— Я ему ответила, — рассказывала Аннабел, — что если бы мы хотели, то развелись бы.
— И правильно, черт побери, — сказал Фредерик. — Если их сейчас не поставить на место, они на голову сядут.
Вскоре прошел слух, что ради сохранения семьи Аннабел решила завести ребенка. Фредерика бесило, что это решение приписывали только ей одной. Он дважды закатил жене скандал при посторонних. Ее реакция снова его взбесила. Порядочная жена стала бы успокаивать мужа, а не тревожиться о том, что скажут люди.
— Тебя одно только занимает: как ты выглядишь в глазах публики, — заявил он.
— Ничего подобного. Я думаю о ребенке, — ответила Аннабел, — мне нельзя сейчас волноваться.
— А ребенок, — подхватил он, — ребенок ведь тоже для публики.
— Далась тебе эта публика, — сказала она. — Публике меня подают в наилучшем виде: верная жена, не шлюха какая-нибудь.
Благожелательный администратор киностудии как-то сказал Аннабел:
— Вашему мужу нужна помощь.
— Какая? — спросила она.
— Ему следует побывать у психиатра.
— Скажите ему об этом сами. Ему, а не мне. И поглядите, что получится.
Опасаясь новой сцены, она не рассказала мужу об этом разговоре. Он на время притих, довольный тем, что по-прежнему остается идолом молодежи. На студии молодых людей было хоть пруд пруди: дети киношников и их приятели, которые расхватали все мелкие должности вплоть до подсобных рабочих.
Панический порыв, толкнувший Аннабел в объятия мужа, продолжался недолго. Она еще не успела располнеть, как съемки закончились. Степенное возвращение супругов в Англию на старенькой «Королеве Марии» напоминало пробуждение после похмелья.
Ко времени рождения младенца шум вокруг супругов Кристофер поутих; это означало, что желаемый образ закреплен в сознании публики. Ради ребенка они решили не разводиться. Втайне Фредерик задумал бросить Аннабел спустя несколько месяцев, когда она отправится в Италию на съемки очередного фильма. В ожидании этих событий он написал сценарий для английской кинокомпании; фильм казался подходящим для Аннабел, однако играть в нем предложили другой актрисе; Фредерик подозревал, хотя и не мог бы этого доказать, что Аннабел сама отвергла роль.
Билли О'Брайен то куда-то исчезал, то вновь напоминал им о своем существовании, главным образом для того, чтобы взять взаймы.
Аннабел, уже и теперь очень богатая, возражала против этих займов. Из всех расходов мужа ее сердил только этот. Фредерик говорил, что одалживает Билли свои собственные деньги и что если уж она решила швыряться такими старыми друзьями, как Билли О'Брайен, так пусть заодно даст отставку и мужу.
Аннабел нашла в Риме работу для Билли. Ему предложили преподавать постановку голоса студентам-англичанам в духовной католической семинарии. Дело в том, что в Италию она собиралась с ребенком и, не желая пока что-либо менять в своем столь широко известном публике семейном статусе, решила, что Фредерик должен сопровождать ее.
Глядя, как жена кормит младенца грудью, Фредерик как-то сказал: «А он здорово тебе подыгрывает». Но вернее было бы сказать наоборот: роль, которую по воле рекламы Аннабел разыгрывала в жизни, служила интересам ребенка. Аннабел была без ума от своего сынишки и твердо решила хоть на ближайшие несколько лет удержать в семье его отца, ведь развод повлек бы за собой необходимость искать нового мужа и новый тип фильмов, заново строить семейный уклад, и все это исказило бы благосклонно принятый публикой образ; подобрать же новый будет трудно, а может быть, вовсе не удастся. Только не сейчас, твердила она себе, только не сейчас.
Она добилась, что итальянские киностудии заключили с Фредериком договор на сценарии. После этого она уговорила его перебраться в Италию и пожить там вместе с ней года три, пока она будет сниматься У Луиджи.
Фредерик спросил:
— Ты что, влюбилась в этого By?
— Зачем ты зовешь его By? — ответила она. — Его так называют только эти мерзкие люди, которые его обхаживают, чтобы приткнуть на студию своих детей или нажиться на поставках оборудования, вроде этого противного коротышки Алессандро, того, что втридорога всучил Луиджи пластик для Хэмптон-Корта, когда я исполняла сцену примирения в «Миневре»... Нет, я не влюблена в Луиджи.
— Тогда не все ли тебе равно, как я его называю.
— Я и тебя не позволяю называть при мне Фредом или Фредди, стоит ли об этом говорить?
— Не стоит, так не говори.
