букет. Ты, посетивший меня в ужаснейшую минуту моей жизни и приносящий мне любовь друга. До чего я хотел быть соучастником твоих составных. Смотри, мой ум увядает, а ты продолжаешь цвести. Будь я цветком, я продолжал бы цвести, а сорванный, играл роль посланника. Теперь же я порю чепуху на границе безумия и смерти, так как даже на этой границе я, Ильязд, ни на что не способен, кроме как пороть чепуху… – и вдруг обратил внимание, что к букету привязан шнурок, исчезающий за стеной. Ильязд стал тянуть за шнурок, уверенный, что вытащит лестницу. Действительно, шнурок был привязан к верёвочной лестнице. Ильязд укрепил кое-как лестницу, поднялся на гребень стены и стал осторожно спускаться, уверенный, что наткнётся на дорогого Шерифа, но когда, приблизившись к почве, Ильязд спрыгнул, то оказался в объятиях бена Озилио.
19
– Странная у вас манера благодарить ваших спасителей, – Ильязд не отдал себе отчёта ни в том, как набросился с кулаками на старика, ни в том, как их разняли. Но теперь он превосходно сознавал, что перед ним Суваров, и что Суваров искренне возмущён поведением Ильязда. – Вы делаете такое количество глупостей, что я начинаю удивляться, как это мы ещё продолжаем считать вас за воплощение ума. Но то, что вы сделали сейчас, это уже не глупость, а настоящее безумие. Посмотрите, что вы с ним сделали.
Ильязд всегда считал Озилио за крепкого человека, несмотря на старость. Но как же это произошло, что Озилио, поверженный и с бородой в крови, с лысиной, расписанной кровью, сидел на земле, вытянув ноги, опираясь на руку и уронив голову, которая пошатывалась от колебаний ветра.
Не слушая наставлений Суварова, Ильязд, встав на колени, принялся тормошить Озилио. Но Суваров, оттащив Ильязда, резким движением приподнял его:
– Оставьте, от ваших забот ему будет ещё хуже. И подумать только, что человек этот пёкся о вас как о родном сыне, что деньги, которые я вам отпускал в течение года, присылались мне им. Я знал, что он сумеет вырвать вас из сераля, куда вы имели глупость запрятаться, как будто вам могло доставить удовольствие позволить Шоколаду снять с вас живьём шкуру. Но теперь оставьте Озилио, о нём попекутся, не теряйте времени на более важное.
Ильязд посмотрел вопросительно на Суварова.
– Как будто вы ещё ничего не понимаете. Нет, право, Ильязд, никогда бы мне не пришло затеять с вами дело, если бы не бредни несчастного Озилио. До чего вы недалёки, до чего вы неумны, – и Суваров счёл нужным сделать несколько шагов взад и вперёд по траве.
– Ведь завтра девятое сентября [272], – Ильязд продолжал смотреть вопросительно. Суваров, делая вид, что лишается чувств, опёрся спиной о колонну и всплеснул руками.
– Чудовище, чудовище, настоящее чудовище. Нет, говорите мне что угодно, уверяйте меня, клянитесь, я вам больше не верю. Быть до такой степени наивным, нет, это немыслимо, это слишком, – он вытащил из кармана платок и вытер якобы покрывшийся потом лоб. – Чтобы вы прожили целый год в обществе людей, нарочно подобранных беном Озилио, чтобы вы были в течение года в курсе всех замыслов Триодина и его философии, чтобы вам объясняли, разжёвывали, толковали о тайных науках и значениях чисел, чтобы вас учили астрономии, астрологии и почём я знаю ещё чему, чтобы нас всех уверили, что вы новый Соломон и потому ваше настоящее призвание не бухгалтерия, не виноделие, не куреводство, не журналистика и не священство даже – а царствование духовное и светское, чтобы после того как ваше ничтожество было раздуто в какую-то неизмеримо большую величину, вы, обойдясь более чем некрасиво с вашим благодетелем, прикидывались, что вы не знаете, чем замечательно девятое число девятого месяца сего года, – нет, это слишком.
Можно было подумать, что он возмущается искренне. Ильязд, вытирая об одежду влажные от крови руки, переминался и чувствовал себя пристыженным:
– Девятое девятого месяца, право, не знаю.
– О нет, нет, это уже слишком, – начал уже кричать Суваров, – или вы не знаете, что завтра ночью Юпитер совпадает с Сатурном?
– Завтра ночью, это завтра ночью? – переспросил Ильязд, чувствуя, что земля делается из ваты и спускающаяся в султанские сады луна начинает вдруг кружиться по небу. – Завтра ночью?
– Ну да, завтра ночью, незадолго до рассвета. Теперь поняли? Завтра вечером философы переправятся с островов, их флотилия наготове, ночью флотилия должна быть захвачена, и послезавтра утром вы должны были совершить ваш торжественный въезд. Ну что, нужно вам торопиться или нет?
– Завтра ночью, завтра ночью, – вдруг закричал Ильязд, – нет, немыслимо! Я должен их предупредить. Суваров, вы будете дрожать, вы картонный храбрец, когда вы узнаете, что вы наделали. Бежим, бежим, как можно скорее, надо помешать, помешать во что бы то ни стало, понимаете? О, до чего я медленно говорю, сколько минут надо потерять, чтобы выудить все эти паршивые слова! Я не хочу играть на скрипке, понимаете, поймите без объяснений, сюда к фонарю, Суваров, вот, вот, становитесь так, теперь свет падает мне на лицо, коли вы глухи, коли вы не слышите ужаса в моём голосе, смотрите мне в глаза, смотрите мне в глаза, – но, не дождавшись, чтобы Суваров взглянул ему в лицо, Ильязд уже бежал вниз, к ограде парка, увлекая за собой американца.
– Вы думаете, что можно найти лодочника, чтобы немедленно плыть на острова? До утра ждать нет никакой возможности? Вы думаете, что вдоль берега должны уже стоять лодки философов? – он задавал вопрос за вопросом, не дожидаясь ответа, но продолжал так, словно ответ этот им был получен, не замечая, что говорит сам с собой.
– Поверх железной дороги можно пробраться вот здесь.
Суваров молчал, вернувшись к обыкновенному спокойствию. Не обращая никакого внимания на бредни Ильязда, он не отставал от него, ничего не возражая против выбранной дороги, безошибочной. Переплыть на острова? Как будто он мог не позаботиться об этом? Как будто он не знал, что Озилио явится извлечь Ильязда из дворца, чтобы подготовить к триумфу? Как будто он не знал, что Ильязд в конце концов поспешит встретиться с Триодиным?
Но преодолев железнодорожный путь и пробежав несколько шагов вдоль стены, Ильязд вдруг остановился и схватил американца за предплечья:
– Я вижу, что вы всё-таки ничего не поняли, иначе вы не бежали бы так равномерно. Вы воображаете, что это вам пробежка так, для поддержания здоровья? Скажите мне в таком случае, что вы действительно гений, дьявол и чёрт знает что, что вам на всё наплевать, что вы остаётесь невозмутимым, хотя вы знаете, что София будет взорвана завтра ночью.
– Что? Кем взорвана?
– Вот, – заликовал Ильязд, – я же знал, что вы ничего не знаете. Теперь мы в расчёте. Я
