Бен Джонсон - Варфоломеевская ярмарка

Миссис Литлуит. О да! Очень плохо, Джон! Очень, очень плохо! Ах! Ах!

Вдова Пюркрафт. Что же нам делать? Позовем ревностного брата нашего Бизи и попросим его благочестивой помощи в борьбе с врагом рода человеческого.

Литлуит уходит.

Дитя мое! Милое дитя мое, успокойся! Ты поешь свинины, дорогое дитя мое.

Миссис Литлуит. Да, да! И на ярмарке, матушка!

Вдова Пюркрафт. Поешь и на ярмарке, если только можно будет найти этому какое-нибудь оправдание!

Входит Литлуит.

Ну где же наш брат Бизи! Придет ли он сюда? Ободрись, дитя мое!

Литлуит. Сейчас придет, матушка! Он только оботрет бороду. Я застал его уплетающим индейку. В левой руке он держал огромную белую булку, а в правой - стакан с мальвазией.

Вдова Пюркрафт. Не клевещи на братьев, нечестивец!

Литлуит. А вот и он сам идет, матушка.

Входит ребби Бизи.

Вдова Пюркрафт. Ах, брат Бизи! Мы взываем к вашей помощи! Умудрите и укрепите нас: дочь моя, по имени Винуискупающая, обуреваема естественным недугом женщины, именуемым желанием поесть свинины.

Литлуит. Да, сэр, и притом варфоломеевской свинины, на ярмарке.

Вдова Пюркрафт. И вот я прошу вас, мудрейший в вере наставник щш, разъяснить нам, могут ли вдова, участвующая в святой общине, и дочь этой вдовы совершить такое, не сея соблазна среди малых сих?

Ребби Бизи. Воистину, недуг желания есть недуг, и плотский недуг; и таковым является аппетит, свойственный женщинам. Но поскольку это плотский недуг и поскольку он свойствен, он естествен, очень естествен. Теперь рассудим далее: свинина есть мясо, а мясо питательно и может возбуждать желание быть съеденным. Мясо может быть съеденным, даже великолепно съеденным. Но есть мясо на ярмарке, и притом мясо, именуемое "варфоломеевская свинья", не подобает, ибо самое название "варфоломеевская свинья" уже являет собою некий вид идолопоклонства, а ярмарка - это капище языческое. Так я понимаю, и так, безусловно, оно и есть: капище языческое!

Литлуит. Да, но в случае особенных обстоятельств местом можно было бы пренебречь, мистер Бизи! Я все же надеюсь...

Вдова Пюркрафт. Добрый, добрый брат наш! Ревнитель! Поразмыслите, как бы все-таки сделать это дозволенным.

Литлуит. Да, да, сэр, и поскорее, пожалуйста. Это неотложно: вы видите, в какой страшной опасности моя женушка, сэр.

Вдова Пюркрафт. Я нежно люблю свою дочь и не хочу, чтобы у нее был выкидыш или чтобы первый плод ее пострадал от какой-то простой случайности.

Ребби Бизи. Точно. Рассудить можно и иначе. Но это требует размышлений, ибо это может ввести в соблазн малых сих, ибо это опасно и нечисто. Но на все опасное и нечистое можно набросить покров, сделать его как бы незаметным. Итак, примем, что свинину можно есть на ярмарке, в лавочке или даже в палатках нечестивцев. Место действительно не имеет значения, во всяком случае, не имеет большого значения: ведь можем же мы оставаться верующими среди язычников. Но только вкушать свинину надлежит со скромностью и смирением, а не с плотоядной жадностью и прожорливостью, ибо грех и опасность заключаются только в этом. Ибо ежели дочь твоя пойдет на ярмарку любоваться этим скопищем, восторгаться нечестивыми нарядами, тешить суетность очей своих и услаждать похоть желудка, - сие будет дурно, непристойно, ужасно и зело греховно.

Литлуит. Ну вот, я так и знал! Я ведь говорил то же самое. Не падай духом, Уин, мы наберемся смирения, отыщем самую скромную лавочку на ярмарке, - за это уж я ручаюсь, - и съедим все, что там окажется.

Вдова Пюркрафт. Да, да! И я сама пойду с вами, дитя мое, и брат наш Ревнитель тоже пойдет с нами, дабы совесть наша была совсем спокойна.

Миссис Литлуит. Ах! Ах!

Литлуит. Да, и Соломон пойдет с нами, Уин. Чем больше людей, тем веселей. (В сторону, к миссис Литлуит.) А ребби Бизи мы оставим где-нибудь в лавочке. Соломон! Мой плащ!

Соломон. Вот он, сэр.

Ребби Бизи. Во поощрение малых сих я тоже пойду с вами и буду есть. Я буду много есть и проповедовать. Ведь, как пораздумаешь, из этого можно извлечь большую пользу: поедая свиное мясо, мы тем самым утверждаем свою святую ненависть и отвращение к иудейству, которым заражены многие братья наши. Посему я буду есть. Да, буду без устали есть!

Литлуит. Прекрасно! Ей-богу, прекрасно! Я тоже буду есть до отвала, ибо не хочу, чтобы меня приняли за иудея: мне это кичливое племя не по душе. И, кажется, мой сынишка пойдет в меня. Видите, он просит свинины уже в утробе матери!

