Ознакомительная версия.
Мы тихо закрепили лестницу. Топаз чуть не приплясывала от нетерпения. Спускаться ей пришлось не «по-ангельски», вперед спиной, зато внизу она быстро вошла в роль.
— Мортмейн! — высоко подняв фонарь, вскричала мачеха. — Я тебя спасла! Это Топаз, Мортмейн! Ты свободен!
Отец подскочил как ужаленный.
— Боже! Где?.. Что случилось?!
Топаз бросилась его обнимать. Под двойным весом ножки кровати разъехались еще дальше, матрац провалился, и спинки чуть не сомкнулись «домиком».
Задыхаясь от смеха, мы с Томасом скатились вниз по каменным ступеням к Саймону. В башне стоял невообразимый гвалт: отец чертыхался и хохотал, Топаз что-то ворковала утробным голосом…
— Может, нам лучше уйти? — предложил Саймон.
— И правда, — согласилась я, а Томасу шепнула: — Пусть ломает комедию в свое удовольствие.
Мы остались ждать их в саду; вскоре вниз по насыпи заскользил огонек фонаря. Саймон тактично удалился в машину.
— Нам тоже испариться? — спросил брат.
— Нет уж. Покончим с этим сейчас.
Мы помчались навстречу отцу и мачехе. Пересеклись на мосту. Цепко держа отца под руку, она, точно маленький лорд Фаунтлерой, все твердила:
— Смелее, Мортмейн, опирайся на меня…
— Папа, ты как?! — сияя улыбкой, крикнула я.
— A-а, мои драгоценные тюремщики! — устало отозвался он. — Ничего, думаю, выживу. Если только Топаз прекратит нянчиться со мной, как с обреченным на заклание.
На пороге кухни мачеха пропустила отца вперед и, крепко схватив меня за локоть, прошептала:
— Беги в башню, проверь, что он написал.
Обожаю ее приступы здравомыслия!
Мы бросились к башне. Как хорошо, что я забыла отдать фонарик Саймону!
— Боже, меня прямо колотит от волнения… — Я окинула взглядом стол. — Когда-нибудь опишу этот миг в папиной биографии.
Томас снял камень с первой стопки листов.
— Смотри, начало! — Луч фонаря высветил крупную надпись «Раздел А». Брат сорвал верхнюю страницу… и потрясенно охнул.
Весь лист был исписан крупными, по-детски корявыми, печатными буквами: «РАЗ-ДВА-ТРИ-ЧЕТЫРЕ-ПЯТЬ, ВЫШЕЛ ЗАЙЧИК ПОГУЛЯТЬ, РАЗ-ДВА-ТРИ-ЧЕТЫРЕ-ПЯТЬ, ВЫШЕЛ ЗАЙЧИК ПОГУЛЯТЬ…» И так до конца страницы.
— Томас! — простонала я. — Мы свели его с ума!
— Чепуха! Слышала, как он разговаривал? Вполне рассудительно…
— Просто он понемногу начал приходить в себя. Сам же видишь! — Я в отчаянии ткнула пальцем в бессмысленную писанину. В душе шевельнулось смутное воспоминание. — Погоди-ка… Не помнишь, что я крикнула ему в первый вечер, когда плакала под дверью? «Пиши что угодно. Пусть даже „Вышел зайчик погулять“».
— Вот он и записал!
Томас переворачивал страницы одну за другой. «ТУТ ОХОТНИК ВЫБЕГАЕТ, ПРЯМО В ЗАЙЧИКА СТРЕЛЯЕТ…» И снова прописными буквами.
— Точно, впал в детство, — в ужасе запричитала я. — А все мы! Спровоцировали раньше времени старческое слабоумие…
— Успокойся! Видишь? Уже лучше. Взрослеет потихоньку, — сказал брат и перевернул новую страницу. Та была исписана ровным изящным почерком.
— А эт-то что за?.. Боже милостивый, он составлял головоломки!
Сначала шел простенький акростих, затем ребус, четверостишия с зашифрованными названиями животных и загадки — совсем как в старом сборнике сказок.
На последнем листе мы прочитали следующее:
«Изучить:
образцы старых прописей,
детскую энциклопедию,
составные картинки,
игрушки в Лондонском музее».
— По-моему, ничего безумного, — заметил Томас. — Точно тебе говорю: писанина со смыслом.
Только я ему не поверила. Хорошо, допустим, отец не повредился рассудком, но эти загадки-головоломки — просто развлечение! Способ убить время. Он так же играет с энциклопедией!
Мы занялись «Разделом Б».
— Что ж, тут уже никакого ребячества… — задумчиво проговорил брат спустя несколько секунд. — Хоть я ни черта и не понимаю.
Я растерянно разглядывала пронумерованные предложения, каждое длиной в две-три строчки. Стихи? Сочетания слов мне понравились; звучали они загадочно, но в них чувствовался смысл. Ликование было недолгим.
— Подсказки к кроссворду, — с отвращением процедила я. — Он развлекался! Нечего здесь читать. Идем!
Кстати, совсем забыла о Саймоне! Он ведь может уехать в любую минуту!
