Этот миг и эта улыбка навсегда вошли в сердце Эрика. Взгляд Ива был мучительно невинным, он доверчиво отдавал себя на милость Эрика: каким-то непостижимым образом эта минута уничтожила, предав забвению, грязные постели, отвратительную похотливую возню, все, что было у юноши прежде. Он смотрел в глаза другу, который не предаст его, своему первому возлюбленному. Эрик подошел к кровати, сел и стал раздеваться. Краем уха он продолжал слышать журчание воды.
– Дай, пожалуйста, сигарету, – попросил Ив. У него был новый голос, в нем звучало необычное волнение, и, взглянув на юношу, Эрик впервые понял, как лицо любимого человека может вдруг стать лицом незнакомца.
– Bien sûr [51]. – Он раскурил две сигареты и протянул одну Иву.
Таинственные крошечные огоньки осветили их лица, они улыбались друг другу почти как заговорщики. Эрик спросил:
– Ив, ты меня любишь?
– Да, – ответил Ив.
– Это хорошо, – сказал Эрик, – потому что я с ума по тебе схожу. Я люблю тебя.
Лунный свет залил комнату. Обнаженный Эрик медленно стянул с Ива одеяло. Они пожирали друг друга глазами. Взгляд Эрика долго блуждал по телу юноши, пока тот не воздел к нему руки и не поцеловал Эрика все с той же печальной улыбкой. Эрик чувствовал, как под его рукой шевелится и твердеет плоть юноши. Вскоре этот восставший знак пола заслонил все в его жизни, подобно собору, вознесшемуся над городом…
И вот теперь Ив, как будто тоже вспомнив тот день и ту ночь, повернул к нему голову и улыбнулся удивленной, задумчивой и лучезарной улыбкой. В эту минуту вошла мадам Беле, неся позвякивающие ножи, вилки и тарелки; она зажгла свет. Моря больше не было видно, изменилось и выражение лица Ива. Он, жмурясь, поднялся с пуфа. Мадам Беле аккуратно расставила приборы и, снова выйдя, тут же вернулась с бутылкой вина и штопором. Ив подошел к столу, чтобы открыть бутылку.
– Она думает, что ты собираешься бросить меня, – сказал Ив.
Он плеснул немного вина себе, а затем наполнил бокал Эрика. Бросив быстрый взгляд на друга, он долил вина в свой бокал и поставил бутылку на стол.
– Бросить тебя? – засмеялся Эрик. Его реакция обрадовала Ива, вызвав на лице юноши конфузливую улыбку. – Ты хочешь сказать – она думает, что я сбегаю от тебя?
– Она считает, что ты не вызовешь меня в Нью-Йорк. Говорит, что, оказавшись на родине, американцы меняются.
– Как она, черт ее дери, может это знать? – Эрик вдруг разозлился. – И нечего ей совать нос в чужие дела. – Тут мадам Беле снова вошла в комнату, и Эрик бросил на нее гневный взгляд. Она же невозмутимо поставила на стол блюдо с les crudités [52] и хлебницу и удалилась на кухню. Эрик проводил злобным взглядом прямую спину патриотки. – Вот уж чего я не выношу, так это вредных старух.
Они сели за стол.
– Она говорит так не со зла, – попытался оправдать ее Ив. – Она желает мне добра.
– Значит, считает добром для тебя – не доверять мне? И как раз в тот момент, когда я отплываю в Америку? По ее мнению, у нас нет других забот?
– Перестань. Ты же знаешь, люди не придают большого значения отношениям между мужчинами, не считают их серьезными. Немногие поверят, что мы любим друг друга. И что можем проливать при разлуке слезы. Они думают, что все это шуточки с целью эпатажа.
Эрик молча пережевывал сырые безвкусные овощи – даже глоток вина не улучшил их вкус. Живот вспучило, на лбу проступил пот.
– Я знаю. В Нью-Йорке к этому относятся еще хуже.
– Пустяки, – сказал Ив, в его голосе звучало трогательное желание положить конец этому разговору, – если ты меня не бросишь, мне ничего не страшно.
Эрик улыбнулся и тону, и самому заявлению, но от этих слов его обдало жаром, а горло перехватило, как от испуга.
– Ловлю на слове, – сказал он. Хотя это было произнесено тихо, Ив, видимо, уловил сдавленное волнение в его голосе и поднял голову от тарелки. Их взгляды встретились. Эрик смотрел Иву в глаза, видя при этом и его лоб, белевший в полутьме, словно череп, но, охваченный внезапным желанием, тут же перевел взгляд на красиво очерченные, полураскрытые губы. Зубы юноши поблескивали матовым светом. Сколько раз Эрик чувствовал их прикосновение к своему языку, сколько раз эти губы заставляли его стонать и сотрясаться в сладостной дрожи! Короткая поверхность стола, казалось, вибрировала от мгновенно возникшего между ними напряжения.
– А почему бы нам не расплатиться с мадам Беле и не отпустить ее с миром? – предложил Эрик.
Ив поднялся и прошел на кухню. Эрик механически жевал сырые, пропитанные чесночным соусом овощи и думал: это наша последняя ночь здесь. Наша последняя ночь. На кухне, как и прежде, зазвучали голоса; мадам Беле, похоже, вначале протестовала, но затем согласилась прийти утром. Эрик допил вино. Было слышно, как захлопнулась входная дверь и в комнату вошел Ив.
– Думаю, она немного рассердилась, – сказал он, улыбаясь, – но все-таки ушла. Вернется утром – главным образом, чтобы проститься с тобой. Мне кажется, она хочет, чтобы ты знал, как неприятен ей. – Ив не садился за стол, а стоял рядом, держа руки на бедрах. – Сказала, что цыпленок готов и чтобы мы поторопились, а то он остынет. – Он рассмеялся, и Эрик тоже. – А я ей возразил: это непринципиально, говорю, цыплята мне нравятся в любом виде. – Они снова дружно засмеялись. Потом смех резко оборвался, и воцарилась тишина.
Эрик встал из-за стола и направился к Иву, минуту они стояли друг напротив друга, как два борца, изучающие силовые возможности противника – бледные и улыбающиеся. Перед любовным актом Ив всегда выглядел испуганным и робким, но в этом не было ничего девического, он оставался юношей: это невинное ожидание, эта мужская беспомощность всегда пробуждали в Эрике настоящую бурю нежности. Все в нем, с головы до ног, вплоть до самых сокровенных глубин, вдруг начинало бурлить, словно огромный поток, устремившийся в узкий прорыв в горах. И подобно горной речке, этот поток обжигал его холодом и клокотал, тая в себе нечто темное, непонятное и не поддающееся контролю; неистовая сила, сотрясая все его тело, влекла к Иву. Именно эта сила, пугая Эрика, заставляла его быть особенно нежным. Сейчас он тоже с радостным изумлением легко коснулся щеки Ива. Улыбка исчезла с лица юноши, он взглянул Эрику в глаза, и они прильнули друг к другу.
Бутылка из-под вина и стаканы стояли забытые на столе, там же остались тарелки, блюдо, хлеб; в пепельнице дымилась сигарета Ива, она истлела, превратившись в серый пепел, продолжающий хранить вытянутую форму; на кухне горел свет.
– Говоришь, цыпленок тебя не очень волнует? – шепнул Эрик с улыбкой. Ив засмеялся в ответ, от него шел легкий запах чеснока и
