Лео Перуц - Шведский всадник

Вор пристально взглянул на мельника, который вдруг встал и, позвякивая шпорами, принялся беспокойно мерить шагами комнату. Ему представилось, что этот давным-давно считавшийся умершим, но, пожалуй, чересчур живой и энергичный для своих лет человек очень хорошо знает, с кем имеет дело. Для него не секрет, что один из его гостей - вор, который всю свою жизнь крал все, что только попадало ему под руку: сало и яйца, хлеб и пиво, уток с прудов и орехи с деревьев. Поэтому ему не стоило и заикаться о своей профессии... Он не очень уверенно показал на темный лес, за которым призрачно светились кузницы и обжиговые печи, и сказал:

- Я иду туда. Там я буду зарабатывать себе на хлеб. Мельник беззвучно усмехнулся и потер свои костистые ладони.

- Ну, если ты и впрямь хочешь туда, - заметил он,-то делу легко помочь. Служить его княжеской милости - великое благо. Каждое утро будешь получать фунт хлеба, да еще полфунта - к супу в обед. Вечером дают кашу с салом, а по воскресеньям - колбасу и копченое мясо. Ну, и два крейцера в день тебе тоже не помешают.

Вор блаженно прикрыл глаза. У него за спиной были времена, когда за десять дней он только раз мог поесть горячей пищи, да и то сначала ему пришлось поймать в силок кролика и поджарить его на костре. Он жадно тянул ноздрями воздух, словно миска с мясом уже стояла перед ним на столе.

- Копченая баранина... - бормотал он. - Да с водочкой...

- Вот именно, с водочкой! - подтвердил мельник. - И мускатным орехом.

Тут он повернулся к Торнефельду.

- А ты что стоишь, как святой на иконе, - закрыл пасть и ни звука? Небось тоже ждешь хороших дней? Видать, господину епископу придется кормить всех на свете беспутных парней и попрошаек.

Торнефельд покачал головой.

- Я не хочу оставаться здесь! - заявил он. - Я хочу перейти границу.

- Перейти границу? Хочешь попробовать, вкусны ли перечные пирожки с польской водкой?

- Я хочу служить моему государю, шведскому королю.

- Шведскому королю? - вскричал мельник, и в голосе его явно прозвучали язвительные нотки. - Да уж, без тебя он никак не придумает, как ему выгнать татарского хана из Крыма и китайского императора из Китая! Вы только посмотрите на этого болвана! Он, кажется, воображает, что у него ноги обломятся, если он не получит вдосталь чести! Значит, ты хочешь искать фортуны в шведском войске? Что ж, будешь там получать четыре крейцера в день, да только все они уйдут на мел, пудру, ваксу для сапог да мазь для сбруи! Солдатское счастье, заметь себе, все равно что зерно на песчаной ниве бедняка! Так было и так будет всегда.

- Что бы там ни было, я все равно решил воевать в шведском войске! решительно сказал Торнефельд.

Мельник подошел к нему поближе, пытаясь взглядом проникнуть в душу говорившего. Снаружи бушевал ветер, и черепицы на крыше домика скрипели под его яростными ударами. Но внутри было тихо, так что три человека, стоявшие друг против друга, ясно слышали свое дыхание.

- Ты просто идиот! - помолчав, сказал старый мельник, - И если тебе прямо сейчас никто не поможет, можешь считать себя мертвецом. Из фунта свинца льют шестнадцать пуль, и одна из них уже отлита для тебя.

Нынче все дураки рвутся в шведское войско, а лишь попадут туда - воют как волки от боли и ужаса. Так откуда же ты сбежал? От плуга, тесла, сапожного верстака или чернильницы?

- Не от сохи, не от плуга и не от чернильницы! Я дворянин. Мой отец и дед всю жизнь были военными. Мой долг велит мне следовать за ними! - гордо ответил Торнефельд.

- Так вот оно что! Господин из дворян! - зло усмехнулся мельник. - А выгладит как ощипанная кукушка - так оборван и грязен. А есть ли у господина паспорт и подорожная?

- Нет у меня ни паспорта, ни бумаг, - ответил Торнефельд. - Нет ничего, кроме чести и отваги, нужных в сражении. И я душу мою положу за то, чтобы...

Мельник предостерегающе поднял руку.

- Оставь себе свою душу, господин. Она никому, кроме тебя, не нужна. Однако господину следует знать, что у нас туг по всем дорогам рыщут драгуны и мушкетеры, которые ловят набегающих из-за границы польских разбойников. Правительство хочет положить конец разбоям. Так что без бумаг господину нелегко будет перейти границу.

- Неважно, легко или трудно! - вскипел Торнефельд. - Я должен попасть в шведское войско!

- Ах, господин собирается со шведами на войну! - визгливо, словно несмазанное тележное колесо, вскричал мельник. - Ну что же, я не буду силком волочить его к хорошей жизни. Пусть господин заплатит за съеденное и с Богом!

