— Золота, значит, хочешь?
— Куря слабый хан, — вздыхает печенег. — Две руки воинов всего. Не дадут золото. Без Кури поделят… Но, — он оживляется. — Куря голову князя возьмет! Сделает чашу из черепа! У кого голова, тот князя и убил! К такому герою много всадников придет, Куря большим ханом станет!
Скептически хмыкаю:
— Так тебе и отдали!
— Вах! — всплескивает рукой хозяин. — За всеми головами не уследишь! А когда она чаша, кто скажет, чей это был череп?
Ай да недомерок! Это же надо так придумать! Выдать голову первого попавшегося дружинника за княжескую! Далеко пойдет, если шальная стрела не остановит. Или клинок убийцы в печени. А ведь поверили! И через тысячу лет все «знают», что именно этот печенег Святослава и убил! Может, проще его сразу к предкам отправить? А толку?
Хан неожиданно всхлипывает:
— Опять Куря виноват? Я тебя первый раз вижу, а уже виноват? Что за жизнь такая, а? Эрдым у Батаны овец увел, — Куря виноват! Ваицу у Эрдыма жеребцов украл, — опять Куря не прав! Батана у Ваицу невест захватил, — и тут Куря!..
— За что же тебя так? — сажусь напротив, раз сразу не убила. Да и нет смысла, пожалуй, ничего от него не зависит.
— Куря слабый хан! — уныло сообщает хозяин. — Совсем слабый. Всего две руки воинов! Каждый обидеть может!
— Это они тебя?
— Ну…
— А ты ни в чем не виноват?
Вот не верится мне в его чистоту и непорочность.
— Великим Небом клянусь! — Куря патетически всплескивает руками. — Не веришь? Перуном клянусь! Христом Распятым! — бросает в мою сторону оценивающий взгляд, воровато оглядывается и шепотом заканчивает. — Даже Хозяйкой поклясться могу!
— Какой хозяйкой?
— Богиня такая! — шепчет печенег. — Новая совсем. Но сильна-ая! Сильнее Распятого! Сильнее Перуна! Очень сильная богиня!..
— А шепчешь чего?
Если я правильно понимаю, то скорость слуха в данной местности куда быстрее скорости стука!
— Услышит! От богов надо держаться подальше! А к мясу поближе! — Куря довольно улыбается и засовывает в рот новый кусок. — Угощайся.
Не могу сказать, что не согласна с подобным подходом. Нас так же учили. Достаю нож, накалываю шмат мяса. А готовят у хана куда лучше, чем в пещере волхва.
— Расскажи-ка подробнее.
Хан прищуривает здоровый глаз:
— Непростая она, ох, непростая… — начинает хан с видом профессионального сказочника. — С виду девка, как девка. Молодая, маленькая… Вот как ты, примерно, — качает головой. — Ходит в мужской одежде, но необычной, а в пятнах таких, что в степи или лесу и не сразу заметишь, — бросает на меня взгляд. — Вроде твоей. На боку лопату носит. Маленькую, как у тебя. Что еще? — задумывается. — А, лицо чем-то мажет, но это все женщины делают, ты вон тоже намазанная.
Ну, положим, маскировочным гримом в десятом веке мало кто пользуется. Он и в двадцать первом не хит высокой моды… Но поддержать рассказчика вопросом — это святое:
— И что тут необычного? Девка и девка…
— А еще, — Куря наклоняется вперед и заговорщицки шепчет. — На медведе ездит. Вместо коня! А медведь тоже пятнистый весь и в шапке! — хан окидывает меня победным взором. — Разве простая девка будет на медведе ездить? Вот ты на чем приехала?
Пожимаю плечами:
— На медведе.
— А масть какая? — недоверчиво спрашивает печенег.
— Пятнами, — не врать же. Он и так во всем виноватый. — Примерно, как моя одежда.
— В шапке? — выдавливает Куря, стремительно бледнея.
Молча касаюсь рукой бейсболки.
— Медведь в шапке? — шепчет бедолага срывающимся голосом.
Усмехаюсь:
— Конечно!
Хан валится на колени прямо в блюдо с бараниной:
— Не губи, Хозяйка!
— Зачем хорошую еду портишь? — грозно щурюсь в сторону печенега. — Сядь, где был. И слушай сюда!..
Вот жизнь! Приходится использовать темноту и отсталость местного населения в корыстных целях! А что делать? Кому сейчас легко? В России, между прочим, кризис. А в Вышних Сферах, так вообще ужас!
Минут двадцать втолковываю хану, что ромеи печенегам везут совсем мало золота, зато сопровождает груз чуть ли не вся византийская армия. А в Царьграде богатств много, а войск совсем не осталось. Аргументы совершенно бредовые, не будь я в его сознании «очень сильная богиня»… Но что есть, то есть!
