Насколько я понял, все они плыли в теннисный клуб в Ментон-Сен-Бернар. Должно быть, их родители живут в виллах на берегу озера. А куда плыли мы? Где жили наши родители? Была ли Ивонна "девочкой из хорошей семьи", как наши попутчицы? А я? И все-таки графский титул - не то что какой-нибудь крокодильчик, едва заметный на белой рубашке. "Господина графа просят к телефону!" Да-да, неплохо звучит.
Мы сошли на берег все вместе в Ментоне. Теннисисты с ракетками нас обогнали. Мы проходили мимо вилл, фасадом напоминающих горные шале, куда приезжают отдыхать из года в год многие поколения мечтательных горожан. Некоторые виллы едва виднелись за разросшимися кустами боярышника и елками.
Вилла "Примавера"... Вилла "Эдельвейс"... Вилла "Серна"... Шале "Мари-Роз"... Теннисисты свернули налево к сетке корта. Их болтовня и смех затихли вдали.
Мы же пошли направо к табличке с надписью: "Гранд-Отель Ментона". Поднялись по очень крутой тропинке в чьем-то саду и очутились на посыпанной гравием эспланаде. Отсюда открывался вид на всю окрестность, он был мрачнее, чем с балкона "Эрмитажа". Этот берег озера казался диким, пустынным. Отель был старым. В вестибюле стояли вечнозеленые растения в кадках, кожаные кресла и огромные диваны с клетчатыми покрывалами. Целые семьи съезжались сюда в июле и августе. Записывали в книгу одни и те же двойные, типично французские фамилии: Сержан-Вельваль, Атье-Морель, Пакье-Папар... И когда, получив ключ, мы тоже расписались, мне показалось, что "граф Виктор Хмара", как жирное пятно, испортил всю картину.
Мимо нас шествовали на пляж дети, их мамы, бабушки и дедушки, все очень чинные, с сумками, махровыми полотенцами и подушками. Несколько молодых людей обступили и принялись расспрашивать высокого человека с короткими темными волосами, в расстегнутой на груди армейской рубашке цвета хаки. Он опирался на костыли.
Угловая комнатка. Одно окно выходит на эспланаду и озеро, другое заколочено. Высокое зеркало на ножках и столик, покрытый кружевной салфеткой. Кровать с медными решетчатыми спинками. Мы встали с нее лишь с наступлением темноты.
Когда мы спустились в вестибюль, я увидел, как вернувшиеся с пляжа ужинают в столовой. Все они были одеты по-городскому. Даже дети: мальчики в галстучках, девочки в нарядных платьицах. Зато мы оказались единственными пассажирами на палубе "Адмирала Гизана". Обратно он плыл еще медленнее. Останавливался у пустых причалов и опять пускался в путь, старая, измятая посудина. Сквозь листву светились окна вилл. Вдали виднелось казино, освещенное прожекторами. Наверное, там сегодня какой-нибудь праздник. Мне хотелось, чтобы пароход помедлил на середине озера и остановился у полузатонувшего понтона. Ивонна спала.
Мы часто ужинали вместе с Мейнтом в "Стортинге". Садились за столик под открытым небом, покрытый белой скатертью. На каждом таком столике лампа с двойным абажуром. Похоже на фотографию торжественного ужина на благотворительном вечере в пользу детей-сирот в Каннах 22 августа 1939 года, или ту, которую я всегда ношу с собой: там заснят мой отец со своими ныне уже умершими знакомыми 11 июля 1948 года в каирском казино в ночь избрания юной англичанки Кэй Оуэн мисс "Bathing Beauty" ["Краса курорта" (англ.)]. Точно так же выглядел "Спортинг" в то лето, когда мы там ужинали. Та же обстановка. Те же "светлые" ночи. Те же лица. Да-да, некоторые из них я узнал.
Мейнт появлялся то в одном, то в другом своем ярком смокинге, Ивонна надевала платья из муслина или крепа. Она любила и шарфы болеро. Я же был обречен вечно ходить в одном и том же фланелевом костюме и галстуке "Интернэшнл Бар Флай". Вначале Мейнт часто возил нас в "Святую Розу", кабаре на берегу озера недалеко от Ментон-Сен-Бернара, а точнее, в Вуарене. Он был знаком с его хозяином, неким Пулли. Мейнт сказал, что Пулли не имеет вида на жительство. Толстяк с мягким взглядом был сама деликатность. И со всеми сюсюкал. "Святая Роза" считалась шикарным заведением. Там собиралась та же роскошная публика, что и в "Спортинге". На террасе с перголой танцевали. Помню, я прижал к себе Ивонну и подумал, что просто жить не смогу без запаха ее волос и кожи, а музыканты играли блюз.
В общем, нам на роду было написано встретиться и соединиться.
Возвращались мы очень поздно, так что пес уже спал в гостиной. С тех пор, как мы с Ивонной стали жить вместе в "Эрмитаже", его меланхолия возросла. Каждые три часа он с обязательностью маятника обходил нашу комнату и опять ложился. Прежде чем удалиться в гостиную, он на какое-то мгновение застывал у окна, садился, навострив уши, и не то следил за перемещениями "Адмирала Гизана", не то обозревал окрестности. Меня потрясла деликатность печального зверя, я был очень тронут, когда понял, что он нас охраняет.
