- Конечно, он - твой, - ответил отец. - Я только учу его разным фокусам.
- А ты научи его читать, - попросила Лисе.
- Нет, этого я не могу. Собаки не могут читать.
- А ты все-таки попробуй. Тогда, может быть, Пет научит и меня. Если бы был жив Петер, он бы читал нам вслух.
- Кто это тебе сказал?
- Так говорит мама.
Взяв в руки флажок, начальник станции вышел, чтобы встретить скорый поезд. Он долго стоял и смотрел вслед поезду, на блестящие рельсы. Казалось, они тоже несутся вперед, увлекая за собой все - все, кроме станции и его самого. Он увидел Пета, который тоже стоял и смотрел вслед поезду. "Как человек, - подумал начальник станции, - как я. Наверное, можно научить его делать вид, будто он читает".
- Иди сюда, Пет, - сказал начальник станции и вынул из кармана "Det beste" 1.
1 Популярный норвежский журнал, в котором печатаются короткие рассказы.
- Пе-е-т, - произнес учитель, показывая на буквы. - Ну, прочти, что получилось.
Лисе смотрела на покрытый рыжими волосинками палец с широким ногтем.
- Получилось Петер, - сказала она.
Учитель возразил:
- Пет не может превратиться в Петера, здесь всего три буквы, ты же видишь, что получается Пет.
- Пет и Петер - это одно и то же, - сказала Лисе. - Спросите у отца.
- Дело не в том, что Лисе не может читать, - она постоянно думает о другом, - сказал учитель отцу Лисе.
- О чем же? - спросил начальник станции.
- О Петере.
Начальник станции поднял глаза от шахматной доски.
- И я думаю о Петере, - сказал он.
- Совершенно верно, - согласился учитель и передвинул ладью. Начальник станции посмотрел на заросшую рыжими волосами руку, а потом на ладью.
- Ты легко выиграл, потому что я думал совсем о другом.
- О чем же?
- Идем покажу. Я научил Пета читать.
Пет сидел на табурете, а перед ним лежала газета. Взгляд его скользил от строки к строке. Учителя аж мороз пробрал по коже. Дойдя до конца газетного листа, пес поднял лапу и перевернул его. Он искал кусок сахару. Учитель восхищенно покачал головой.
- Теперь не хватает только, чтобы он научился говорить.
- Пет умеет говорить, - сказала Лисе. Она незаметно вошла и тихонько стояла у двери.
- Нехорошо лгать, Лисе, - сказал учитель.
- Я не лгу, вы просто этого не понимаете.
- Чего не понимаем - что ты говоришь правду?
- Да, и того, что Пет умеет разговаривать.
- А может, мы не понимаем, что и ты читать умеешь? - спросил отец.
- Конечно, - сказала Лисе. - Пе-е-т - это и будет Петер.
Управляющий крадучись вышел из магазина и притаился за домами, откуда можно было видеть все, что происходит у багажного отделения. Он заметил, как Лисе выпрямилась во весь рост, а собака опустилась на четыре лапы. Потом они огляделись и кинулись бежать через линию. При встрече в магазине управляющий сказал матери Лисе:
- Пет и Лисе действительно бегают по путям. Я сам это видел сегодня.
Жена начальника станции кинулась к мужу:
- Лисе и Пет бегают по путям. Их видел управляющий кооперативом.
- Слишком много он видит, - заметил отец Лисе.
- Вместо того чтобы возиться с этой собакой, поговорил бы с дочкой, прикрикнула жена.
- Лисе, вы с Петом не должны бегать по путям, - сказал начальник станции.
- Почему? - спросила девочка.
- Почему-почему? Ты можешь попасть под поезд.
- Ты хочешь сказать, что Пет может попасть под поезд?
- Я хочу сказать, что и ты, и Пет можете попасть под поезд, - ответил отец.
- Так же, как Петер?
- Да, так же, как Петер.
Отец говорил хриплым голосом, не глядя на дочку.
- Так же, как Петер... - произнесла Лисе и еще раз повторила: - Так же, как Петер.
Станционный поселок окутан печалью. Все уже знают о происшедшем, все твердят:
- Собака начальника станции попала под поезд.
А некоторые шепотом добавляют:
- Так же, как его сын Петер, вас здесь тогда еще не было. Это судьба.
И снова шепчут, еще тише, и этот беззвучный шепот несется над маленьким поселком, где всем всегда известно все, и даже немножко более того:
- Хозяйка сама гуляла с ним вдоль линии, там, где багажное отделение. Вышла прогуляться вечером, как обычно.
Однако кое-кто знал гораздо больше тех, которые знали все.
Собака была без поводка. И вдруг... это был Южный экспресс 22.07.
А некоторые - те, которые знают больше всех и всегда ссылаются на неизвестных свидетелей, - уточняли:
- Говорят, кое-кто видел, как она шла с собакой по путям. Она сама спустила Пета с поводка.
