Бёлля, которое вообще невозможно понять в отрыве от его «эстетики гуманного». В других вещах эта эстетика существует как бы в контексте, ее можно пропустить, не заметить, здесь же она и тема, и фактура, и смысл. Бёлль как бы задался здесь целью явить читателю все нравственные и эстетические опоры своего художественного мира.
Атмосфера повести напоминает «Разбитый кувшин» Клейста: в заштатном городке идет тяжба, в зале суда все друг друга знают, «чужак» только прокурор, столичный приезжий. Отношение к закону и власти здесь, в провинции, фамильярно-бытовое, это категории «большого мира», воспринимаемые как ненужная и обременительная формальность, которую приходится терпеть и которую всячески стараются обойти: обвиняемых кормят на зависть прокурору.
Существен предмет тяжбы: краснодеревщик Груль и его сын обвиняются в нанесении материального ущерба, ими демонстративно уничтожена типичная принадлежность «большого мира», то есть государственной власти — автомобиль бундесвера. В контексте бёллевских жизненных ценностей это вещь абсолютно бесполезная, ненужность ее подчеркнута характером ее использования: Груль-младший был отправлен на этом джипе в командировку с заданием «нагнать километры» для очередной инспекции.
Повесть источает упоение провинциальным бытом: сонное время Богом забытого городка воспроизведено благоговейно, по минутам, без намека на кощунственную попытку его ускорить. Бёлль как бы разворачивает перед нами панораму «нормального» человеческого существования во всех его радостях: в судебном заседании объявляется перерыв, все его участники расходятся обедать, и подробнейшее описание их трапез, равно как и их жилья и привычек, занимает чуть ли не треть повествования.
Между тем в ходе судебного разбирательства постепенно выявляется картина медленного, но верного разрушения этой провинциальной идиллии под напором современной цивилизации. Столкновения бюрократических, обезличенных государственных интересов с устоями нормального человеческого бытия то и дело возникают в ходе суда и отчетливо обозначают конфликт повести. Совершенно ясно, на чьей стороне в этом конфликте сила и успех, а какие ценности обречены, и тем не менее в повествовании нет горечи, оно, напротив, преисполнено внутреннего веселья и мягкого, даже как бы снисходительного юмора. Дело в том, что сам конфликт, прежде у Бёлля всегда проступавший со всей остротой, на сей раз сглажен и успокоен за счет иронии; именно благодаря ироническому отстранению положительные ценности бёллевского мира вдруг обретают неуязвимость, они существуют в условиях современного мира, но как бы отдельно от этого мира и ему неподвержено. Реальное соотношение сил, пожалуй, откровенно искажено, в действительности процесс Грулей вряд ли разыгрывался бы по такому сценарию и с таким милосердным результатом. В повести Бёлля «гуманное» и «естественное» продолжает участвовать в конфликте, но уже не на равных правах, а в явно привилегированном статусе, пожалованном ироническим допущением.
С отличием (лат.).
...в близлежащем большом городе... — т. е. в Кёльне.
Ландтаг — представительный орган, функционирующий в каждой из земель ФРГ, устанавливающий законы, избирающий правительство и т. п.
...называя его «Алоис, ты»... для всех, кто называл его по имени, он был Луи. — Имя Алоис появилось в Германии в XVIII в., после канонизации иезуита Алоизиуса фон Гонзаги. Имя это воспринимается как католическое. Луи — более нейтральный его вариант.
Happening (хеппенинг; от англ. to happen — случаться, происходить). — Авангардистские акции, приобретшие популярность в 60-е годы, сначала — в США, затем — в Европе, своеобразное продолжение дадаистских и сюрреалистических «инсценировок». Хеппенинги подразумевали абсурдные, непредсказуемые, часто разрушительные действия, направленные как против традиционного искусства, так и против буржуазности в целом.
Воляпюк — один из вариантов искусственного языка.
Литургические песнопения — песнопения, исполняемые во время литургии, т. е. основного богослужения, в процессе которого совершается причащение.
...ora pro nobis... (молись о нас; лат..) — Строка из католической молитвы «Аве Мария». «Моление всем святым» — литания, т. е. вид католической молитвы; поется или читается во время торжественных религиозных процессий.
...до св. Агаты и св. Лючии. — Св. Агата-мученица считается защитницей от огня; св. Лючия-мученица, по преданию, приносит дары и свет.
Конец века (фр.).
Веселящийся человек (лат.).
Пиромания — страсть к поджигательству.
...столяры не раз подымались до высших государственных постов, а один так даже возглавил государство. — Имеется в виду Вальтер Ульбрихт, первый секретарь ЦК СЕПГ в 1953—1971 гг., с 1960 г. — председатель Государственного Совета ГДР.
...Эберт... был шорником... — Эберт Фридрих (1871—1925) — герм, политический и государственный деятель, один из правых лидеров социал-демократической партии. По профессии — шорник. В 1919—1925 гг. — президент Германии.
Сторнирование (от ит. storno — перевод счета) — бухгалтерская операция, предназначенная, как правило, для исправления ранее ошибочно произведенной записи.
Жареный картофель (фр.).
Спиртные напитки (англ.).
Кровавая Мери (англ.).
...слышал ли когда-нибудь офицер выражение «vulgata»... — Vulgata (лат.) — распространенная повсюду. Кроме того, Vulgata — первая Библия на латинском языке.
Георге Стефан (1868—1933) — немецкий поэт, символист. Стиль Георге отличается изысканной сложностью, обилием архаизмов.
Девушка на час (англ.).
...сажал... дерево свободы... — Обычай сажать деревья как символы свободы зародился во время войны за независимость в Северной Америке (1775—1783); в 1790 г. якобинцы посадили первое дерево свободы в Париже. Со времен Великой Французской революции обычай распространился по всей Европе. В Германии был особенно популярен в Рейнской области. Запрещен Наполеоном I.
...ненавидел... пруссаков... — По Венскому договору (1815 г.) Пруссия получила часть территории Саксонии, а также земли по Рейну (Рейнскую область и Вестфалию). Пруссаки резко ужесточили режим в приобретенных областях.
Ами (фp. ami — друг) — в данном случае подразумевается солдат французской армии.
Секвестрированное имущество (от лат. sequestro — отделяю). — Речь идет о запрещении или ограничении, налагаемом государственной властью в интересах государства на пользование каким-либо имуществом.