Ноги сами понесли меня к лестнице.
— Эй, мне нужен свет! — закричал Томас. — Я не уйду, пока все не дочитаю.
Я даже не обернулась. Брат кинулся следом и выхватил у меня фонарь.
Когда я выбралась наверх, из недр башни донесся вопль Томаса:
— Ты бы видела «Раздел В»! Сплошные диаграммы с пометками расстояний между разными пунктами! Еще нарисована птица, а рядом с клювом — слова. Вроде бы она говорит.
— Это почтовый голубь! — насмешливо бросила я. — Наверное, дальше будет портплед и тарелка с ивовым узором.
Брат в ответ обвинил меня в том, что я веду себя, как отец Гарри.
— Он тоже издевался над «Борьбой Иакова». А я уверен, тут что-то серьезное!
Но я по-прежнему ему не верила. Какая мне вообще разница: черновик это или шутка? Саймон, Саймон, Саймон… Больше меня в тот миг ничто не занимало.
Мачеха торопливо спустилась в кухню.
— Мортмейн в ванной, можно поговорить. — Ее голос дрожал от волнения. — Как чудесно, он засел за работу! Ну, что там?
Ужасно не хотелось ее разочаровывать.
— Э-э-э… не знаю. Может, Томас прав, может, ошибается… — начала я издалека.
На описании кроссвордов Топаз сникла.
— И он наверняка считает это работой, — озабоченно проговорила она. — Его разум в смятении. Пройти через такое!.. Знаешь, мне нужно тебе кое-что рассказать. Впрочем, сейчас нет времени. Сначала Саймон. Кассандра, не съездишь с ним вместо меня? А я останусь с Мортмейном. Не стоит говорить ему о побеге Роуз, пока он не окреп. Я и о Саймоне не рассказала.
Сердце чуть не выскочило из груди от восторга.
— Конечно!
— Ради бога, вправь Роуз мозги. Я объяснила Саймону, что лучше поехать тебе. Он тоже так считает. Ты скорее на нее повлияешь. Он в машине.
Собралась я в мгновение ока. Стыдно признаться, но душа моя пела. Несмотря на провал эксперимента с отцом. Несмотря на боль в глазах Саймона.
Роуз его бросила. Бросила! Вот-вот мы помчимся в неизвестность навстречу солнцу. Вдвоем!
Я побежала к автомобилю. Еще было темно, но небо стало мутным, звезды потускнели. На подъемном мосту я услышала вой Элоизы. Мы заперли ее в караульне, и теперь она, взобравшись на отцовский стол, прижималась длинной мордой к черному окну.
Сердце ухнуло: там ведь дневник! Слава богу, следом выскочила Топаз со свертком бутербродов. Я попросила ее спрятать записи и не пытаться их расшифровать.
— Передай папе привет. Объясни ему, мы хотели как лучше! — От счастья мне хотелось обласкать всех и каждого.
И мы тронулись. Миновали сарай, где я подслушала разговор Саймона с братом. Проскочили перекресток, где хором читали стихи первого мая. Промчались мимо деревенского луга, где пересчитывали звуки и запахи.
Вот и каштан у гостиницы! Мне стало больно за Саймона: вдруг он вспомнил золотистые волосы Роуз на фоне зеленой листвы?
«Я сделаю его счастливым! — пообещала я себе. — Клянусь! Руки у меня теперь развязаны».
В начале пути мы чуть-чуть поговорили об отце. Коттон не согласился с моим предположением, что найденные в башне черновики — пустое бумагомарание, и захотел взглянуть на них сам.
— Хотя, конечно, это и в самом деле необычно, — добавил он. И замолчал.
Когда мы отъехали от годсендской дороги на несколько миль, Саймон неожиданно спросил:
— Вы знали об истинных чувствах Роуз ко мне?
Что тут ответишь? Я задумалась. Надолго.
— Ладно, неважно, — бросил он. — Разумеется, я не имел права спрашивать.
— Саймон… — начала я.
Но он меня перебил.
— Оставим эту тему. Лучше сначала выяснить, действительно ли она думает так, как написала.
Затем Саймон предложил надвинуть крышу, чтобы я не замерзла: убрать ее попросила Топаз — в Лондоне стояла духота. Я отказалась. Воздух был по-утреннему прохладный, но приятный.
До чего же странная атмосфера в сонных деревнях! И мотор там рокочет громче, и фары светят ярче…
У домов Коттон сразу сбрасывал скорость. А ведь другие в его состоянии мчали бы сломя голову. В одном коттедже на верхнем этаже мерцал огонек свечи, у калитки стоял автомобиль.
— Наверное, доктор, — сказала я.
— Кто-то при смерти… Или вот-вот появится на свет… — отозвался он.
Темно-синее небо поблекло, стало дымчатым. Деревня напоминала бесцветную картинку, нарисованную мелом на серой бумаге, — на мили вокруг ни единого яркого мазка. Ни день, ни ночь, ни рассвет… Скорее сумерки. Я поделилась наблюдением с Саймоном. Оказывается, этот странный свет, окутывающий мир перед восходом солнца, он называет расплывчатым!
Ознакомительная версия.
