Виктор был в восторге, он попросил нас чуточку обождать и выбежал. Минут через десять он возвратился с двумя бутылками шампанского. Старый Дэн внес за ним ведро со льдом и пять бокалов. Он увидел Джиль в первый раз и поклонился ей. Я спросил у него, не найдется ли в доме свободной квартиры для меня и моей молодой жены. Он нас поздравил и сказал, что есть небольшая квартирка, которую он может нам сдать на недельку, а после придется ее передать тем людям, которые закрепили ее за собой. Тут я дал ему три фунта и попросил достать немного цветов и поставить их в этой квартирке - алых роз, сказал я.
Словом, я обалдел. Я не знал, смеяться мне или плакать, все в голове перемешалось. Но вот Джо сказал, что он готов, и тут уж я совсем разволновался. Джо поставил писателя рядом со мной, Виктора - рядом с Джиль, а сам стал напротив нас и приступил к выполнению обряда. Это была самая прекрасная церемония, какую я когда-либо видел. Не знаю, что тут было из Библии, а что Джо сам придумал, но он, по-моему, говорил как раз то, что нужно. Я не мог удержаться от слез, ибо найти свою девушку и жениться на ней - это самое трудное и прекрасное в жизни, а я ее нашел и женился.
Наступила минута, когда я должен был надеть обручальное кольцо на пальчик моей невесты, и я это сделал, а Джо сказал:
- Перед богом и друг перед другом ты, Весли Джексон из Сан-Франциско, и ты, Джиль Мур из Глостера, отныне и вовеки - муж и жена, а в грядущем - отец и мать.
Джо закрыл Библию, а я обнял Джиль и поцеловал. После этого писатель, Джо и Виктор поцеловали ее тоже один за другим, и Джиль заплакала, а за нею и я. Но наши друзья были так за нас счастливы и веселы, что, глядя на них, и мы рассмеялись сквозь слезы. Виктор откупорил шампанское и наполнил бокалы, и все выпили за Джиль и за меня. Я тоже выпил за каждого - за долгую и счастливую жизнь Виктора Тоска, Джо Фоксхола и писателя. Потом я выпил за свою молодую жену, а она за меня. Пили мы до тех пор, пока не выпили все, что было.
Потом пришел старый Дэн с ключом от моей квартиры, и друзья велели мне отвести жену домой и перенести ее через порог на руках.
ГЛАВА ПЯТЬДЕСЯТ ПЯТАЯ
Весли и Джиль становятся мужем и женой, чтобы иметь сына, если будет на то божья воля
Я взял Джиль за руку, и мы вышли. Но мы не пошли сразу домой. Мне хотелось сначала побродить с молодой женой по улицам Лондона. Мы прошли по Риджент-стрит на площадь Пиккадилли, где мы первый раз встретились. Мы постояли на том самом месте, где стояли в тот вечер. Мы прошли в Сент-Джемс-парк и посидели на той скамейке, где сидели тогда и разговаривали. Потом прошли к дому, где жила та женщина, и я позвонил. Когда она открыла дверь, я сказал:
- Мы теперь женаты, и я пришел поблагодприть вас за участие к моей жене, когда она была одна во всем городе.
Мне хотелось подарить этой женщине что-нибудь за ее доброту, но у меня с собой ничего не было, кроме денег, а денег в такую торжественную минуту я дать не мог. Женщина молча уставилась на меня, и я не совсем уверен, поняла ли она, о чем я ей говорил.
Мы пошли обратно к площади Пикккадили, по Хэймаркет, а там, на тротуаре, сидел на табуретке старик и играл на старом разбитом пианино. Я подошел к нему и, когда он кончил играть, попросил:
- Не можете ли вы сыграть для меня песню, которая называется "Валенсия"?
И старик сыграл "Валенсию", а я, счастливый, крепко обнял свою жену и сказал ей:
- Это наша песня - песня нашей с тобой жизни.
Я дал старику горсть монет и опять пошел бродить по Лондону со своей подругой, восхищаясь городом и всеми встречными.
Когда мы подошли к дверям нашего жилища, я поднял свою Джиль на руки и перенес ее через порог. Итак, теперь мы муж и жена навеки.
У нас был свой угол, повсюду алели розы. А на столе две бутылки вина от Виктора, Джо и писателя. Я откупорил бутылку и налил жене и себе по бокалу, и тут пришел старый Дэн, чтобы узнать, что мы хотим на ужин. Я был слишком взволнован, чтобы есть, но Джиль поесть было нужно - ей много нужно было теперь есть, - и поэтому мы заказали всякой всячины, и старый Дэн стал подавать нам блюдо за блюдом, а мы с женой сидели за столом, и ели, и смотрели друг на друга.
Я все ел да ел и глядел на мою милую Джиль.
Всю эту ночь я продержал ее в объятиях, до самого утра. Утром мы встали, отдернули светомаскировочные шторы и стали смотреть на незнакомый нам мир, и он показался нам прекрасным. Потом я отослал Джиль обратно в постель. Когда она снова уснула, я подошел к ней, и залюбовался ее милым спящим лицом, и поцеловал ее в губы. Так было и в следующую ночь и еще в следующую - так было много ночей подряд, пока я не понял, что для Джиль пришла пора стать истинной женой своему мужу и, слив его любовь со своей любовью, испытать, не воплотится ли их взаимная нежность по милости божьей в сыне.
