уже растопырив пальцы, – это то, что вы, зная, что за историю затевает Синейшина, вместо того чтобы ему помешать, позволяете ему действовать безнаказанно, бросая на произвол судьбы ваших друзей.
Ильязд смотрел ошеломлённый, не зная, что возразить.
– Ах, теперь вы молчите, – закричал торжествующе Суваров, отступая на шаг, выпятив грудь и сложив на ней руки, – потому что вы во фраке, в ходу, в посольстве, а ваши нищие полуголодные друзья, которых не пустили бы даже на кухню этого здания, ищут вас по всему Стамбулу, задыхаясь от тревоги! – он поднял руки, словно выпустив когти, и зашипел: – Понимаете, задыхаясь от тревоги.
– Какие друзья?
– Ах, вот что, вы настолько очарованы, что уже ничего не помните, – засмеялся Суваров и, повернувшись, зашагал по комнате, покачиваясь от смеха. – А Яблочкова не помните? – скосил он рожу, глядя презрительно через плечо. И так Ильязд стоял, потупив глаза и ничего не отвечая. – Яблочкова, того самого. Со сморщенным личиком, нестриженного, небритого, с обсыпанным перхотью воротником, в выцветшей тужурке и с прожжёнными папиросой брюками? Яблочкова, несчастного, голодающего, с головой, напичканной сумасбродством, наивного, хватающегося за всякое «здравствуйте» как за спасение? Яблочкова, которому вы наговорили чёрт знает чего, клялись в любви, в дружбе, не знаю ещё в чём? Ах, вот ваше постоянное безответственное поведение! Подумали ли вы раньше, чем дать волю вашей привычке болтать, что взбредёт на ум, что перед вами чувствительная душа, что ваши слова оставят в ней след и что следует быть бережным? Вспомнили вы за этот месяц, здесь среди балов и бутылок, о том, что он вас ищет, что он умирает от тревоги, что надежда встретить вас, отыскать вас – последнее, что осталось у этого сумасшедшего юноши?
– Яблочков меня ищет? – проговорил Ильязд по-дурацки.
– Ах, вам это и не пришло на ум, очарованному, однако вы должны лучше знать, чем я, что вы ему наговорили, каких вы ему надавали оснований, чтобы вас искать. В Айя Софии только о вас и знают, что вы где-то в тени у долларов. Естественно, что Яблочков попал ко мне, когда стал искать, как бы подняться до недосягаемых высот. Он мне дал такой ваш портрет, что я, привыкший ничему не удивляться, был поражён, однако как вы сумели очаровать его.
– Суваров, если вы всё это говорите, чтобы задеть меня, и Яблочков для вас только средство, я вас поздравляю.
– Здорово, отличная диверсия. Послушайте, это любопытно, сядем, разговор приобретает деловой характер, – Суваров отпрянул и обрушился на диван, Ильязд продолжал стоять, теребя ленту монокля. – Он мне вас обрисовал как самого умного человека на земле, самого благородного, самого порядочного, с глазами, полными доброты и понимания, ах, чего он только не наговорил. Я не мог добиться ответа ни на один из ходячих вопросов: рост, цвет волос, цвет глаз, лицо, нос и прочее. Это для него не существует. Он даже не заметил, велики вы или малы, блондин вы или брюнет. Вы для него дух, бесплотный дух, гений добра, спаситель, ангел дружбы и ещё чёрт знает что. Ха-ха-ха. Только когда он мне после получаса бесплотных описаний сказал, что вы проживали на улице Величества, я, несмотря на столь отдалённое сходство, понял, что это вы.
«Что за смысл Суварову задевать меня», – подумал Ильязд и посмотрел исподлобья на марочника. Но тот, словно поняв этот взгляд, продолжал, не останавливаясь:
– Я не мог как следует понять, в чём дело, так как при всей словоохотливости Яблочков не пожелал выдать каких-то тайн, но я всё-таки уяснил, что надвигаются какие-то события и ваше присутствие на Халках необходимо, что вы должны помочь вашими указаниями и прочее. Что дело не терпит отсрочки, что если вы не появитесь вовремя, может случиться несчастье, что, и это заставило его особенно волноваться, он не понимает, как это вы, обнадёжив его, бросили на произвол судьбы, и он, вступив на определённый путь ввиду вашего поощрения, не знает, что делать. Я обещал ему найти вас.
– Это всё?
– До чего вы нетерпеливы, но только впустую. Если бы это было всё, я бы просто послал вам записку или, ещё проще, позвонил вам. Но это только начало.
– Что же ещё?
– А Синейшина, теперь, вспомнив про Яблочкова, вы забыли про Синейшину, а когда вспомните про Синейшину, из головы вашей вывалится вновь Яблочков. Удивительное устройство. Вот что значит хвататься за всё в жизни, разбрасываться, метаться из стороны в сторону, цвести пустым цветом. Ничего путного никогда из вас не выйдет, Ильязд. Выберите себе какую-нибудь область, какую-либо среду, дело и застряньте на них, вам необходимо застрять, иначе вторую половину жизни вы проживёте так же ничего не сделав, как первую. Поверьте мне.
Ильязд подошёл к Суварову и погрузился в диван со скучающим видом:
– Я узнаю вечные наставления моих родителей.
Лицо Суварова просияло.
– Вот видите, это только доказывает, что я прав. Тысячу раз прав. И что я забочусь о вас как родной отец. – Смелость марочника (дал всего пятьдесят долларов, а воображает), который не раз заявлял, что ничего не признаёт, кроме дела (а он не бросался из стороны в сторону, это несомненно), выводила Ильязда из себя. Но он уже успел успокоиться, разговор затягивался и поэтому стрелы Суварова уже не попадали.
– Вернёмся к Синейшине. Откуда вы знаете, что он провокатор?
– Вы же сами мне рассказали во время нашей первой встречи.
– Я только высказал предположения.
– Этого достаточно.
– Но какая связь между Синейшиной и опасениями Яблочкова?
– Я думаю, что если на острове Халки затевается какое-нибудь дело тревожного характера, то, очевидно, это не коммерческое предприятие и не организация кружка молодых поэтов. И Синейшина должен быть в курсе этого дела. А так как он провокатор…
– Все эти выводы очень милы, Суваров, но незачем щеголять вашей логикой, – отрезал, вставая, Ильязд, довольный возможностью перейти в наступление. – Вы знаете лично Синейшину?
– Я знаю его как моего клиента, продавшего мне немалое количество денежных знаков, вывезенных им из России, и знаю его как русского и под русским именем Белоусова. Да и все, кого я знаю, знают его как Белоусова, вы один только как Изедин-бея, прозванного в плену Синейшиной.
– Не я один знаю его за турка, напротив, я знаю немало лиц, которые знают его только как Изедин-бея, прозванного в плену чем-то вроде Голубого.
– Тем лучше, но так как вы единственный из моих знакомых, который может его разоблачить или во всяком случае помешать его козням, так как у вас должны быть доказательства, что он турок, и так как Яблочков должен быть у него в лапах, как и все остальные наивные русские, то я должен обратить внимание на вашу обязанность.
Ильязд был в отчаянье. Что за сила была у этого
