Ознакомительная версия.
— Ну и хорошо. В следующий раз постараюсь встретить тебя приветливее, с красной дорожкой. Только дождись сперва приглашения. Должен признать, мне очень любопытно, что подвигло тебя на сегодняшнее вторжение. Надеюсь, не миссис Коттон решила меня подстегнуть через доверенного посланца?
— Господи, ну конечно, нет! — Истинную причину визита я объяснять не собиралась: не стоило его напрасно волновать, да и по отношению к Роуз было бы нечестно. — Просто я беспокоилась.
— О чем? О моем рассудке? — Он рассмеялся, но почти сразу умолк. В лице появилась тревога. — Бедняжка, неужели ты действительно считала, будто у меня мозги едут набекрень? Что ж, пожалуй, я вел себя слегка эксцентрично, но после выхода книги — если она когда-нибудь выйдет — большинство назовет мое поведение… недосказанностью. Почему я не делаю решительный шаг? Просто от меня ускользает основополагающая идея. Я потерял уверенность в себе. Клянусь, лень здесь ни при чем! — Говорил он смущенно, почти с мольбой. — Я никогда не ленился. Надеюсь, милая, ты мне веришь. Это… это было просто невозможно.
— Конечно, верю, — кивнула я. — И верю, что ты скоро примешься за работу.
— Надеюсь… — Он издал странный, нервный смешок. — Потому что если в ближайшее время не засяду за книгу, то и стимул пропадет, а тогда… Тогда, наверное, вправду начну медленно погружаться в пучину безумия. Бездна порой так манит! Ведь там… Не слушай меня, я несерьезно.
— Само собой! — бодро отозвалась я. — В общем, смотри: давай я буду сидеть с тобой, как мама? И молиться, как она. Я это хорошо умею! А ты садись за стол и пиши. Прямо с сегодняшней ночи.
— Нет, я еще не готов! — Отец, похоже, испугался. — Понимаю, ты хочешь, как лучше, но при тебе я нервничаю. А теперь беги в кровать. Я тоже ухожу.
Приподняв газетный лист, он, не глядя, наугад вытянул с полки старый детектив и погасил лампу. Едва мы вышли из комнаты, мамины часы начали отсчитывать девять. Даже когда мы на ощупь спускались по темной лестнице, я слышала их тоненький звон за плотно закрытой дверью караульни.
— Нужно носить с собой спички, — сказал отец. — Стивена теперь нет. Некому оставить у двери лампу.
Я пообещала взять эту обязанность на себя. Фонарь в переходе под аркой тоже не горел — и его прежде зажигал Стивен. Сколько он, оказывается, всего делал, а я даже не замечала! Почти каждый день обнаруживаю что-то новое.
— Давай приготовлю тебе какао, — предложила я.
— Не надо, — отказался отец. — Если только печенье… И подыщи-ка свечу, чтобы хватило часа на три. Хочу почитать.
Я насыпала ему целую тарелку печенья и дала новую свечу.
— Не перестаю удивляться нашему нынешнему богатству, — проронил он, поднимаясь в спальню.
Томас сидел за кухонным столом, с головой погрузившись в учебу. Когда шаги отца прошелестели в сторону «Виндзорского замка», я тихо окликнула брата:
— Томас! Давай выйдем, есть разговор. И захвати фонарь, прогуляемся по аллее, чтобы отец случайно не услышал нас через открытое окно.
Дошли мы до самого перехода через стену; там и сели, поставив фонарь между собой. Я выложила брату все как на духу, за исключением истинной причины, побудившей меня лезть в логово льва — то есть к отцу в караульню. Якобы поддалась внезапному порыву.
— Ну, каково на твой взгляд? — поинтересовалась я в конце.
— Чудовищно, — хмуро проговорил Томас. — Боюсь, он и вправду сходит с ума.
Я растерялась.
— Видимо, я неудачно пересказала нашу беседу. Наверное, слишком сократила. Все не так плохо. Его поведение стало подозрительным лишь в конце. И разговор о китах и мамонтах с самим собой показался немного странным.
— А перепады настроения тебя не насторожили? Сначала он тебя убить готов, потом вдруг искренне дружелюбен. Добавь еще его необъяснимый интерес к дурацким предметам… А как он подцепил рыбьи кости! Вот ей-богу… — Брат разразился хохотом.
— Прекрати, Томас! — одернула я его. — Это в восемнадцатом веке люди потешались над душевнобольными из Бедлама.
— Хм… Я бы тоже потешался, ей-богу! И ужасное может быть смешным. А вдруг… — Его тон стал серьезным. — … мы сейчас ничем не отличаемся от отца Гарри, издевающимся над «Борьбой Иакова»? Вдруг он и правда что-то скрывает? Хотя его списки мне не нравятся… Все равно, что школьные конспекты: вроде бы материала много, а на деле пшик.
