Между тем, заставьте меня переехать навсегда в Капбретон какой-нибудь или в Бурулис. Запретите мне в административном порядке въезд в Париж. И я знаю, что без музеев сразу же начну задыхаться и опускаться.
Точно так же обстоит дело и с парижскими зрелищами. В Мулен-Руж я как раз был. Но, вот, в Большую Оперу до сих пор не попал. В Опера-Комик – тоже. В Комеди Франсез, в «Сара-Бернар», в Шатле очень хотел пойти, но не вышло.
Причин, по которым не пришлось, например, побывать в Большой Опере – много. Во-первых, неувязка с костюмом. Пока закажешь, глядишь – сезон кончился. А сезон начался, глядишь – костюм уже потерял свежесть. Затем билеты. Наверху, под небесами, сидеть не по возрасту; а вниз – по возрасту, но не по средствам.
Иногда задерживают и другие причины. Очень часто есть полная возможность отправиться в театр. Но только рано утром, когда спектакля нет. Или наоборот. Урвешь время вечером, приготовишься, а тут – повестка на обед Первой Тифлисской гимназии или объявление в газете о спектакле Д. Н. Кировой [183].
Поневоле идешь к своим. Хотя не раз бывал, всех знаешь, но как-то уютнее и проще. Известно, где вход, где вешалка; кроме того, все друг с другом знакомы.
Итак, не буду хвастать: ни одного парижского зрелища, кроме ревю в Мулен-Руж, мне не удалось повидать. Но опять-таки… Сошлите меня в Бурбуль какой-нибудь или в Сен-Мишель-сюр-Орж без права въезда в Париж. И вы увидите какая начнется тоска по Большой Опере, по Опера-Комик, по Одеону, по «Сара Бернар»…
Не ручаюсь, даже, что не поступаю в этом случае преступно и не нарушу постановления властей. Тайно, быть может, приеду в Париж, загримированный, с накладной бородой, брошусь сначала в Клюни, затем внутрь Пантеона, побываю у гробницы Наполеона, посмотрю помещение «игры в мяч», а вечером, придерживая бороду, с наслаждением развалюсь в кресле зрительного зала Комеди Франсез.
Однако, пока меня не высылают, пока в России не предвидится близких перемен и пока никуда уезжать не надо, к чему торопиться? Главное, ведь, – не ходить и не бывать, а сознавать, что можешь пойти. Музеи, памятники и зрелища испускают вокруг себя такие мистические излучения, что ими можно пользоваться прямо на улице…
И, вот, почему, близко к сердцу я принимаю все, даже закрытие Мулен-Руж. Тем более, что в Мулен Руже я все-таки бывал, так как однажды приезжали из Америки родственники, которые потребовали, чтобы я, в качестве старожила, показал им все парижские достопримечательности.
«Возрождение», рубрика «Маленький фельетон», Париж, 17 сентября 1929, № 1568, с. 2.
Ежевика
Если кто-либо из парижан хочет сварить варенье из даровых ягод, могу рекомендовать способ:
Поехать в медонский лес за ежевикой.
Только в ближайшие дни, пока не перезрела.
Нас, собравшихся из Парижа на ежевичную экскурсию, было шесть человек. Трое мужчин, любящих разумные развлечения во время воскресного отдыха, и три дамы, прекрасные опытные хозяйки, у которых любое варенье выходит, как говорится, «ягодка к ягодке», даже если это варенье из апельсиновых корок.
Оделись мы все, конечно, по-праздничному. Ежевика ежевикой, но все-таки день воскресный, нехорошо диссонировать с окружающей публикой. Мы, мужчины, в шикарных пиджаках, сшитых не раньше 1925 года; дамы – в нежнейшем креп-де-шине, в шелковых чулочках, удачно купленных на «сольде» [184].
