Из-за пьянчуги, болтавшегося на лестнице, Дейв побоялся пригласить ее в квартиру, и они так и остались стоять на площадке перед приоткрытой дверью.
Изабелла Хоукинс видела, что он понятия ни о чем не имеет. Тон у нее был мирный.
— Известно? О чем? — переспросил он.
— О вашем Бене и моей дочке. Они же вдвоем удрали.
В глазах у нее были слезы, но от Гэллоуэя не укрылось, что она не слишком сражена горем и плачет словно по обязанности, потому что так полагается.
— Я знала, что он за ней бегает. Что ни вечер, крутится у нашего дома. Я их несколько раз заставала в обнимку в темноте. Думаю, не велика важность, баловство одно. А вы-то знали?
— Нет!
Миссис Хоукинс глянула на него.
— Вон оно что!
Она помолчала, словно переваривая это сообщение.
— Он вам не сказал, что уезжает?
— Не говорил.
— А когда вы узнали?
— С час назад, когда пришел домой.
Невыносимо было говорить о Бене с этой малознакомой женщиной.
— И машину взял, — проговорила она, словно зная заранее, что так оно и есть.
— Да.
— Я слышала ее у дома.
— В котором часу?
— Около десяти. Я по часам не посмотрела.
— Вы решили, что это он?
— Нет. Просто услышала, как тронулась машина. Я сидела в комнате, что выходит на улицу, и чинила ребятам рубашки. А машина тарахтела на шоссе, за домом.
— Вашей дочери дома не было?
— Кто ее знает. У нас просто: когда хотят, уходят, когда хотят, приходят, я за этим не смотрю.
Муж замахал ей снизу рукой, словно уговаривая замолчать, и заплетающимся языком крикнул:
— Скотина!
— Тише, Билл! При чем тут мистер Гэллоуэй? Он беспокоится не меньше нашего, я же вижу. Верно, мистер Гэллоуэй?
Он кивнул и спросил:
— Вы уверены, что ваша дочь уехала с ним?
— А то с кем же? Они уже два месяца встречались, а больше она ни с кем и не ходила, даже с подружками. До него она ни разу не влюблялась — я уже беспокоиться начала, почему она у меня не такая, как все девушки.
— А как вы поняли, что она уехала?
— В полдвенадцатого вернулся из кино Стив — он у меня тоже школьник, семнадцать ему. Я спросила, ходила ли с ним сестра. А он отвечает, что в глаза ее не видел. Я-то сперва подумала, что ваш сын ее проводил и они притаились где-нибудь здесь, в темноте. Открыла дверь, позвала: «Лилиан! Лилиан!» Но побоялась, не разбудить бы младших, и перестала кричать. А как вернулась в дом, Стив говорит: «В спальне ее нет». Он успел туда заглянуть. «Да ты уверен, что в кино она не была?» — «Уверен». — «Бена тоже не видел?» Они с Беном друзья. Потому-то у Бена с Лилиан все и началось Мальчишек было не разлить водой, и ваш иногда заходил к нам съесть сандвич. Вижу, Стив задумался. Он у нас вообще серьезный, и в школе учится лучше всех. Спрашивает меня: «Бен сегодня вечером приходил?»— «Не видала», — говорю. Тут он опять побежал в комнату к сестре. Слышу, ящики выдвигает. Потом вернулся и объявил: «Она совсем уехала»...
В голосе ее не было драматизма. Она рассказывала монотонно, словно жалуясь. Морщила лоб, стараясь припомнить все как есть, каждую мелочь, и в то же время не спускала глаз с мужа, который сел наконец на ступеньку, отвернулся от жены и мысленно продолжал свой монолог, то и дело мотая головой.
— Я пошла посмотреть сама и вижу, что Лилиан унесла все свои хорошие вещи. Вернулась на кухню — там отец сидел в своем кресле, вроде бы спал, — и стала спрашивать Стива насчет той машины, а он мне: «Ничего не понимаю». Я говорю, что же тут непонятного, если Бен за его сестрицей третий месяц бегает, а он: «Да ведь у него денег ни цента». — «А ты почем знаешь?» — «Вчера наши парни ходили к Маку есть мороженое, а Бен отказался: денег, мол, нет». — «Может, неправду сказал». — «А я уверен, что правду». Ведь сами-то они друг дружку лучше знают, чем мы, родители, верно?
Гэллоуэй пробормотал:
— Может, зайдете?
— Нет, моего лучше без присмотра не оставлять. Хотя, сами знаете, он мухи не обидит. Ума не приложу, когда он проснулся и что мог услышать. Он ведь ни одной субботы не пропускает. Мне пришло в голову заглянуть в коробку, где мы держим деньги на неделю. В полседьмого я туда сама клала тридцать восемь долларов — все, что муж принес.
Гэллоуэй спросил каким-то бесцветным, лишенным выражения голосом:
— Денег не оказалось?
— Не оказалось. Она, видать, выбрала минутку, когда я вышла из кухни либо отвернулась. Не подумайте, что я вас попрекаю. И вашего мальчика не виню. Они оба не ведают, что творят.