И он встал посреди комнаты, закрыв своим телом входную дверь. От вида его скрюченных пальцев, оскаленных зубов и блуждающих глаз Торнефельда охватил страх. Он бы с радостью бросил на стол полгульдена и бежал прочь от теплой печки, лишь бы больше не видеть страшного мельника, но у него в карманах не было и жалкого крейцера.

Он отступил назад и обратился к бродяге:

- Брат, - зашептал он, - посмотри-ка у себя в карманах - может, найдешь хотя бы полгульдена? Я, знаешь ли, издержал все свои деньги, а этому человеку нужно заплатить.

- Где же я тебе возьму полгульдена? - возразил бродяга. - Я уже целую вечность не видал таких крупных монет, даже забыл - круглые они или квадратные... Да ты же мне сам говорил, что за все съеденное и выпитое платишь ты!

Торнефельд бросил тревожный взгляд на мельника, который склонился над плитой и шуровал дрова клюкой.

- Так! Pardieu6, сейчас все зависит от тебя! - взмолился Торнефельд, обращаясь к бродяге. - Тебе придется пойти к моему кузену в Кляйнрооп, что возле деревни Ленкен. Скажешь ему, что я здесь и что мне нужно денег, одежду и коня.

- Рад бы тебе услужить, брат, - возразил бродяга, - но моя жизнь дорога мне не меньше твоей. Если я попадусь драгунам, мне придется с нею расстаться. Да и как я покажусь на глаза твоему господину кузену? Чем я докажу ему, что пришел от тебя?

Торнефельд уставился в окно: в снежном мареве, которое сгущалось с каждой минутой, уже не было видно крыльев мельницы.

- Нет, ты должен пойти вместо меня! - простонал он. - Ты же видишь, что я болен и простужен! Кажется, болеть сильнее просто невозможно. Да если я выйду на мороз и вьюгу, то тут же и околею. Сделай милость, сходи, а уж я тебе буду вечно благодарен!

- Ну вот, теперь ты боишься отморозить нос, - засмеялся бродяга, - А ведь только минуту назад из тебя так и выпирали храбрость и отвага! Еще на войну рвался! Смотри-ка, сейчас ты говоришь мне добрые слова, а еще недавно грозился расшибить голову пивной кружкой. Хотел меня избить и прикончить, да еще кричал, что меня надо принародно колесовать. Так что иди, куда хочешь, а я не пойду!

- Прости меня, брат. Видит Бог, это была шутка! Я не хотел тебя убивать, - почти заплакал Торнефельд. - Не буду скрывать: я не боюсь ни драгун, ни мороза. Но как я в таком оборванном и жалком виде приду к моему кузену и явлюсь перед глазами барышни? Пойди вместо меня, по-братски прошу тебя! Скажи ему, что я имею честь просить его гостеприимства, но не могу явиться, пока не буду снова похож на бравого солдата. Поверь, тебя прекрасно примут, да еще дадут денег в награду.

Бродяга задумался. Чтобы добраться до деревни Ленкен, надо было пройти три мили в ту самую сторону, откуда они пришли. Возможно, эти жалкие поля, по которым они брели, принадлежат именно этому высокородному господину кузену его собрата по несчастью. И ему вдруг захотелось повидать человека, который позволяет приказчикам, пахарям и овчарам так нагло обманывать и обирать себя.

Дорога была опасной, это он понимал. Попадись он в лапы драгунам, и петля на шею ему обеспечена - не зря же виселицы торчали на всех перекрестках. Но он привык к опасности. Судьба часто ставила его перед выбором: умереть с голоду или быть повешенным. Вот и теперь, когда он решился покончить с бродяжьей жизнью и отдать свою свободу за кусок хлеба и крышу над головой, его вновь охватило упрямое желание уйти туда, в бушующий буран, и еще раз - может быть, последний - сплясать со смертью, помериться с нею силами.

- Хорошо, я пойду, - сказал он Торнефельду. - Но как его высокографское превосходительство, ваш господин кузен, примет такого ничтожного червя, как я?

- Всякий человек достоин другого человека, - торопливо заговорил Торнефельд, испугавшись, что вор может передумать. - Покажи ему это кольцо, и он узнает, что это я послал тебя. Прежде всего попроси у него денег, чтобы с их помощью я мог добраться до границы. Кроме того, он должен послать мне коляску, теплый плащ, рубашку, шейный платок и красные шелковые чулки.

Бродяга недоверчиво повертел в руке серебряное кольцо, которое Торнефельд снял со своего пальца.

- А если он скажет, что я украл кольцо? - предположил он.

- Нет, не скажет! - заверил его Торнефельд. - А если вдруг что-нибудь и заподозрит, то ты дашь ему свидетельство, что пришел от меня: скажешь, что, когда я еще мальчиком катался с его дочкой с горы, лошади понесли и опрокинули сани. Едва он это услышит, то уж точно поверит, что я послал тебя. И еще он должен мне прислать два кафтана - один парчовый и расшитый цветами, а другой атласный, с фалдами и застежками. И еще круглую шляпу, два черных парика и шелковый шлафрок на ночь...