Ребби Бизи. Очень возможно, весьма возможно, зело возможно!

Уходят.

АКТ ВТОРОЙ

СЦЕНА ПЕРВАЯ

Ярмарка. Ряд лавок, палаток, прилавков. Ленторн Лезерхед, Джоан Треш и

другие сидят около своих товаров. Входит судья Оверду, переодетый.

Оверду. Итак, во имя короля, правосудия и общего блага! Адам Оверду! Ты должен пренебречь мнением всего мира, если тебе нужно это обличье и вся эта выдумка; ибо, клянусь, ты поступил правильно. Хотел бы я теперь встретить этого Линкея с орлиным глазом, этого зоркого эпидаврского змея, как его называет мой Квинт Гораций.* Хотел бы я посмотреть, сумеет ли он угадать, что под этим обличаем скрывается старший мировой судья. Они, пожалуй, много раз видали дураков в одежде судьи, но никогда еще до сего времени не видали судьи в одежде дурака. Но именно так должны поступать мы, пекущиеся об общем благе, и так именно поступали мудрые государственные мужи во все времена. Так из лжи рождается истина, - нужно только найти правильный путь. Никогда я не попрекну уважаемого человека, за свою мудрость высоко чтимого согражданами, ежели он вдруг осенью переоденется носильщиком, или возчиком, или собачником, а в зимнее время - продавцом огнива и трута. Что будет он делать во всех этих обличьях? Господи боже мой! Да он будет заходить в каждый кабак, спускаться в каждый погреб, он все заметит, все измерит, все проверит: и колбасы, и горшки, и жестянки; для этого ему понадобятся только шнур да палка. Он и буханки хлеба взвесит на руке, а потом из дому пошлет за ними и раздаст колбасы - беднякам, хлеб - голодным, а драчену - ребятишкам. Он сам все искоренит, не доверяя своим изолгавшимся служащим. Он все сделает сам. О, если бы все люди, стоящие у власти, последовали этому достойному примеру! Ибо мы, люди, облеченные доверием общества, - что мы знаем? И что мы можем знать? Мы слышим чужими ушами и видим чужими глазами. Кто осведомляет нас обо всем? Глуповатый полицейский да сонный сторож! Такие иной раз клевещут "по должности", как они выражаются, а мы, тоже "по должности", принуждены им верить. Вот совсем недавно они заставили меня понимаете, даже меня! - принять честного и усердного хранителя веры за католического попа, а благонравного учителя танцев - за сводника. Вот каким ошибкам подвержены мы, находясь на высоких постах. Все наши сведения неточны, а все наши осведомители - мошенники; и, с позволения сказать, о нас-то самих ничего хорошего не скажешь, мы-то сами отъявленные дураки, ежели мы им доверяем! Ну так вот: я, Адам Оверду, решил, что лучше на будущее время приберечь деньги, отпускаемые на осведомителей, и самому присмотреться ко всему окружающему. На этой ярмарке ежегодно совершается множество беззаконий; я сам имел честь в качестве ярмарочного судьи * иной раз дня по три подряд разбирать всякие кляузные дела и споры между продавцами и покупателями. Но сегодня особенно удачный день для раскрытия всех этих беззаконий. Я захватил с собою записную книжечку на этот случай. Это обличье - облако, скрывающее меня; под этой личиной я смогу многое увидеть, оставаясь сам невидимым. Смелее! Вспомни о Юнии Бруте! * Закончу свою речь теми же словами, какими начал: во имя короля, правосудия и общего блага! (Подходит к лавкам и становится в стороне.)

Лезерхед. Ну, разве это ярмарка? Просто можно подумать, что все перемерли от чумы! Что бы это значило, почему так мало народу? Эй, ты там, сестрица Треш, рыночная барыня! А ну-ка сядь подальше со своими пряниками, не заслоняй вид на мою лавку, а то, чего доброго, я разглашу на всю ярмарку, из чего ты мастеришь свой товар.

Треш. А из чего же особенного, братец Лезерхед? Из продуктов, полезных для здоровья, будьте уверены.

Лезерхед. Ну, понятно: из заплесневелого хлеба, тухлых яиц, прокисшего имбирного пива и застоявшегося меда, это ясно.

Оверду (в сторону). Вот! Я уже столкнулся с беззаконием.

Лезерхед. Ох, испорчу я тебе торговлю, старая!

Треш. Испортишь мне торговлю? Поди, какой ловкач! Делай, что хочешь, мне начихать на тебя и на всю твою конюшню с деревянными лошадками. За место на рынке я уплатила, как и ты, а если ты вздумаешь обижать меня, рифмоплет несчастный, кляузник паршивый, я найду приятеля, который за меня заступится и сочинит песенку на тебя самого и на все твое стадо. С чего это ты так нос задираешь? Товаром гордишься, что ли? Мишурою грошовой?

Лезерхед. Иди ты ко всем чертям, старая, мы с тобой после потолкуем. Я тебя еще сволоку к судье Оверду; он тебя сумеет унять.