— Вай! — наконец, до хана доходит. — Куря князя у порогов не будет ждать! На Царьград пойдет! Всё золото заберет! Из головы базилевса чашу сделает! Воины узнают, что Курю сама Хозяйка послала, многие пойдут! Куря будет великий князь! А Эрдыма, — мстительно добавляет мелкий кандидат в печенежские Чингисханы, — не возьмет! И Ваицу не возьмет! И Батану! Куря один пойдет! Все себе заберет!.. Сама Хозяйка сказала!
Вслед за задохликом выхожу из шатра. То есть, он вылетает, как ошпаренный, а я выплываю, словно пава… Точнее, как положено бойцу спецназа в условно враждебном лагере. Хан гордо вещает собравшейся вокруг него толпе:
— …под рукой Кури печенеги неудержимым потоком сметут все преграды и омоют копыта своих коней в водах Мраморного моря! На Царьград! Ибо такова воля Хозяйки!
И куда косноязычность подевалась? Толпа растет. Но уже начинается и обратное движение. К своим лагерям. Собираться.
Ох, хитер хлюпик! Ох, хитер. Даже непонятно, кто кого использовал! Он же меня с самого начала идентифицировал! Потому и разоткровенничался сходу! Раз уж оказался поближе к начальству, так все жалобы и кляузы изложить, пока типа с равным разговариваешь! А там, глядишь, и перепадет чего. Поход на Царьград, например. Всё больше шансов, чем на Святослава с голым задом переть. То есть, с двумя руками воинов.
Сажусь на медведя и неспешно двигаюсь обратно, выхватывая обрывки разговоров.
— …на Царьград идти…
— …видение было…
— …не, богиня приезжала…
— …медведь пятнистый и в шапке…
— …Хозяйка, я тебе говорю…
— …сам слышал, девка пятнистая…
— …Хозяйка сильнее Распятого будет…
— …и Перуна сильнее…
— …сама сказала…
— …в человеческом облике…
— …на Царьград!!!
Печенеги носятся ураганом, что-то сворачивают, убирают, грузят в повозки. Куря, читая проповедь, одновременно орет на тысячников, те на сотников, сотники на десятников, десятники на рядовых, а рядовые орут просто так, от переизбытка чувств. Лошади ржут, бараны блеют, куры кудахчут. Суматоха распространяется подобно кругам на воде…
На вершине холма оборачиваюсь.
Я не хочу быть богиней! Не хочу!!! Я же молодая совсем! У меня опыта никакого! Только пара самобранных сумок и игрушечный автомат с бесконечным рожком, помеченным красной изолентой! Не надо на меня молиться! Я только хотела Святослава спасти! Он из русских князей всегда мне больше всех нравился! Не хочу в богини!
«Грушинский фестиваль» гудит, словно раскаленный улей. И первые отряды всадников уже тянутся на юг, омывать копыта своих коней в водах Мраморного моря…
Мекрина
Немедленно отправиться на встречу с Витькой не удалось. И не потому, что Мекрина собиралсь подготовиться. Хотя собиралась. Но оказалась не в состоянии. Прием информационного пакета (два часа назад Мекрина и слов таких не знала) из будущего отозвался не слишком приятными ощущениями. Вот как у инфернальной сущности может болеть голова? Оказывается, сильно! Словно гвозди в виски забивают, напрочь игнорируя призрачность висков и всего, что под ними находится. Хорошо, хоть накрыло не сразу. Произойди подобное на Совете…
Материализация тела делу не помогла. Наоборот, стало еще хуже. Гвозди поменяли на зубила, в лоб загнали пару стамесок, а в затылок воткнули толстый железный лом. И всем этим ворочали с неслабой амплитудой. В придачу пересохло во рту, заболел правый рог, а слева нестерпимо зачесалось под нимбом. Вспомнился анекдот, что в голове нечему болеть, там, мол, кость! Тоже привет от потомков, весьма актуальный. В рогах уж точно кость.
Мекрина покатилась по полу, судорожно избавляясь от тела. Весь садистский инструментарий дематериализовался вместе с пытаемой. В смысле потерял материальность, но долбить меньше не стал. Некоторое время чертовка каталась по полу, меняя формы. Каждый переход добавлял остроты ощущений. Теперь левый рог присоединился к собрату, а боль выпускала метастазы в самые неожиданные места от грудной клетки до кончика хвоста. Резкий спазм в животе навел на мысль.
Рискуя схватить инфаркт (грудь болела уже давно и неимоверно) Мекрина вернула тело, вытащила из кармана бутыль с горилкой и надолго присосалась к горлышку. Спиртное клубком огня бухнулось в желудок и, выжигая заразу и смывая боль, двинулось в разные стороны. Чертовка отбросила опустошенный сосуд и дотянулась до следующего, стоящего на столе. После второго штофа она смогла встать на ноги. Боль не то, чтобы прошла, но хотя бы не сбивала с ног.
