Я открыл дверь кабинета и, пораженный, остановился. Эльзи стояла в кабинете, опираясь на спинку стула, прямая, бледная. Я машинально затворил за собой дверь и осмотрелся. Фуражка моя лежала на столе.
Прошла почти минута, я взял фуражку и повернулся к двери.
- Рудольф, - сказала Эльзи.
Я обернулся к ней - взгляд ее испугал меня.
- Так вот чем ты занимаешься!
Я отвернулся.
- Не понимаю, о чем ты говоришь.
Я хотел уйти и на этом оборвать разговор, но остался, застыл на месте, словно парализованный. Я не смел даже взглянуть на нее.
- Так значит, - проговорила она тихим голосом, - ты их отравляешь!.. И этот отвратительный запах - это они!
Я открыл рот, но не смог выдавить из себя ни слова.
- А эти трубы! - продолжала она. - Теперь мне все ясно.
Не подымая глаз, я сказал:
- Разумеется, мы сжигаем мертвецов. В Германии всегда сжигали трупы, ты хорошо это знаешь. Наконец, это просто гигиенично. Что же тут возражать... Тем более во время эпидемий.
- Лжешь! Ты отравляешь их! - крикнула она.
Я удивленно поднял голову.
- Я лгу? Эльзи! Как ты можешь?
Не слушая меня, она продолжала:
- Мужчин, женщин, детей... всех без разбору... Голыми... И дети, словно маленькие обезьянки...
Я выпрямился.
- Не понимаю, что ты тут несешь!
Я с трудом заставил себя двинуться, повернулся, сделал шаг к двери, но Эльзи с поразительной живостью опередила меня и загородила дорогу.
- Ты! - воскликнула она. - Ты!
Она вся дрожала. Ее широко раскрытые сверкающие глаза впились в меня.
- Ты думаешь, мне это нравится?.. - крикнул я.
И в тот же миг стыд волной захлестнул меня - я предал рейхсфюрера, открыл жене государственную тайну.
- Значит, это правда! - крикнула Эльзи. - Ты убиваешь их! - И с воплем она повторила: - Ты их убиваешь!
С быстротой молнии я схватил ее за плечи и зажал рот ладонью:
- Тише, Эльзи! Прошу тебя, тише!
Она заморгала, высвободилась, и я отнял руку. Мы замерли на минуту, настороженно ловя каждый звук в доме. Мы стояли неподвижно, безмолвно, как соучастники.
- Мне кажется, фрау Мюллер вышла, - тихо проговорила Эльзи своим обычным голосом.
- А служанка?
- Она в подвале, стирает белье. А дети спят после обеда.
Еще минуту мы молча прислушивались, потом она повернула голову, посмотрела на меня и вдруг словно вспомнила, кто я. Лицо ее снова выразило отвращение. Она прислонилась спиной к двери. Ценой огромного усилия я произнес:
- Послушай, Эльзи. Ты должна понять. Это только нетрудоспособных. У нас не хватает для всех пищи. Гораздо лучше для них...
Ее жесткие, непреклонные глаза не отрываясь смотрели на меня. Я продолжал:
- ...Что с ними так поступают... чем предоставить им умирать с голоду.
- И это все, что ты мог придумать? - шепотом спросила она.
- Но ведь это не я! Я тут ни при чем! Это приказ!..
- Кто мог дать такой приказ? - с отвращением воскликнула она.
- Рейхсфюрер.
Сердце мое опять тревожно сжалось - я снова предал его.
- Рейхсфюрер! - воскликнула Эльзи.
Губы у нее задрожали, и она тихо прошептала:
- Человек... к которому наши дети так доверчиво льнули! Но почему? Почему?
Я пожал плечами.
- Тебе не понять. Это чересчур сложно для тебя. Ведь ты знаешь, евреи наши главные враги. Это они развязали войну. Если мы не уничтожим их теперь, то позже они уничтожат немецкий народ.
- Что за глупости! - с удивительной живостью возразила она. - Как они смогут нас уничтожить, раз мы выиграем войну?
Я, пораженный, смотрел на нее. Никогда это не приходило мне в голову. Я не знал, что и думать. Помолчав, я отвернулся и сказал:
- Это приказ.
- Но ведь ты мог попросить поручить тебе какое-нибудь другое дело.
Я быстро ответил:
- Я так и поступил. Помнишь, я просился добровольцем на фронт. Рейхсфюрер отказал мне.
- А тебе надо было отказаться выполнить приказ, - с невыразимой яростью прошептала она.
- Эльзи! - почти крикнул я и замолчал, не в силах продолжать. - Но, наконец выдавил я, - но, Эльзи!.. То, что ты говоришь, это... это противно чести!
- А то, что ты делаешь?
- Солдат - и не подчиниться приказу! Впрочем, это бы ничего не изменило. Меня бы разжаловали, пытали, расстреляли... А что сталось бы с тобой, с детьми?..
- Ах! - воскликнула Эльзи. - Всё! Всё! Всё что угодно... Только не...
Я оборвал ее.
- Но что бы это дало? Если бы я отказался подчиниться, это сделал бы вместо меня кто-нибудь другой!