Ивонна надевала пляжный халат в широкую зеленую и оранжевую полоску и ложилась поперек кровати с сигаретой. На ее тумбочке между губной помадой и дезодорантом вечно валялись пачки денег. Откуда они взялись? Сколько времени она живет в "Эрмитаже"? Ее "поселили" сюда на время съемок. Но ведь съемки закончены? "Мне так хотелось, - призналась она, - прожить весь "сезон" на курорте! Этот "сезон" будет просто блеск!" "Курорт", "сезон", "просто блеск", "граф Хмара"... Кто кого обманывал, повторяя чужие заученные слова?
Может быть, ей нужен был друг? Я же относился к ней со всем вниманием, предупредительностью, деликатностью и влюбленностью восемнадцатилетнего мальчика. Первое время перед сном мы либо говорили о ее "будущности", либо она просила меня прочесть ей несколько страничек из "Истории Англии" Андре Моруа. И каждый раз, как я принимался за чтение, немецкий дог садился в дверях гостиной и с важностью смотрел на меня. Ивонна, в полосатом халате, растянувшись, слушала, слегка сдвинув брови. Я так и не понял, с чего вдруг ей, за всю свою жизнь не прочитавшей ни одной книги, полюбился этот исторический труд. Сама она не могла дать ясного ответа: "Понимаешь, это так здорово написано... Андре Моруа великий писатель". Полагаю, она случайно нашла "Историю Англии" в холле "Эрмитажа", и книга стала для нее чем-то вроде талисмана или доброй приметы. Она часто просила: "Читай помедленней!" - или спрашивала, что значит то или иное выражение. Она хотела выучить "Историю Англии" наизусть. Я сказал, что Андре Моруа еврей, автор изящных новелл и знаток женской психологии. Однажды вечером она с моей помощью написала ему письмо: "Господин Андре Моруа, я восхищаюсь вами. Часто перечитываю вашу "Историю Англии" и хотела бы получить ваш автограф. С уважением. Ивонна Х."
Он почему-то не ответил.
Давно ли она знакома с Мейнтом? Целую вечность. У него тоже, кажется, есть квартира в Женеве, и они почти всегда и повсюду вместе. Мейнт "по мере сил" практиковал. Книга Моруа была заложена визитной карточкой с четкой надписью "Доктор Рене Мейнт", а в ванной, на краю одной из раковин, среди флакончиков я обнаружил рецепт снотворного с печатью "Доктор Р.С.Мейнт".
Каждое утро, проснувшись, мы находили под дверью записки от Мейнта. У меня сохранилось несколько штук; столько времени прошло, а от них все еще пахнет пачулями. Исходит ли этот запах от конверта, от бумаги или же - как знать? - от чернил, которыми писал Мейнт? Перечитываю первую попавшуюся: "Смогу ли я увидеться с вами сегодня вечером? Во второй половине дня мне нужно будет съездить в Женеву. Позвоню вам часов в девять в гостиницу. Целую. Ваш Рене М." Или вот еще: "Простите, что я вдруг исчез! Дело в том, что я двое суток не выходил из номера. Меня поразило, что через три недели мне исполнится двадцать семь лет. И я стану очень, очень немолодым человеком. До скорой встречи. Целую. Ваша боевая крестная мать - Рене". Или эта, адресованная Ивонне, написанная странным неровным почерком: "Представляешь, кого я только что встретил в холле? Франсуа Молаза грязную шлюху! И он подумал, что я пожму ему руку. Нет уж, дудки! Дудки! Да чтоб ей сдохнуть!" (Последняя фраза четырежды подчеркнута.) И множество других, тому подобных.
Они часто говорили между собой о незнакомых мне людях. Я запомнил некоторые имена: Клод Брэн, Паоло Эрвье, некая Рози, Жан-Пьер Пессо, Франсуа Молаз, Карлтон и какой-то Дуду Хендрикс, которого Мейнт величал свиньей... Почти сразу я догадался, что это местные жители; ведь если летом здесь курорт, то начиная с октября - обычный провинциальный городок. Мейнт рассказывал, что Брэн и Эрвье "преуспели" в Париже, Рози "получила от отца в наследство гостиницу в Ла-Глюза", а "эта шлюха" Молаз, сын владельца книжного магазина, задирает нос, каждое лето появляясь в "Спортинге" с социетарием театра "Комеди Франсез". Все они, без сомнения, друзья их детства и юности. Стоило мне о чем-нибудь спросить, Ивонна и Мейнт сейчас Же смолкали и отвечали уклончиво. Тогда я вспоминал паспорт Ивонны и представлял себе, как они лет в пятнадцать - шестнадцать выходят вместе зимним вечером из кинотеатра "Регент".
7
Хорошо бы отыскать программу "Турсервиса". На ее белой обложке зеленым пятном обозначено казино и намечен легкий силуэт женщины в стиле Жана-Габриэля Домерга. Проглядев перечень увеселений с точными датами, я бы лучше ориентировался во времени.