— То есть, по-твоему, до книги у него руки не дойдут? — С минуту я молча смотрела на фонарь; в блеске огня мне виделось нервное и смущенное лицо отца. — Ох, Томас, если он не засядет за роман, тогда точно спятит. Он, конечно, сделал вид, будто пошутил, но… я уверена, я чувствую, это серьезно. У него, возможно, пограничное состояние. Между безумием и гениальностью один шаг… Как бы подтолкнуть его в нужную сторону!
— Смотрю, сегодня ты не слишком преуспела, — усмехнулся брат. — Только загнала его с книжкой в постель. Ладно, я возвращаюсь в дом. С приветом отец или нет, домашнее задание по алгебре никто не отменял.
— Ага, вот и возьми отца за искомую величину, — улыбнулась я. — Иди, я еще немного посижу, подумаю. Обойдешься без фонаря?
Ночь стояла ясная, окрестности заливал звездный свет.
— Обойдусь, — ответил он. — Только о чем тебе раздумывать? Не вижу смысла.
Раздумывать я и не собиралась. Меня интересовала запись беседы с Саймоном. Глава о психоанализе. Вдруг вычитаю что-нибудь полезное? Я выждала, пока Томас доберется до замка — нечего ему знать о моем тайнике! — и бросилась напрямую через луг к насыпи. От фонаря не отставало облако белых бабочек.
После теплой ветреной ночи неподвижная прохлада башни Вильмотт казалась такой странной! На лестнице я, как обычно, вспомнила о Саймоне и дне летнего солнцестояния; немного раскисла, но быстро взяла себя в руки.
«Вдруг это последняя возможность уберечь отца от смирительной рубашки?» — сурово сказала я себе. И в душе вновь забрезжил слабый огонек надежды. Если убедить отца взяться за новый великий роман, а Роуз — повременить со свадьбой, то… кто знает! Всякое может случиться.
Я взобралась вверх по разбитым ступеням и достала жестяную хлебницу (от «дипломата» пришлось отказаться из-за вездесущих муравьев). Разложив три дневника на старой железной кровати, я принялась листать страницы; света фонаря вполне хватало. Майская запись с разговором о психоанализе нашлась быстро.
Сначала шли слова Саймона о том, что он не верит, будто отец бросил писать из-за тюрьмы: проблема кроется глубже, хотя, вероятно, тюрьма все обострила. Психоаналитик непременно станет выспрашивать подробности о жизни в камере, то есть попытается морально вернуть отца в тюрьму. Наверное, может помочь повторное заключение. Однако, по мнению Саймона, это вряд ли сработает: без согласия отца здесь не обойтись, а если он согласится, то заключение по доброй воле уже не совсем заключение. По всему выходило, что сделать ничего нельзя…
Я с надеждой просмотрела следующую страницу — вдруг что пропустила? Увы! Дальше я описывала Саймона, распростертого на траве с закрытыми глазами. Сердце мучительно сжалось. Боль и счастье — две стороны одной медали… Захлопнув дневник, я уставилась в темную высь. И тут…
План сложился в голове мгновенно, вплоть до мелочей. Вроде бы в шутку. Или нет? По крайней мере, упрятывая дневники и поднимаясь по лестнице к выходу, я предвкушала, как насмешу Томаса. Карабкаться приходилось медленно, осторожно, потому что одну руку занимал фонарь. А когда я добралась до середины, произошло чудо! В унисон далекому церковному колоколу, отсчитывающему десять ударов, в моем сознании тоненько зазвенели мамины дорожные часы.
В памяти вдруг всплыло ее лицо. Не с фотографии, как обычно, — живое! Я видела каштановые волосы. Веснушки, о которых за столько лет забыла напрочь. В тот же миг в ушах зазвучал ее голос. До сих пор мне ни разу не удавалось его вспомнить! Тихий, резковатый, совершенно земной.
«Знаешь, милая, — сказал голос, — по-моему, твой план хорош».
«Но мы не сможем! — мысленно возразила я. — Это же безумие!»
«Так и ваш отец человек своеобразный», — ответила мама.
Порыв ветра с грохотом захлопнул над головой дверь. От неожиданности я чуть не свалилась с лестницы. С трудом обретя равновесие, вновь прислушалась: что еще скажет голос? Начала сама про себя задавать вопросы… Лишь церковные часы ответили мне последним ударом.
Не беда. Решение в голове уже сложилось.
Я бросилась к замку.
У порога меня встретил брат. Как ни странно, затея не показалась ему дикой. Мгновенно воодушевившись, он быстро перешел к делу.
— Отдай мне деньги, отложенные на хозяйство. Куплю завтра все необходимое. А послезавтра воплотим план в жизнь. Нужно поторопиться. Через неделю, думаю, нагрянет Топаз.
О голосе матери и его советах я умолчала; вот если бы Томас раскритиковал мою идею, то, пожалуй, рассказала бы… Но он и словом не возразил. Неужели я верю, будто общалась с матерью? Или шестое чувство решило направить меня таким сверхъестественным образом? Не знаю. Знаю только, что это факт.
Ознакомительная версия.