Глаза ее сверкнули.
- Да, но не ты, - сказала она. - Ты бы этого не делал!
Я посмотрел на нее, совершенно ошарашенный. В голове у меня было пусто.
- Но, Эльзи.. - пробормотал я.
Я никак не мог собраться с мыслями. Я с силой выпрямился, так что кости мои хрустнули, уставился прямо перед собой в пространство и, не замечая Эльзи, не видя ничего, настойчиво повторил:
- Это приказ!
- Приказ! - язвительно воскликнула Эльзи.
Она закрыла лицо руками. Подождав немного, я подошел к ней и взял ее за плечи. Она вздрогнула, изо всех сил оттолкнула меня и закричала не своим голосом:
- Не прикасайся ко мне!
У меня подкосились ноги. Я крикнул:
- Ты не смеешь так обращаться со мной! Все, что я делаю в лагере, - я делаю по приказу! Я тут ни при чем.
- Да, но делаешь это ты!
Я посмотрел на нее с отчаянием.
- Но ты не понимаешь, Эльзи, я винтик - и только. В армии, когда начальник отдает приказ, отвечает за него он один. Если приказ неправильный - наказывают начальника. И никогда - исполнителя.
- Значит, - медленно, с уничтожающим презрением процедила она сквозь зубы, - вот причина, заставившая тебя повиноваться. Ты знал, если дело обернется плохо, - не ты будешь наказан.
- Но мне никогда и в голову не приходило это!.. - воскликнул я. - Я просто не способен не выполнить приказ! Пойми же! Я органически не в состоянии нарушить приказ!
- Значит! - сказала она с леденящим спокойствием, - если бы тебе приказали расстрелять малютку Франца, ты тоже выполнил бы приказ?
Я растерянно посмотрел на нее.
- Но это безумие! Никогда мне не прикажут ничего подобного!
- А почему бы нет? - сказала она с истерическим смехом. - Тебе ведь дали приказ убивать еврейских детей! А почему бы не твоих детей? Почему бы не Франца?
- Помилуй, никогда бы рейхсфюрер не отдал мне такой приказ! Никогда! Это...
Я хотел сказать: "Это немыслимо!", но внезапно слова застряли у меня в горле. Я с ужасом вспомнил, что рейхсфюрер приказал расстрелять собственного племянника.
Я опустил глаза, но было поздно.
- Ты не уверен! - с невыразимым презрением произнесла Эльзи. - Вот видишь, ты не уверен! И прикажи тебе рейхсфюрер убить Франца - ты бы сделал это! - Она стиснула зубы, как-то вся собралась, и глаза ее загорелись жестоким, звериным огнем. Эльзи, такая мягкая, тихая... Я смотрел на нее, словно парализованный, пригвожденный к месту этой ненавистью.
- Ты сделал бы это! - с яростью выкрикнула она. - Ты сделал бы это!
Не знаю, как это вышло. Клянусь, я хотел ответить: "Конечно, нет!" Клянусь, я так и хотел ответить. Но слова снова внезапно застряли у меня в горле, и я сказал:
- Разумеется, да.
Я думал, она сейчас бросится на меня. Наступила бесконечно тягостная тишина. Эльзи не сводила с меня глаз. Я уже не мог больше говорить. Мне отчаянно хотелось взять назад свои слова, объясниться... Но язык мой словно прилип к гортани.
Эльзи повернулась, открыла дверь, вышла, и я услышал, как она быстро подымается по лестнице.
Прошло некоторое время, я медленно притянул к себе телефон, набрал номер лагеря, приказал подать машину и вышел. Ноги у меня были как ватные, я совсем обессилел. Я все же прошел несколько сот метров, прежде чем меня встретила машина.
Я не пробыл еще и пяти минут в своем служебном кабинете, как раздался телефонный звонок. Я снял трубку.
- Господин оберштурмбанфюрер, - произнес бесстрастный голос.
- Да?
- У телефона Пик, крематорий номер два. Докладываю, господин оберштурмбанфюрер: евреи двадцать шестого эшелона взбунтовались.
- Что?
- Евреи двадцать шестого эшелона взбунтовались. Они набросились на шарфюреров, наблюдавших за раздеванием, захватили их оружие и оборвали электрические провода. Наружная охрана открыла огонь, и евреи отвечали.
- Дальше.
- С ними трудно справиться. Они засели в раздевалке и обстреливают ведущую туда лестницу, как только на ней появляются чьи-нибудь ноги.
- Хорошо, Пик, сейчас приеду.
Я быстро повесил трубку и вскочил в машину.
- Крематорий номер два! Поспешите, Дитс!
Дитс кивнул головой, и машина рванулась вперед. Я был потрясен никогда еще у меня не было мятежей.
Тормоза заскрипели на усыпанном гравием дворе крематория. Я выскочил из машины. Пик был уже тут. Он стал слева от меня, и мы быстро зашагали к раздевалке.
- Сколько шарфюреров они обезоружили?
- Пять.
- Чем были вооружены шарфюреры?
- Автоматами.
- Евреи уже много стреляли?