Я купил семейную Библию и записал в ней дату, когда мы с Джиль в первый раз были вместе: "В ночь с субботы на воскресенье, 26/26 марта 1944 года, сына ради, если будет на то божья воля".
Потом мы стали ждать и надеяться, и, когда пришло время, узнали, что наши ожидания были не напрасны. С каждым днем мы убеждались в этом все больше и больше, и вот как-то утром Джиль почувствовала сильную тошноту, и я повел ее к доктору. После нескольких визитов он подтвердил, что это так, и я полюбил Лондон даже больше, чем Сан-Франциско, потому что в Лондоне была зачата жиэнь моего сына.
Теперь уже я стал не тем Весли Джексоном, каким был прежде. Теперь я был мужем и отцом, и все вокруг для меня изменилось.
ГЛАВА ПЯТЬДЕСЯТ ШЕСТАЯ
Весли и Джиль находят квартиру, получают подарки и деньги и просто оглушены своим счастьем
Джиль нашла для нас небольшую квартирку на улице Карла Второго. Она возилась с ней до тех пор, пока квартирка не стала походить на нее самое поистине это был наш родной уголок! Была там и маленькая кухонька, и Джиль стала готовить мне завтраки и ужины. Она не позволяла мне отдавать белье в прачечную, так как это было слишком долго, а потом просто ей самой хотелось мне постирать. С каждым днем она становилась все прелестнее, а чем прелестней она становилась, тем больше я изумлялся своему необыкновенному счастью.
Я написал маме и все ей рассказал, потому что такого рода новости больше касаются матери, чем отца. Я послал маме несколько наших фотографий и сообщил, что Джиль ожидает ребенка и мы надеемся и верим, что это будет сын. Я написал также миссис Тоска, так как знал, что ей будет приятно услышать, что я наконец нашел себе жену. Она меня об этом спрашивала в Нью-Йорке, и я ей тогда сказал, что давно уже ищу невесту, но все никак не найду. Написал я и Лу Марриаччи, и моему старому другу из Сан- Франциско Гарри Куку - и тоже послал им наши фотографии.
Письмо, которое я получил в ответ от мамы, было такое чудесное, что Джиль над ним плакала. А Лу - этакий чудак, совсем сумасшедший - прислал мне свадебный подарок - пятьсот долларов. Я и без того не знал, когда смогу с ним расплатиться, но он мне писал, чтобы я об этом и думать не смел, потому что его новый ресторан все равно дает ему слишком много. Он писал, что я принес ему такую удачу, какой у него не было за всю его жизнь. Писал, что ему очень недостает моего отца, но он рад, что отец дома и что жизнь у него наладилась.
Отец уже давно посылал мне деньги каждую неделю, а на этот раз по случаю моей женитьбы, прислал сразу крупную сумму. Я открыл на имя Джиль текущий счет в банке и заставил ее купить себе белья и одежды, сколько можно было получить по ее талонам.
Мы с писателем просиживали целые дни в нашей конторе и болтали обо всем на свете. Раз в три-четыре дня он заставлял меня написать рассказ, и я писал, а он читал и давал свою оценку. Он утверждал, что я пишу все лучше с каждым днем. С Виктором Тоска мы тоже частенько посиживали и рассуждали о нашем житье-бытье, о том, какие мы с ним счастливые, что у нас такие прелестные жены и у каждого скоро будет наследник; если бог пошлет - то сын; но если и дочь - все равно; я так любил мою Джиль, что иногда даже сомневался, а не лучше ли вместо сына маленькую девчурку, похожую на мать, и все-таки я надеялся, что это будет сын. И Джо Фоксхолл всегда был тут же и все сетовал, что вот мы все женаты, а он нет.
Чудесные деньки шли один за другим, и мы с Джиль были так счастливы, что нам просто не верилось, что это правда. Приду, бывало, домой, а она сидит на кухне и плачет, как дурочка. Я спрашиваю, что это с ней, а она мне говорит:
- Никогда мне и не снилось, что я могу быть так счастлива. Никогда не думала, что можно так полюбить человека, как я тебя люблю, но, когда я вижу тебя, я чувствую, что ты меня любишь еще больше, и от этого я делаюсь такой счастливой - кажется, что все это мне снится. Живу, как во сне, - а вот мама... Ну какое счастье она, бедная, видела в жизни?
Я сказал Джиль, чтобы она взяла из банка двадцать пять фунтов и съездила навестить мать, но она все не решалась. Я уговаривал ее целую неделю, пока она наконец не согласилась. Я знал, что ее мать будет очень счастлива, если она приедет, а я хотел, чтобы все, кого мы знаем, были счастливы. Да и самой Джиль, конечно, приятно побывать у своих. Я ей сказал, что, когда мне перепадут какие-нибудь деньги, я пошлю их ее матери. А пока, сказал я, я буду посылать ей через банк, скажем, пять фунтов в неделю. Это немного, но для ее матери кое-что будет значить. Так я и сделал. Когда Джиль вернулась из первой поездки к родным, она мне рассказала, как была счастлива ее мать, и как гордилась своей дочкой, и как обрадовалась, узнав, что Джиль ждет ребенка. До чего же был счастлив я сам, услышав все это. Я сказал Джиль, чтобы она навещала мать хотя бы раз в две недели. И каждый раз, побывав у матери, она казалась еще счастливее.