Управляющий кооперативом не принадлежит к числу этих людей, он, как человек рассудительный, говорит:
- Это был удивительный пес, который мог танцевать, играть на пианино. Утверждают, что он умел даже разговаривать.
- И читать, - добавляют самые смелые. Они в это не верят, но, пересказав слухи несколько раз, они начинают почти верить им, почти... Такое часто бывает. Но во всех этих пересудах нет ни капли злорадства.
Станционный поселок окутан печалью.
А в доме начальника станции поселилась скорбь. Немая скорбь. Лисе стала немой. С печального события прошел уже месяц, но Лисе не произнесла ни слова. Ни в школе, ни дома. Она так побледнела и похудела, что ее невозможно узнать. Мать уж и не знает, чем бы порадовать дочку, а отец вечера напролет одиноко сидит за шахматной доской. Он смотрит на мертвые клетки и фигуры и время от времени машинально передвигает то пешку, то ладью. А учитель стоит рядом и пытается завести беседу, утверждая, что начальник станции все время делает бессмысленные ходы.
Управляющий кооперативом наблюдает в бинокль, как после школы Лисе идет к железнодорожному мосту и скрывается под ним. Потом она появляется по другую сторону линии, на Кругляше. Управляющему становится не по себе, и он уже никому не рассказывает о том, что видит. Лисе поднимается на Кругляш, воровато озирается, встает на четвереньки и начинает бегать. Она проделывает странные движения руками и ногами, и каждый раз, когда ему удается разглядеть лицо девочки, он угадывает, что она воет или лает. Здесь, в магазине, ему ничего не слышно, и управляющий уже ничего никому не рассказывает. Он опускает бинокль, его трясет, и тяжкие думы не дают ему покоя.
Однажды, когда жены не было дома, начальник станции решил поговорить с дочкой. Его беспокоит странная улыбка, которая постоянно играет у нее на губах. Он уже говорил об этом с учителем. И пока матери нет дома, надо попытаться поговорить с Лисе.
- Лисе, милая, нужно отвечать, когда я с тобой разговариваю. И учителю надо отвечать, ты это прекрасно знаешь, но молчишь на уроках, когда он тебя спрашивает. Ты же понимаешь, что у тебя не ладится с чтением, но все образуется, мы тебе поможем, и все будет хорошо. А сейчас скажи мне что-нибудь, Лисе. Надо отвечать, когда с тобой разговаривают. Ну скажи хоть словечко.
Так он уговаривает Лисе. Она не какая-нибудь упрямица и злючка, она прекрасно слышит, что ей говорят, она даже улыбается. Она папина девочка и любимица учителя. Лисе согласна со всем. Глаза ее говорят это, они такие же выразительные, как и глаза Пета.
- Доченька, ну скажи мне хоть что-нибудь, - умоляет отец. - Скажи хоть словечко.
Но Лисе сворачивается клубочком на диване, под открытой форточкой, там, где любил лежать Пет, хотя ему это не разрешалось. Она укладывается совсем как Пет. И вот об этом-то по сей день рассказывают в станционном поселке, когда речь заходит о прежнем начальнике станции, который вынужден был уехать насовсем и у которого была замечательная собака, совсем как человек... Рассказывают и о наводящем ужас лае и протяжном вое.
Лисе свернулась на диване, отец и учитель стоят над ней. Они снова просят ее ответить им, и это повторяется каждый день. Лисе вытягивает шею.
- Гав, гав, гав! - звучит в вечерней тишине голос Лисе. - Гав, гав, гав, гав! - И слышится протяжный вой, который никогда не забудут в станционном поселке, - протяжный, раздирающий душу собачий вой.
Из сборника "Одинокие деревья в лесу", 1969
РОБЕРТ-60
Ангелл. Фамилия была отпечатана на визитной карточке. А сама карточка канцелярской кнопкой прикреплена к двери так, что краешек ее заломился. Это создавало ощущение зыбкости, временности, ощущение того, что все может измениться в любую минуту. Еще пять таких же карточек с разными фамилиями были прикреплены слева от двери одна под другой. Чтобы прочесть имена в слабом, с лестничной клетки, освещении, нужно было приблизиться к ним вплотную.
Ангелл. Фамилия смутила меня. В моей памяти он всегда был только Робертом. В те далекие времена, когда он впервые появился, у него, несомненно, была какая-то фамилия. Просто она мне никогда не была нужна. Я никогда не думал о ней. И к тому же это "нужна". А кем же он был тогда просто безликой, безымянной фигурой? Мысль точила меня и тревожила.
В подъезде было холодно. Я достал письмо из внутреннего кармана. Я читал его много раз. В этом я был почти уверен. Пожалуй, не мешало отдышаться после пяти крутых лестничных маршей, ведущих сюда из закрытого дворика. Было слишком темно, чтобы прочитать письмо, даже если помнишь его наизусть. Я поднялся еще на пол-этажа. После тяжелых каменных ступеней сюда вела деревянная чердачная лестница. Из слухового окна падал слабый свет весеннего вечера. Я сел на подоконник, перевел дух и стал читать:
