Жена терпеливо слушала - год, два, три года, а нынче вот и велит ему купить корову и арендовать луг. Да чтобы сейчас же, немедля! Иисусе милостивый, экая упрямая баба! Она еще, чего доброго, заставит его клевер сеять и телеги мастерить.
Странный человек был Слимак. Во всем он понимал толк, даже в жнейках; все умел наладить, даже молотилку в имении починил; все мог придумать и сообразить, даже как перейти на севооборот в своем хозяйстве, но сделать не решался ничего, пока его не заставляли насильно. Ему недоставало той тонкой нити, которая связывает замысел с исполнением, зато чересчур развит был "нерв послушания". Помещик ли, ксендз ли, староста или жена - все были посланы богом, чтобы приказывать Слимаку, но сам он не умел себе приказать. Мужик он был умный, даже изобретательный, но самостоятельности боялся пуще бешеной собаки. У него даже поговорка такая была: "Мужицкое дело - работать, а господское - гулять да приказывать".
Солнце коснулось макушек гор, опоясывающих долину. Слимак со своими боронами уже добрался до большой дороги и раздумывал, как он будет торговаться с Гроховским, когда услышал позади грубый окрик:
- Эй! Эй!
На дороге стояли двое. Один - седой, бритый, в синем кафтане с высокой талией и в немецкой шляпе с загнутыми полями; второй - помоложе, очень прямой, с светлой бородкой, в пальто и картузе. За ними, на некотором расстоянии, дожидалась бричка, запряженная парой лошадей, которыми правил человек в синем кафтане и картузе.
- Это твое поле? - резко спросил Слимака бородатый.
- Подожди, Фриц, - прервал его старик.
- Почему я должен ждать? - вскинулся бородатый.
- Подожди. Это ваша земля, хозяин? - спросил старик несравненно мягче.
- Моя и есть. А то чья же? - ответил мужик.
В эту минуту прибежал с луга Стасек; он уставился на чужаков с удивлением и недоверием.
- И луг этот твой? - спросил бородатый.
- Подожди, Фриц. Это ваш луг, хозяин? - поправил сына старик.
- Не, не мой, господский.
- А чья та гора с сосной?
- Подожди, Фриц.
- Ах, отец, вы любите слишком много болтать...
- Подожди, Фриц, - не унимался старик. - Эта гора с сосной - ваша?..
- Моя, конечно, а то чья же еще?
- Видишь, Фриц, - заговорил старик по-немецки, - здесь можно было бы построить ветряную мельницу для Вильгельма. - И он показал рукой на вершину горы.
- Вильгельм не строит мельницы не потому, что нет достаточно высокой горы, а потому, что он лентяй, - сердито ответил Фриц.
- Прошу тебя, Фриц, будь терпелив. А вот те поля за большой дорогой и овраги - это уже не ваши? - снова обратился старик к мужику.
- Какие же они мои, раз они господские.
- Ну да, - раздраженно прервал бородач, - всем известно, что этот мужик торчит посредине помещичьих полей и нужен тут, как дыра в мосту. Грош цена всему этому делу.
- Подожди, Фриц, - успокаивал его старик. - Вас, хозяин, со всех сторон окружают помещичьи поля?
- Так оно и есть.
- Ну, довольно! - проворчал бородач и потащил отца к бричке.
- Оставайтесь с богом, хозяин, - проговорил старик, слегка приподняв шляпу.
- Ох, как вы любите болтать, - прервал бородач, грубо подталкивая отца. - Из Вильгельма ничего не выйдет, хотя бы вы нашли ему десять таких гор.
- Чего им надо? - вдруг спросил Стасек.
- И верно, - опомнился мужик. - Эй вы, господа!.. Старик повернул голову. - А вы почему про все выспрашиваете?..
- Потому что так нам нравится! - ответил бородач и насильно усадил отца в бричку.
- Будьте здоровы, до свидания! - крикнул старик Слимаку.
Бородач пожал плечами и велел трогать. Бричка покатила к мосту.
"Сколько ж народу прошло нынче по дороге, - рассуждал сам с собой Слимак. - Будто на ярмарку или на богомолье..."
- А что это за люди? - снова спросил Стасек.
- Те, что уехали в бричке? Верно, немцы из Вульки, за три мили отсюда.
- А зачем они расспрашивали про землю?
- Разве одни они спрашивали, сынок? - ответил мужик. - Иным до того нравилась наша сторона, что они лазали вон туда, на самую макушку, где сосна. Потом слезут - и поминай как звали.
Слимак окончил работу и повернул лошадей к дому. О немцах он уже позабыл: все его внимание поглотили корова и лужайка. А что, если и вправду купить корову и арендовать лужок? Мурашки пробежали у него по спине при мысли, что самое заветное его желание может исполниться.
Еще одна корова и два морга луга - да это рублей тридцать барыша в год! Тогда и землю можно лучше унавозить, и хлеба больше продать, и на зиму взять в дом старика, чтобы поучил ребятишек грамоте... Что-то другие хозяева сказали б, видя его достаток? Тогда бы уж ему уступали место и в костеле и в корчме. А как отдохнуть можно при таком богатстве!
Ох, отдохнуть! Слимак не знал ни голода, ни холода, дома у него все ладилось, с людьми он дружил, водились у него и деньги, и совсем бы он был счастлив, если б только кости не ломило от работы да мог бы отлежаться и отсидеться, сколько душа пожелает.
III
Вернувшись домой, Слимак оставил бороны на батрака, а сам принялся осматривать корову, стоявшую на привязи у плетня. Уже смеркалось, но мужик сразу увидел, что корова хороша: вся белая, в черных пятнах, и вымя большое, а голова маленькая, с короткими рожками. Разглядев ее как следует, он убедился, что обеим его коровам далеко до этой.
Ему пришло в голову, что не худо бы поводить ее по двору, но он чувствовал, что на это у него не хватит сил. Казалось, руки вылезут из суставов, а ноги просто отвалятся, если он двинется с места. Вот работает человек, гнет спину от зари до зари, но как сядет солнце, тут уж ему надо отдохнуть, ничего не поделаешь. И он не стал проваживать корову, а только погладил. А когда она, словно угадав в нем нового хозяина, повернула голову и ткнулась мокрой мордой ему в руку, Слимака охватила такая нежность, что он готов был обнять ее за шею и расцеловать, как человека.
- Непременно ее куплю, - пробормотал мужик, позабыв об усталости.
В дверях показалась хозяйка с ушатом помоев.
- Мацек! - кликнула она батрака, - как напьется корова, загони ее в закут. Староста у нас заночует, не оставлять же ее во дворе.
- Ну как? - спросил Слимак жену.
- Да как? - ответила она. - Просит тридцать пять рублей бумажками да рубль серебром за повод. Но, что правда, то правда, - прибавила она, помолчав, - корова этого стоит. К вечеру я подоила ее, так, веришь ли, хоть устала она с дороги, а молока дала больше, чем наша Лыска...
Мужик снова ощутил боль в руках и в ногах. "Господи боже мой, сколько натопчешься, намокнешь, недоспишь, покамест сколотишь тридцать пять рублей бумажками да еще рубль серебром! Хоть бы Гроховский уступил что-нибудь..."
- А ты не спрашивала, - снова заговорил Слимак, - он не сбавит?
- Ну, как же!.. Спасибо, если захочет продать. Он все толкует, будто давно уж обещался Гжибу.
Слимак схватил себя за волосы.
- И какая нелегкая его принесла! - запричитал он. - За какие грехи господь так тяжко меня наказывает!.. Я еще не знаю, отдаст ли мне пан лужок, а тут - шутка ли - этакие деньги плати за корову...
- Юзек, не дури, образумься, - наставляла его жена. - Сколько раз в имении сами тебе навязывали луг, а насчет коровы - попробуй поторгуйся. Сбавит он, нет ли, а ты угости его получше, выпей с ним водки; господь не без милости: может, староста и опомнится. Ты только зря не болтай да на меня почаще поглядывай, вот увидишь: все будет ладно.
В это время приковылял батрак и стал отвязывать корову.
- Что, Мацек, - спросила хозяйка, - правда ведь, хороша скотина?
- Ого-го!.. - ответил батрак, потрясая над головой выставленным пальцем.
- Но и деньги за нее немалые, а? - спросил хозяин.
- Ого-го!..
- А что ни говори, она того стоит, верно, Мацек? - поспешила ввернуть хозяйка.
- Ого-го!..
После столь многословного высказывания Овчаж отвел корову в закут, а она, оглядываясь по сторонам, так душевно помахивала хвостом, что Слимак не мог подавить в себе волнения.
- Видно, воля господня, - прошептал он. - Попробую ее сторговать. - И направился к дверям хаты.
- Юзек, - остановила его жена, - смотри только не болтай и уши не очень развешивай. Ты думай о том, как бы побольше выторговать, а ежели язык чересчур развяжется, на меня поглядывай. Он ведь кремень-мужик - этот Войцех, одному тебе с ним не сладить.
Слимак еще на пороге снял шапку, перекрестился и вошел в сени. Сердце у него так и сжималось: и денег было жалко, и сомнения одолевали - удастся ли ему выторговать хоть рубль.
Гость сидел на лавке в передней горнице; пламя печки освещало его и Магду, которой он по-отечески внушал, чтобы она была честной, работящей и слушалась своих хозяев.
- В воду велят тебе броситься, - говорил он, - бросайся в воду; в огонь велят кинуться - кидайся в огонь. Случись, хозяйка даст тебе тумака, а то и поколотит, руку ей поцелуй да скажи спасибо, истинно говорю тебе: благословенна рука наказующая.
Произнося эти слова, староста воздел руку кверху, лицо его приняло торжественное выражение; в красном отсвете огня он был похож на проповедника. Магде чудилось, что даже тени, прыгающие по стенам, поддакивают его словам и что вечерний сумрак, заглядывая в окошки, повторяет за дядей: "Благословенна рука наказующая!"