Кристоферов встретили в Италии с распростертыми объятиями; Луиджи Леопарди готовился снять Аннабел в своем новом фильме; другие режиссеры устремились к Фредерику, который при своей начитанности мастерил сценарии вполне на уровне и брал за них недорого, хотя, откровенно говоря, они чем-то смахивали на конспекты. Он обрел утешение в объятиях молодой итальянки по имени Марина, красивой, очень неглупой девушки, приехавшей из провинции. Ее двухкомнатную квартиру в новом доме на окраине Рима Фредерик посещал часто и всегда тайком. Марина признавала важность брачных уз вообще и уз, связывающих Фредерика Кристофера в особенности, и довольствовалась тайными встречами.
Стараниями Франчески супругов Кристофер непрестанно фотографировали во время прогулок по Риму. То они облокачивались на монумент, то флиртовали у фонтана, то маячили вдали под мрачной аркой на Виа Джулия или на живописном рынке в Кампо-дей-Фиори или совершали променад в густой толпе, запрудившей в субботу Виа Коронари. Наслаждаясь весенним воздухом, они обедали в скверах на Трастевере или на пиацца Навона. Они посещали церкви, могилы апостолов и великомучеников; удивительную чету, познавшую секрет счастливого супружества, фотографы запечатлели и на лестнице площади Испании.
Аннабел по собственной инициативе нашла квартиру и занялась ее меблировкой; Франческа ликовала. А пока они жили в гостинице в большом многокомнатном номере.
Прославленную звезду экрана фотографировали в магазинах, где она покупала ткань для портьер и стиральную машину. Эти английские тигрицы умеют привязать к себе мужей, твердил глас молвы, вот почему англичане не бегают по проституткам и не заводят любовниц. Под непрерывное щелканье фотоаппаратов Фредерик, одетый в безупречный утренний костюм, и окутанная черными кружевами Аннабел отправились на прием к папе и спустя полчаса были опять же сфотографированы при выходе из врат Ватикана.
Аннабел объявила Луиджи, что откажется от услуг его пресс-секретарши, если та вздумает вовлечь ребенка в сферу своей бурной деятельности. Поэтому к ребенку фотографы не подходили и близко, разве что случайно сталкивались с коляской в садах виллы Боргезе. Несколько обворожительных снимков малютки Карла были переданы представителям прессы через Франческу. Снимки сделала сама Аннабел.
Она не была влюблена в Луиджи Леопарди, но считала его надежным человеком. Леопарди не подшучивал над несходством реальной Аннабел и той, которую изобрела реклама; он даже не признавал, что такое несходство существует. Он говорил:
— Индивидуальность создается из впечатлений окружающих людей. Мы всю жизнь стараемся произвести то или иное впечатление. Натуральны только животные.
Он объяснил ей, что индивидуальность отличается от натуры человека, хотя и натура с течением лет может измениться под влиянием условий.
— Быть такой, какой тебя считают люди, — это вовсе не притворство, — говорил он. — Да и что они считают? Что ты двенадцать лет замужем? Но ведь так оно и есть.
— Но я не Леди Тигрица, — заметила она.
— Правда? Поживи немного со мной, и все это придет.
— Не думаю.
— Перед тем как я сделал из тебя Леди Тигрицу, ты не только не была тигрицей в спальне, но и в гостиной не напоминала леди. А сейчас ты постепенно делаешься такой, какой я тебя задумал.
Тут, округлив свои дымчатые глаза, так лучезарно сверкавшие на экране, она радостно брякнула:
— Постой, ведь это, кажется, идея Пигмалиона?
Последнее слово она произнесла упавшим голосом, вдруг вспомнив, как взъярился Фредерик, когда она сказала, что его сценарий напоминает «Поворот винта».
С места в карьер Луиджи принялся разубеждать ее и доказал «черным по белому» (это уж она, рассказывая мужу о своем промахе, сморозила нарочно, чтобы дать ему повод прицепиться к ней и отвести душу), «черным по белому» доказал ей, что у него не может быть идей, которые не являлись бы целиком и полностью оригинальными. Буря миновала. Аннабел дала согласие сниматься в новом фильме Луиджи, что она, впрочем, и так собиралась сделать, но в течение нескольких месяцев откладывала ответ. Она добавила, что жить с ним не будет, так как слишком устала. Потом позвонила в отель, чтобы узнать о ребенке у временно приглядывавшей за ним няньки. Где бы Аннабел ни находилась, она каждые три часа звонила и справлялась о ребенке.
В ее жизни только он, ее сынишка Карл, был реальным. Благодаря ему мир снова обрел устойчивость, как во времена ее детства. Аннабел так сильно любила ребенка, что ей не хотелось сюсюкать и ворковать с ним, как делала нянька или приходившие со студии секретарши. С каким-то мистическим ужасом она ограждала его от репортеров; ей казалось, что наполнявшее ее глубокое и радостное чувство вдруг как-то изменится или вовсе уйдет, если за ребенка примется реклама.
