сидели за столом и завтракали. Ван Лун раскрыл рот от удивления, так как успел уже забыть, что дядя у него жив, и чувствовал себя так, точно мертвец пришел к нему в гости. Старик, его отец, моргал глазами, вглядывался и не мог узнать, кто это пришел, пока тот не заговорил:
– Ну, старший брат, и его сын, и сыновья сына, и моя невестка!
Тогда Ван Лун встал, чувствуя в душе смятение, но сохраняя учтивость в выражении лица и голоса:
– А, мой дядя, а ты уже ел?
– Нет, – отвечал невозмутимо дядя, – но я поем с вами.
Не дожидаясь приглашения, он уселся, придвинул к себе чашку и палочки и наложил себе рису, и сушеной рыбы, и соленой моркови, и сухих бобов, которые стояли на столе. Он ел так, словно был очень голоден, и все молчали, пока он не выхлебал, громко чмокая, три чашки жидкой рисовой каши, с треском разгрызая рыбьи кости и сухие бобы. И когда он наелся, он сказал бесцеремонно, как будто бы это было его право:
– Теперь я лягу спать, потому что я не спал уже три ночи.
И когда Ван Лун в изумлении, не зная, что ему делать, повел его к постели своего отца, дядя приподнял одеяла, пощупал крепкую материю и чистый новый ситец и осмотрел деревянную кровать, и новый стол, и большое деревянное кресло, купленное Ван Луном для комнаты его отца, и сказал:
– Ну, я слышал, что ты разбогател, но не знал, что ты так богат. – И он бросился на постель и натянул до плеч одеяло, хотя стояло жаркое лето. И со всем он обращался так, как будто это была его собственность, а потом заснул без дальнейших слов.
Ван Лун вернулся в среднюю комнату в великом замешательстве, потому что он очень хорошо понимал, что дядю уже не выгонишь снова, когда он знает, что Ван Луну есть чем кормить его. И Ван Лун думал об этом, и со страхом думал о жене дяди, потому что он предвидел, что они переберутся в его дом и никто не сможет им помешать.
И случилось то, чего он боялся. Его дядя валялся на постели до послеобеденного времени, а потом громко зевнул три раза и вышел из комнаты, пожимая плечами и одергивая на себе халат, и сказал Ван Луну:
– А теперь я пойду за женой и за сыном. Нас всего три рта, и в таком большом доме, как твой, будет совсем незаметно, сколько мы съедим и сколько платья износим.
Ван Лун мог только нахмуриться в ответ, потому что стыдно гнать из дома брата своего отца вместе с сыном, когда у тебя все есть, и даже с избытком. И Ван Лун знал, что если бы он сделал это, то ему стыдно было бы показаться в деревне, где его уважали за состоятельность, и он не посмел ничего сказать. Он приказал батракам перебраться в старый дом, так что комнаты рядом с воротами освободились, и в них к вечеру того же дня перебрался дядя, приведший с собой жену и сына. Ван Лун был очень сердит, тем более что он должен был таить весь свой гнев в себе и встречать родственников приветливо и с улыбкой. И это несмотря на то, что при виде жирного и гладкого лица дядиной жены он чуть не лопнул от злости и при виде бесстыдного и наглого лица дядиного сына он еле удерживал руку, чтобы не ударить по нему. И целых три дня он не ходил в город, потому что был сердит. Потом, когда все они привыкли к тому, что произошло, О Лан сказала ему:
– Перестань сердиться. Нужно это терпеть.
И когда Ван Лун увидел, что дядя, и жена дяди, и его сын будут достаточно вежливы из-за пищи и крова, мысли его обратились с еще большей силой к девушке Лотос, и он пробормотал:
– Когда дом у человека полон бешеных собак, он должен искать покоя в другом месте.
И вся старая лихорадка и мука вспыхнули в нем, и он по-прежнему не чувствовал удовлетворения от своей любви. И чего не видели и О Лан в своей простоте, и старик, плохо соображавший от старости, и Чин, потому что он был дружен с Ван Луном, то жена дяди увидела сразу и закричала, лукаво прищурив глаза:
– Ван Лун хочет сорвать цветок в чужом саду.
И когда О Лан посмотрела на нее смиренно, не понимая, в чем дело, она засмеялась и сказала снова:
– Только тогда можно видеть семена, когда разрежешь дыню, не так ли? Ну, попросту говоря, твой муж сходит с ума по другой женщине.
Ван Лун слышал, как жена дяди говорила это на дворе у него под окном в одно раннее утро, когда он лежал и дремал у себя в комнате, утомленный любовью. Он быстро очнулся и слушал дальше, пораженный проницательностью этой женщины. Низкий голос ворковал и лился, как масло, из ее жирного горла:
– Что же, я знаю мужчин. И если он начинает помадить волосы, покупает новое платье и ни с того ни с сего заводит бархатные туфли, значит, у него есть новая женщина. Это уже верно!
Тогда раздался прерывающийся голос О Лан. Слов ее он расслышать не мог, но жена дяди сказала в ответ:
– Нечего и думать, бедная моя дурочка, что одной женщины довольно мужчине. А если это усталая, трудолюбивая женщина, которая истощила свое тело, работая на него, то он, разумеется, не может быть ею доволен. Он начнет искать где-нибудь удовлетворения своей прихоти. А ты никогда не могла нравиться мужчинам, и он держал тебя для работы, как держит быка. И нечего тебе досадовать, что на свои деньги он купит себе другую и приведет ее в дом, потому что все мужчины таковы, даже мой старый лентяй; только у него никогда в жизни не было серебра даже на еду.
Она продолжала свою речь, но Ван Лун не стал слушать дальше, потому что эти слова указали ему путь, как удовлетворить свое ненасытное стремление к девушке, которую он любил; он купит ее и приведет в свой дом, и она станет его собственностью, и никто другой не будет обладать ею, и он будет есть и насытится, и будет пить и утолит свою жажду. И он сразу поднялся с постели, вышел и сделал потихоньку знак дядиной жене. И когда она вышла к нему за ворота, под финиковую пальму, где никто не мог слышать его слов, он сказал ей:
– Я слышал, что ты говорила во дворе. Ты права. Мне нужна вторая жена. Почему бы мне не привести ее в дом, если у меня столько земли, что я могу прокормить нас всех?
Она отвечала с готовностью:
– И впрямь, почему бы и не привести? Так делают все мужчины, которым повезло в жизни. Только бедняку приходится пить из одной чашки.
Так говорила она, зная, что он скажет дальше. И он продолжал, как она и ожидала:
– Но кто станет хлопотать за меня и пойдет в посредники? Мужчина не может пойти к женщине и сказать: «Иди в мой дом!»
Она сейчас же ответила:
– Предоставь это дело мне. Скажи только, кто эта женщина, и я устрою все дело.
Тогда Ван Лун ответил неохотно и робко, потому что он еще ни разу не произносил ее имени вслух:
– Это женщина по имени Лотос.
Ему казалось, что все слыхали это имя, и он забыл, что только два коротких летних месяца тому назад он и сам не знал о ее существовании. Его раздражало поэтому, что жена дяди начала расспрашивать дальше:
– А где она живет?
– Где же, – отвечал он, нахмурясь, – где
