ошиблась. Тогда зачем они здесь? Дрожь пробежала по ее телу. Она не могла встретиться с ним взглядом.
Он говорил спокойно, как человек, который констатирует неопровержимый факт:
– Все сложнее, Кэтрин, гораздо сложнее. Дело в том, Кэтрин, что я люблю вас.
Она сидела совершенно неподвижно, музыка каких-то невероятных эмоций звучала в ее крови. В комнате больше никого не было. Тепло камина расслабило ее, наполнило ощущением восхитительного благополучия.
– Я думал, что люблю Нэнси, – продолжал он тем же сдержанным и ровным тоном. – Но это было просто увлечение. Потянуло к хорошенькому личику после всех тех лет, что я просидел на работе. Молодость, Средиземноморье и все остальное. Меня повело. До встречи с вами я этого не понимал. Но теперь я знаю, Кэтрин. Это настоящее, то, что бывает раз в жизни. Я никогда не думал, что так может быть, Кэтрин. Я боролся с этим, но бесполезно. Даже если это никуда не ведет, я должен вам сказать. Я люблю вас. Да, Кэтрин, я люблю вас.
Она не могла этого вынести. Оторвав взгляд от стола, она, глядя в сторону, сказала задыхающимся голосом:
– Нет, это неправда.
– Это правда, Кэтрин.
– Этого не может быть. Это невозможно. Как вы могли… как вы могли только подумать о подобном?
Она едва осознавала, что говорит. Слезы затуманили ей глаза. Вслепую она встала из-за стола и направилась к окну.
– Простите, Кэтрин. Я просто должен был признаться. Я пытался сопротивляться этому, но ничего не вышло.
Он поднялся и последовал за ней, с умоляющим видом встав рядом. Снаружи пошел снег. Невесомые хлопья проплывали мимо окна легко и неосязаемо, как тени. За их бесконечным занавесом вся природа была безмолвна и недвижна. Деревья застыли, как часовые в овечьих тулупах, словно оледенев. Небо было шафранового цвета, и под его чашеобразной необъятностью простиралась земля, белая и сверкающая. От тишины и красоты этого места Кэтрин стало еще больнее. Она прижала руку ко лбу. Она чувствовала себя подавленной и бессильной.
– Оставьте меня, – прошептала она. – Пожалуйста, оставьте меня.
Снова воцарилась тишина, решающая и напряженная. Снежинки все еще порхали, парили, как крошечные белые птицы из космоса.
– Кажется, я понимаю, – мрачно сказал он наконец. – Все это только с моей стороны. Вы не любите меня?
Последний рубеж ее сопротивления рухнул. Сердце билось так, что мысли путались. Трепет и нежность наполнили ее. С тихим всхлипывающим стоном она повернулась к нему:
– Крис! Вы же знаете, я люблю вас всем сердцем.
И в следующий миг она оказалась в объятиях Криса, ее губы покорились его губам, из ее глаз потекли слезы. Она прильнула к нему. Невыразимое счастье нахлынуло на нее. Все это не могло вместиться в ее сердце. Затем с криком она вырвалась.
– Мы не можем, Крис. Это невозможно! Мы должны подумать о Нэнси.
Теперь он был бледнее, чем она. Он сжал ее руку так, словно был готов никогда ее не отпускать.
– Мы должны подумать о нас. Мы любим друг друга. Только это имеет значение.
Рассудок возвращался к ней. Хотя все ее существо было надломлено и подавлено, она отчаянно боролась за свое «я».
– Имеет значение не только это. Нэнси любит вас. От этого никуда не деться. Никогда, никогда, никогда! У вас есть долг перед ней, и у меня тоже.
Он стиснул зубы в знак протеста.
– Но послушайте, Кэтрин, дорогая. Вы любите меня. Вы принадлежите мне.
– Я вас послушаю, Крис, – ответила она. – Но сначала вы должны послушать меня. Мы не можем принадлежать друг другу. Вы принадлежите Нэнси. Вы же знаете, как я забочусь о ней. Я не могу нанести ей такую рану. Никогда! Никогда! И вы, если подумать, тоже не сможете.
Он молчал, его лицо исказилось страданием. Он глянул ей в глаза, которые твердо смотрели на него, и быстро отвел взгляд. Снаружи за оконными стеклами мягко, безжалостно валил снег.
Кэтрин, сдавленно всхлипнув, отвернулась и начала собирать свои вещи для отъезда. Что-то прощальное в ее действиях обезоружило его. Он стоял рядом с ней так близко, что ощущал благоухание, исходящее от ее волос. Он затаил дыхание, а затем растерянно воскликнул:
– Я знал, что так будет, Кэтрин, с той минуты, как решил признаться вам. Но по крайней мере, мне легче от мысли, что я вам действительно небезразличен.
Она не ответила, но снова посмотрела на него. Его поразила строгая красота ее глаз. Нежная мука в этих глазах заставила его замолчать. Его сердце окаменело. Повернувшись, он вышел вслед за ней.
Поездка обратно в Нью-Йорк была молчаливой пыткой. Мэдден почти не говорил, он неподвижно сидел в углу машины. Кэтрин смотрела прямо перед собой, уткнув подбородок в мягкий мех пальто, она была бледна. Она так и не поняла, как смогла вернуться в свой номер, не сломавшись и не утратив остатки самообладания. Но наконец они оказались в безопасном окружении огней и людей.
Было пять часов. Нэнси вернулась из театра, прихватив с собой Бертрама, Паулу Брент и Джона Сидни. Подали коктейли, и Нэнси, весело допивая вторую порцию, пришла в восторг при виде Мэддена.
– Привет, дорогой, – громко и радостно воскликнула она, никого не стесняясь. – Я думала, что ты приедешь завтра. Это слишком мило. Ну-ка обними меня да покрепче.
У Нэнси было явно приподнятое настроение. Она не заметила ни нерешительности Мэддена, застывшего в дверях, ни борьбы, отразившейся на его лице. Когда он заставил себя податься вперед, она обвила руками его шею и прильнула губами к его губам.
– Я так рада видеть тебя, дорогой, – с удовлетворенным вздохом сказала она. – У меня был ужасный день. Бертрам гоняет нас, как собак. Это как раз то, что мне было нужно.
Ее щеки слегка порозовели, а глаза блестели. Все еще обнимая его одной рукой, она притянула его к себе и улыбнулась, глядя ему в глаза.
На минуту стало тихо. Кэтрин смотрела в сторону. Ее лицо, все еще бледное, было внешне спокойным, но губы дрожали, словно от боли.
Паула Брент, живописно восседавшая на высоком стуле, не без недоумения переводила взгляд с Мэддена на Кэтрин.
– Где это вы двое были? Выглядите такими измученными и ледяными, как будто только что спустились с гор.
Кэтрин почувствовала, что остальные тоже смотрят на нее. Она пожала плечами.
– На самом деле, – сказала она отстраненно, снимая перчатки, – мы были в горах. Мы отправились на обед вверх по Гудзону. Там, наверху, среди снегов, было чудесно.
– Гудзон! – воскликнул Сидни недоверчивым тоном. Это был