И если что немного не гармонировало с внешним видом, то только корзинки, которые каждый из нас захватил с собой из дому. У мужчин почему-то оказались маленькие, детские, а у запасливых дам, наоборот, покрупнее. Наталья Андреевна взяла, по-моему, даже слишком большую: с железным прутом и двумя висячими замками. Заявила, что семья у нее многочисленная и сварить надо побольше.
На монпарнасском вокзале из-за этого, между прочим, маленькая неприятность вышла. Контролер потребовал, чтобы корзину сдали в багаж, а когда мы, мужчины, помахивая своими игрушечными корзиночками, заступились, пренебрежительно посмотрел на нас и дерзко спросил:
– Ке вулэ ву, мэ пти-з-анфан? [185]
Несмотря на все эти мелкие дорожные неприятности, мы все-таки через полтора часа были на месте. Знаток медонского леса, Петр Александрович, уверявший, что он знает этот лес, как собственный карман, показал, на какую горку подниматься. И мы все полезли.
Наталья Андреевна громыхала замками корзины. Людмила Ивановна держала наготове у глаз лорнет, чтобы не упустить встречных ягод. А Ольга Григорьевна с тревогой смотрела на свои хорошенькие плетеные туфли и неодобрительно говорила:
– Удивительно! Неужели, у французского правительства не хватает средств, чтобы провести к ежевике приличную дорогу?
Первые полчаса мы карабкались безрезультатно. По пути встречалось все, что угодно: и дубы, и буки, и даже березы. Но ежевики не было. Один только раз Людмила Ивановна, устав держать у глаз лорнет, радостно заявила, что нашла крупную ягоду, но тотчас же смолкла, страдальчески потряхивая пальцами.
К сожалению, это был конский каштан.
– Петр Александрович, а нет ли тут поблизости ресторана? – осторожно спросил, наконец Виктор Ефимович.
– Нет, не имеется.
– Жаль. Ну, угостите, в таком случае, папиросой.
– С удовольствием. Погодите… А где мой портсигар? Вот история: забыл дома!
– То-то ты знаешь лес, как собственный карман, – недовольно пробурчала Ольга Григорьевна. – У меня на чулке уже в трех местах петли пустились, а ежевики – ни одной.
Петр Александрович, однако, оказался прав. Прошло еще около получаса, и мы забрались, наконец, в мрачный овраг, густо перевитый колючками. Там и сям, с разных сторон зачернели желанные ягоды.
– Ну, что? – торжествующе восклицал Петр Александрович. – Разве я не прав? За дело, господа! Приступайте. Сбор будет отличный!
Все разбрелись, кто куда. Наталья Андреевна водрузила корзинку на куст, отперла замки, подняла крышку. Людмила Ивановна, вооружившись лорнетом, скрылась в сети лиан. Виктор Ефимович сел под дерево, обрадовавшись, что цель, наконец, достигнута. А я направился в сторону, подальше от других, чтобы мои интересы при сборе не столкнулись с чужими.
– Ау! – победно восклицал откуда-то издали Петр Александрович.
– Ай! Ай! – раздирающим криком отвечала из колючек Людмила Ивановна.
Какое это, однако наслаждение – вдали от городского шума и от достижений культуры, быстро потерять культурный вид, вымазаться фиолетовым соком ягод, исцарапаться, ободраться, получить тысячу заноз и все-таки идти вперед, пробивая путь палкой, наступая ногой на лианы и подпрыгивая в воздух от боли, когда лиана вырвется и ударит по бедрам! Часа два я бродил так, борясь с колючей стихией, сдирая ягоды, не обращая внимания ни на что, пока незаметно для себя не прорвался на какую-то поляну, на которой сидело патриархальное французское семейство и мирно закусывало.
– Мсье… – с соболезнующим видом подошел ко мне глава семьи, жалостливо глядя на мои окровавленные руки, на пестрое лицо и на залитый ежевичным соком светло-серый костюм.
– Вам, наверно, есть нечего, если вы собираете такую дрянь?
– Нет, это мы для варенья, – тяжело дыша, возразил я.
– Не скрывайте, мсье. Я раньше
