понять, что покушение на достоинство другого человека – это преступление, взывающее к немедленному воздаянию. Как только встречусь с Тимом, скажу, что начинаю кампанию, решил Мор. А после того как это станет достоянием общественности, Нэн не решится возражать, для этого она слишком уважает условности, к тому же самолюбие не позволит. Волей-неволей придется делать вид, что все в порядке. Он сознавал, что некрасиво этому радоваться, и все же не мог победить язвительную радость, воображая, как раскипятится Нэн, когда узнает, что он все же поступил как хотел. Потому что, возможно, больше всего Мора раздражала в жене именно эта спокойная уверенность в собственной правоте, в собственном мнении, с которым ему остается лишь безропотно соглашаться.
Но все эти мысли он схоронил с ловкостью, обретенной за годы семейной жизни, глубоко в себе, и по его бодрому виду никто бы не догадался, что он о чем-то таком задумывается. Нэн тоже как будто начисто забыла вчерашнюю ссору, все сегодняшние ее разговоры касались исключительно радостей предстоящего отдыха. В 10.30 прибудут на вокзал Ватерлоо, потом позавтракают, после чего скорым дневным поездом отправятся в Дорсет. Уже заказали такси, которое отвезет их на станцию к лондонскому поезду. Такси – это, конечно, очень дорого, но багаж настолько объемист, что иначе не получится. Такси вот-вот должно было подъехать, а Фелисити еще не собралась. Все утро куксилась, была не в настроении, несмотря на обещание, что в Лондоне ланч состоится в ее любимом Роял Фестивал Холл.
Нэн и Мор вышли в палисадник. Чемоданы были вынесены и стояли перед дверью. Мор глядел на чахлые цветочки, георгины и астры, росшие по обеим сторонам бетонной дорожки.
– Посмотри, любимое место Лиффи совсем заросло в этом году, – сказал он. – Она любила лежать вон там, среди цветов, помнишь?
– О, вспомнила одну забавную вещь. Встретила на улице эту художницу, мисс Картер, и она сказала, что дети принесли ей цветы.
– Что ты говоришь!
– Что слышишь. Явились в дом Демойта, вручили букет и тут же ушли!
– Странно. Хотя, впрочем, почему бы и нет… И Фелисити тебе не рассказала?
– Разумеется нет. Она такая скрытная, ты же знаешь. Очень милый жест, и мисс Картер, насколько я успела понять, очень растрогана… но ты не хуже меня знаешь наших очаровательных отпрысков. Неужели они просто так зашли, чтобы подарить цветочки? Нет, за этим прячется какой-то подвох.
Мор склонен был согласиться с Нэн, и вообще это происшествие его очень расстроило. Он не понимал, что бы это могло значить; он робел перед собственными детьми, особенно когда они начинали преподносить сюрпризы.
– Не о чем беспокоиться, Нэн, – все же сказал он. – Просто им захотелось сделать кому-то приятное. Наверняка это Фелисити предложила.
– Ты наивен. Почти так же, как мисс Картер, и это кое о чем говорит.
Упоминание о мисс Картер взволновало Мора. За последние три дня ему два раза случилось видеть художницу: один раз она шла вдали по полю, а второй раз – по улице городка в сторону торгового центра. И, не перемолвившись с ней ни словом, он при этом дважды испытал непонятное глубокое волнение.
Подъехало такси. Мор поднял чемоданы. Фелисити вышла во двор и, не сказав ни слова, села в автомобиль. Мор и Нэн погрузили багаж и в молчании поехали на станцию. Там Мор заплатил водителю и перенес чемоданы на платформу. Стали ждать поезда.
С безоблачного голубого неба солнце светило на маленькую станцию с двумя платформами. Каждая была снабжена своей особой островерхой крышей, похожей на те, какими обычно украшают перроны в игрушечных железных дорогах. Слева и справа от полотна железной дороги зеленели сосны, между которыми виднелись красные крыши высоких викторианских домов. Целая толпа пассажиров ждала прихода поезда на Лондон, и среди них многие знали Мора в лицо. В таких местах он обычно чувствовал себя ужасно. А оставалось ждать еще целых пять минут.
И вдруг на Мора будто свежим ветерком повеяло – Нэн уезжает. Нэн уезжает. Она уезжает. А на следующий год в это время, даст бог, все будет по-другому. К тому идет, что все будет по-другому. Он поднял голову. Как хорошо, что решение наконец-то принято. Будущее зовет и много чего обещает. И тут же он почувствовал громаднейшую нежность к Нэн. Обернулся и взглянул на нее. Она глядела на часы, постукивая носком туфельки по платформе. «Сейчас появится!» – с улыбкой сообщила она. Чувствовалось, что она волнуется. Фелисити стояла чуть в стороне, глядя на дощатый забор станции, за которым возвышались сосны.
– Нэн, ты ничего не забыла? – спросил Мор. – У тебя есть что почитать в дороге?
– Есть. Вот сегодняшняя утренняя газета и журнал.
– Давай-ка я еще чего-нибудь куплю… какую-нибудь книжечку, ну и, может быть, плитку шоколада? – И с этими словами он побежал к киоску, где продавали вперемешку газеты и кондитерские изделия. Купил какой-то тоненький пингвиновский сборничек поэзии, коробку молочного шоколада и два банана. Вернулся и рассовал жене по карманам.
– Билл, дорогой, как мило! – воскликнула Нэн, доставая подарки из карманов и пряча их в чемоданчик.
Опрятный зеленый состав показался из-за поворота. Пассажиры пошли вдоль вагонов. Мор отыскал два угловых места и разместил багаж. Для прощания времени почти не осталось. На таких маленьких станциях поезда останавливаются лишь на минуту. Мор успел поцеловать жену и дочь… и вот уже поезд на всех парах уносился вдаль. Мор взмахнул рукой, успел заметить, как Нэн, выглянув, замахала в ответ, – и состав скрылся за поворотом в зеленой гуще деревьев.
Мор задумчиво спустился с платформы. Отдал свой платформенный билет. На освещенной солнцем пыльной станционной площади сейчас, после того как состав скрылся вдали, стало совсем тихо. Мор остановился, захваченный каким-то неясным чувством радости, и в тишине утра послышалось ему обещание чего-то очень, очень хорошего. Он ждал. И вдруг из самых глубин его существа с сокрушающей силой возникло понимание. «Я влюблен в мисс Картер». Мысль эта обрела форму столь неожиданно, что он, упершись взглядом в пыльную землю, едва устоял на ногах. «Со мной что-то случилось. Я влюблен. Нет, не просто влюблен, а люблю отчаянно, страстно». И вместе с пониманием этого на него нахлынуло невыразимое чувство блаженства. Он стоял, как и прежде, не отрывая глаз от земли, но теперь ощущал себя так, будто оказался в центре вселенной, начинающей медленно вращаться вокруг него.
Дыша полной грудью, слегка покачиваясь на каблуках, он улыбался сухой земле. «Должно быть, я сумасшедший», – с улыбкой говорил он себе. Слова возникли и улетели, как листья в огонь. Медленным шагом прошел он по площади к калитке. Калитка была деревянная. Он
