пресный юноша с волнистыми волосами цвета соломы, в элегантной одежде. Его брюки даже на коленях сохраняли идеальные складки. – Боже правый! – добавил он с таким видом, будто изрек нечто сверхостроумное.
– Нет! Мне это кажется интересным, – вежливо пробормотала Паула. – Надеюсь, вы не попали в лавину. Дай мне сигарету, Джон.
Кэтрин чуть покраснела. Теперь даже Бертрам смотрел на нее. Но с сознанием своей правоты, которую ничто не могло поколебать, она направилась прямо к Нэнси и села рядом с ней.
– У тебя был тяжелый день, моя дорогая? – тихо спросила она.
Нэнси оживленно кивнула, покачивая пустой бокал в свободной руке.
– Просто тихий ужас для всех нас. Слава богу, премьера в понедельник. Берти гоняет нас, как гончих псов. Вроде я уже говорила это, верно? Ну, типа: «Опля! Опля! Прыгай через обручи, не то кнутом получишь!» Но теперь, когда Крис здесь, я чувствую себя не так уж плохо. Мы сходим куда-нибудь и хорошо проведем время. Просто прекрасно проведем время. Хочешь коктейль, Кэтрин?
Кэтрин отказалась. После ледяной чистоты воздуха у Медвежьей горы жаркое, пропитанное запахом духов и курева помещение вызвало у нее легкую тошноту. Она заметила, что Мэдден тоже не стал пить.
– Ты доволен тем, как идет подготовка спектакля? – повернулась она к Бертраму.
Он рассмеялся, вытянув ноги и с рассеянным видом уставился на свои ботинки:
– Был ли я хоть когда-нибудь доволен? Одно могу тебе сказать. Эта твоя дерзкая племянница не совсем испорчена.
Нэнси скорчила Бертраму гримасу:
– Похвала от директора манежа. Опля! Кто-нибудь, включите радио. После такого, я думаю, мы должны немного повеселиться.
Молодой Сидни включил радио, и Нэнси, высвободив руку, быстро улыбнулась Мэддену и начала накладывать макияж, ее движения были выверенными и точными, цвет помады абсолютно соответствовал алой эмали на ногтях.
Очень приятное, живое лицо, решила Кэтрин, изучая Нэнси новым и придирчивым взглядом; брови, возможно, слишком тонкие, а губы немного капризные, но лоб умный, глаза сверкают. И ее поза, при всей своей демонстративной изысканности, показалась Кэтрин на удивление безыскусной и трогательно юной. Она внутренне вздрогнула. Она никогда не причинит боль Нэнси, никогда, никогда, никогда. Нэнси могла быть избалованной, даже эгоистичной, слишком жесткой и разумной не по годам. И все же она еще оставалась ребенком. Она обретет и здравый смысл, и более глубокие чувства. Брак с Мэдденом даст ей это, а также более широкое, более серьезное понимание смысла жизни.
– Так как насчет повеселиться? – требовательно спросила Нэнси. – Кто-нибудь услышал меня? Я хочу побывать в разных местах. Давайте поужинаем в «Рейнбоу рум» и послушаем этих новых тирольских певцов.
Выражение лица Мэддена оставалось непроницаемым. С некоторым трудом он сказал:
– Мне как-то не хочется никуда отправляться сегодня вечером, Нэнси.
– Альпинисты немного устали! – глянув через плечо, томно прокомментировала Паула.
– О нет, милый, – запротестовала Нэнси, слегка надув губки, – ты не можешь так подвести мамулю. Мамулин сынуля должен слушаться!
Даже Бертрам рассмеялся. Нэнси не без юмора вставила быстро освоенную американскую идиому [22]. Но Мэддена, задумчиво уставившегося в пол, это, казалось, не позабавило. Глубоко внутри в нем бушевала ожесточенная борьба. Наконец, однако, почувствовав на себе взгляд Кэтрин, он кивнул.
– Хорошо, Нэнси, – сказал он. – Я еду.
Все встали, собираясь уходить, Нэнси взяла Мэддена под руку, Сидни быстро допил то, что оставалось в бокале, Бертрам помог Пауле надеть пальто. Но Кэтрин, решительно сославшись на головную боль, осталась в номере. Она хотела, чтобы Мэдден и Нэнси побыли вместе. Она молилась, чтобы этим вечером у них все наладилось. Она истово молилась об этом.
На следующее утро у Кэтрин была назначена деловая встреча на Риверсайд-драйв с миссис Ван Берен, которая, как сообщил Бреге, заинтересовалась их гобеленом мануфактуры Бове [23]. На самом деле этот гобелен принадлежал не Кэтрин, а Рише и Си, известным парижским антикварам, для которых Кэтрин выступала в качестве агента, – но комиссионные, полученные от успешной продажи, наверняка были бы солидными.
Решительность, столь характерная для ее натуры, заставляла Кэтрин вести себя так, как будто ничего не произошло. Она надела свой самый строгий костюм, сшитый на заказ, и в половине десятого отправилась в офис. Бреге, выглядевший более свежим и отутюженным, чем в последние недели, ждал ее, изучая каталоги предстоящих распродаж. Он отложил их в сторону, когда она вошла, и бойко вскочил:
– Я упаковал полотно, мисс Лоример. Так что можно взять его с собой.
– Хорошо!
Он внимательно смотрел на нее, улыбаясь и мягко потирая руки:
– Разве я не говорил, что мы выбрались из кризиса? Мы собираемся продать гобелен. В этом году мы собираемся заняться большим бизнесом.
Многозначительно кивнув, он вышел наружу, где остановил такси, заботливо помог сесть Кэтрин, положил рядом с ней драгоценный сверток, а затем сел сам. И они поехали.
– Это очень любопытно, мисс Лоример, – заметил он, устроившись поудобнее. – Я расспросил Эшера обо всех, кого знаю, но так и не могу выяснить, кто купил миниатюру.
– Разве это важно? – не слишком убежденно спросилаона.
– О, это не важно, – согласился он со своей хорошо поставленной примирительной улыбкой. – Mon Dieu, не важно! У нас ведь полный порядок. Но тем не менее это довольно необычно. Подумать только, произведение искусства такой важности просто исчезает с рынка – пуф!
– Мне казалось, вы говорили, что это для Шарда.
– Это не так. Нет-нет! Я это досконально выяснил. Старина Шард остается верен своим прерафаэлитам.
– Может быть, миниатюра все еще у Эшера?
– Нет, мисс Лоример. Он заверил меня под присягой, что передал ее своему клиенту.
– Ну… – Кэтрин вздохнула и покачала головой. – Это, конечно, странно. Но какое нам дело? Эта тема закрыта. Сейчас у нас есть чем заняться.
Дом на Риверсайд-драйв оказался особняком из коричневого камня с выложенными плиткой оконными проемами и красивой железной решетчатой дверью – явное свидетельство того, что слава еще не совсем покинула эту некогда знаменитую магистраль. Миссис Ван Берен просто влюбилась в гобелен, как она заявила Кэтрин, но не была уверена, найдется ли у нее для него место. В столовой было предостаточно и фотографий, а гостиная наверху и вовсе исключалась.
Кэтрин говорила мало. Она следовала за миссис Ван Берен по дому, прислушиваясь с очевидным вниманием к словам хозяйки. Но с самого начала ей было ясно, что идеальное место для гобелена – холл. Поэтому, когда они снова спустились, она спросила:
– Вам нравится ваш холл?
– Ну, нет, – с сомнением сказала миссис Ван Берен, поклевав носом воздух. – Я всегда считала его каким-то несуразным.
– Тогда, с вашего позволения, я бы