— Что сказал ваш сын?
— Ничего. Поел да пошел спать.
— Он не любит сестру?
— Не знаю. Они не очень ладили. А тут мой муж, ни слова не говоря, встает и уходит. Я его не успела удержать и побежала следом сломя голову... Что думаете делать?
А что он может сделать?
— Как вы считаете, они поженятся? — спросила она. — Лилиан еще шестнадцати нет. Она у меня не очень крепкая, но с виду такая серьезная, что кажется взрослее.
Как все здешние девчонки, Лилиан иногда заходила к нему в мастерскую купить какую-нибудь безделушку — браслет, дешевенькие бусы, колечко или булавку. Ему помнилось, что она не рыжая, как все Хоукинсы, а скорей брюнетка. Он попытался понять Бена, взглянуть на нее его глазами. Худенькая, сутуловатая, с неразвитыми формами, не то что другие девушки в городке. Может быть, Гэллоуэй давно ее не видел, и она с тех пор изменилась? Но раньше она выглядела какой-то надутой, даже нелюдимой.
— Я читала, — продолжала Изабелла Хоукинс, — что на Юге в некоторых штатах можно жениться с двенадцати. Как вы думаете, может, они туда поехали, а потом напишут?
Гэллоуэй не знал. Ничего он не знал. В ту ночь, пятнадцать с половиной лет назад, он потерял не все, ему еще было за что цепляться: в шесть утра младенец в колыбели закричал, требуя рожок с молоком.
А теперь он в таком смятении, что в пору уцепиться за эту малознакомую тетку с расплывшейся фигурой.
— Ваша дочка не говорила вам, как она думает жить дальше?
— Ни разу. Сдается, ей было стыдно за свою семью. Мы люди бедные. Отец у нее шляется в непотребном виде — какой же девушке такое приятно?
— А как вел себя у вас мой сын?
— Очень был вежливый, обходительный. Как-то, помню, я чинила ставень — ветром его оторвало, так ваш мальчик отобрал у меня молоток и мигом все сделал. Выпьет, бывало, молока и всегда стакан помоет и на место поставит. Да чего сейчас об этом толковать, среди ночи? Пойду-ка лучше уложу Билла, да и вам спать пора. Вот только не знаю: заявлять в полицию или не стоит?
— Можете заявить, это ваше право.
— Я не о том. Я не знаю: обязаны мы заявить или нет? Все равно полиция ничего не сможет поделать, верно?
Он не ответил. Он думал о тех тридцати восьми долларах и о том, что Бен отродясь не держал в руках такой суммы. Он никогда не просил денег. Каждую неделю отец выдавал сыну пять долларов, и тот, смущенно благодаря, совал их в карман.
Еще Дейв думал о своем пикапе: машина не выдержит долгой дороги. Грузовичок этот, купленный по случаю, служил ему уже шесть лет. Дейв пользовался им, когда его вызывали для работы на дому. Время от времени кто-нибудь, как тот приятель из Уотербери, просил его починить старинные часы. Кроме того, под его присмотром находятся часы в муниципалитете, школе, епископальной и методистской церквах. Кузов грузовика оборудован под мастерскую, и там, как в машинах, работающих на ремонте электросетей, есть все нужные инструменты.
Шины следовало бы сменить еще несколько месяцев назад. Да и мотор быстро перегревается, и если Бен забудет, что в радиатор все время надо подливать воды, пикап и ста миль не пройдет.
Внезапно Гэллоуэй рассердился сам на себя: зачем не купил новую машину, откладывал на потом.
— Лишь бы их по пути не сцапали, — вздохнула Изабелла Хоукинс. — Ну да ладно! Авось обойдется. Дети родительским умом не живут, да и мы их не для собственного удовольствия рожаем. Хоукинс, подымайся!
У нее достало силы поставить его на ноги; легонько подталкивая, он повела, мужа, да он и не думал сопротивляться. Вскинув голову, она обронила напоследок:
— Если что узнаю, дам знать. Да только не думаю, чтобы дочка первая мне написала!
Несколько минут с улицы еще доносился ее голос:
— Гляди, куда ступаешь. Держись за меня. Ноги, ноги повыше поднимай!
Луна уже зашла. А им полчаса, если не час, брести по темной дороге, поминутно останавливаясь. Бен тоже в пути, под боком у него наверняка примостилась Лилиан; взгляд его прикован к узкой полосе, высвеченной фарами грузовичка. А фары светят неважно, особенно левая — она ни с того ни с сего то выключается, то снова включается, как испорченный радиоприемник, который, если его встряхнешь, вдруг начинает работать. Что, если Бен об этом забудет? А вдруг его остановят полицейские, спросят документы? Ночью такое бывает. Не сочтут ли они его права недействительными?
Гэллоуэй ломал себе голову над всякой чепухой, быть может, лишь для того, чтобы не думать о другом. Он опять один в квартире, свет горит только в спальне, и, как пятнадцать лет назад, у Дейва и в мыслях нет, что можно прилечь, закурить; он сидит и сидит в кресле, глядя в пустоту.
