противостоять дикому, темному голоду в его глазах. Она должна, должна выдержать это, иначе они пропали.
Наступила долгая, тяжелая тишина, такая тишина, которая, возможно, никогда не наполняла эту маленькую комнату за всю ее предыдущую историю на безмолвном побережье штата Мэн. Он стоял перед Кэтрин с посеревшими щеками, читая на ее лице свой приговор. Ее непоколебимый взгляд был убедителен. Мэдден слепо уставился на узкое окно комнаты. Шли минуты. Наконец он произнес:
– Тогда что ж, Кэтрин. Если таково ваше решение, то говорить больше не о чем. Я сейчас же отвезу вас в отель.
В тот же день в половине четвертого Нэнси вернулась в отель. Она не ожидала, что освободится раньше пяти, потому что Бертрам созвал труппу на последнюю репетицию перед вечерней премьерой. И она предупредила Кэтрин, что к чаю не успеет. Но продюсер внезапно передумал, что было для него характерно, и отпустил их пораньше, строго наказав расслабиться и быть во всеоружии к восьми. Поэтому Нэнси послушно отправилась отдыхать; и когда лифт поднял ее на десятый этаж, она, минуя общий вход в номер, прошла в свою спальню через боковую дверь с намерением немного полежать. Она вошла бесшумно, не думая ни о чем, кроме как о предстоящем спектакле. А потом внезапно услышала голоса в гостиной.
Нэнси так и замерла посреди спальни. Сначала на ее лице отразилось удивление. Она совершенно не ожидала, что в номере кто-то есть, голоса же принадлежали Кэтрин и Мэддену. Затем постепенно выражение ее лица стало меняться. Голоса доносились до нее совершенно отчетливо – в них была пугающая и безошибочная ясность. Мэдден и Кэтрин, видимо, появились незадолго до нее и теперь прощались. Это было странное прощание, сдержанное, но полное мрачного смысла, и каждое слово, прозвучавшее при этом, поразило Нэнси как удар молнии. Все еще стоя неподвижно, она услышала, как Мэдден вышел из номера. Пять минут спустя ушла и Кэтрин.
Из горла Нэнси вырвался звук, похожий то ли на рыдание, то ли на детский вскрик ужаса. Чувствуя приступ головокружения, она вошла в гостиную, которая теперь была пуста, если не считать эха тех нескольких памятных слов. Она огляделась вокруг. Какой привычной показалась ей эта обстановка – и в то же время каким незнакомым стало все вокруг! Крис любил Кэтрин. Да, Крис, который собирался жениться на ней в субботу, на самом деле любил Кэтрин. Волна гнева захлестнула Нэнси, затем схлынула. Нэнси стало холодно. Она бросилась на диван, прикусив нижнюю губу. Ей было все ясно – Кэтрин и Мэдден совместными усилиями намеревались сохранить ее счастье. Ее гордыню как ветром сдуло. Она почувствовала себя неполноценной и униженной. Она была так уверена в себе, так эгоистична и самодовольна. Да, всю свою жизнь она была такой, принимая все как должное, ничего не давая взамен. Теперь, словно при вспышке молнии, она увидела себя со стороны, отчетливо увидела свое положение. Она разразилась безудержными слезами.
Она не знала, как долго плакала, но наконец буря прошла. Она тихо повернулась на спину, в ее глазах застыло что-то странное, ее крепкое, стройное тело казалось непривычно беспомощным. Мысли остановились, но способность чувствовать, казалось, удвоилась и усилилась. Как будто каким-то чудом она лишилась защитного кокона детства. Она больше не была маленькой девочкой, а стала взрослой. Комната плыла вокруг нее. Нэнси невольно наблюдала за плавным перемещением бледного солнечного света по противоположной стене, ее сознание каждый раз застывало от повторяющихся уколов боли. Она смутно ощущала, как, подобно этому солнечному свету, ее медленно наполняет и согревает то, что можно было бы назвать преображенной духовностью.
Наконец она глубоко вздохнула и пошевелилась. Посмотрела на часы – было почти пять. Протянув руку, она спокойно позвонила, чтобы принесли чай. Выпив чашку, закурила сигарету. Мгновение спустя дверь открылась, и в номер вошла Кэтрин.
– Ой! – воскликнула Кэтрин, снимая шляпу и бросая ее на стол. – Ты вернулась.
Нэнси сдержанно кивнула:
– Только что. Выпей чаю.
Она сама не понимала, откуда взялась эта невозмутимость, однако каким-то образом на нее снизошло спокойствие.
Она налила чай, слушая рассказ Кэтрин о прибытии «Европы». Аптон, которого Кэтрин только что оставила в его отеле, был в прекрасном расположении духа и с нетерпением ждал премьеры.
Наступило молчание, затем Кэтрин спросила со слабой улыбкой:
– Раз уж мы заговорили об этом, как ты относишься к предстоящему вечеру?
Нэнси не отрывала взгляда от потолка.
– Я в полном порядке. – Она сделала паузу. – А что ты ожидала услышать?
Кэтрин поставила свою чашку.
– О, я не знаю. Я подумала, что могла бы что-то сделать для тебя.
Еще одна пауза. Не поворачивая головы, Нэнси затушила сигарету.
– Я как-нибудь обойдусь без хереса и бисквитов, – заметила она со слегка загадочной улыбкой. – Это из эпохи кринолинов. Вместе с боязнью сцены, обожженными перьями, потоками слез и обмороками. – Она помолчала. – У меня получится. Надеюсь, что так. И это все, что требуется!
Так что Кэтрин пришлось оставить эту тему. В каком-то смысле она была удивлена отстраненностью Нэнси. Кэтрин была готова к некоторому проявлению чувств накануне премьеры. Но Нэнси не выказывала никаких признаков нервозности. Она действительно выглядела необычайно тихой, почти безразличной к тому, что будет.
Главное, о чем думала Кэтрин в настоящий момент, – это о счастье Нэнси. По этой причине ее не особо заботил успех или провал постановки. Все это представлялось ей малозначимым по сравнению с более глубокими и насущными проблемами. Она должна была присутствовать на премьере ради Нэнси, но, когда все закончится, она разом выпутается из этой трагической неразберихи. Решение было принято. «Пиндарик» отплывал в субботу. Оказавшись на борту, Кэтрин вычеркнет из жизни этот эпизод своей вопиющей глупости. У нее было печальное, но твердое убеждение, что Нэнси и Мэдден, предоставленные самим себе, разрешат свои трудности и скоро забудут ее.
Теперь же Кэтрин встала, чтобы одеться. Она договорилась пораньше поужинать с Аптоном в ресторане «У Пьера». Пробило семь часов, и ей пора было уходить. Перед уходом она нежно поцеловала Нэнси и пожелала ей удачи. И снова была озадачена безразличием Нэнси. «Она нервничает, – подумала Кэтрин с легким состраданием, – и изо всех сил старается это скрыть».
Ужинали в маленькой компании – только полковник Огден с супругой и некая миссис Моран, не считая Чарли и самой Кэтрин, заранее предупредившей, что ей не нужна толпа, так как в противном случае Чарли, у которого на Манхэттене было столько же друзей, сколько и в Мейфэре, собрал бы за столом
