— И неужели ни одна не приглянулась? Не потешила мужское самолюбие откровенным признанием? Не захотела с тобой встретиться в реале?
— Даже если бы не появилась ты, я бы не стал на подобные предложения реагировать. Это не мой стиль. Точнее сказать: не моя натура. Я предпочитаю сам просить у женщины… Но когда это делает она, да еще без какой бы то ни было преамбулы, меня это и смущает, и возмущает.
— Господь Землю сотворил за 7 дней, почему ж полюбить одного человека так иногда сложно, что требуется вся жизнь…
— Вся жизнь требуется, чтобы сберечь любовь. А полюбляют мгновенно.
Счастье, как сердцебиение, постоянно стучится в нашу душу. Автор
— Где ты пропадаешь? Я без тебя провела бессонную ночь.
— Обижаешься?
— Это ты меня обижаешь…
— Чем же?
— Ты испытываешь меня? Мое терпение… Не делай так больше! Не нужно со мною так…
— Вот это и есть недовольство тем, что мы не рядом
— Не огорчай меня, пожалуйста!
— Не хочу, очень не хочу тебя огорчать…
— Ты понимаешь, что происходит?
— Понимаю. Нам пора обняться, а мы все еще воду в ступе толчем.
— Я впервые не знаю, как ответить…
— Надо остановиться, пока не испортили наше чудо.
— Но у меня и так внутри тормоз…
— Давай, пока не случилось непоправимого, прекратим этот диалог. Мы в тупике. И выйти из него можно, только обнявшись…
— Я тебя обнимаю…
— Пока!
Коронида
(Миф 9)
Мы знаем две версии ее происхождения: 1) дочь фессалийца лапифа Флегия, возлюбленная Аполлона. Коронида изменяет ему со смертным человеком Исхием, ожидая рождения ребёнка от бога. Зевс убивает Исхия молнией. Аполлон же поражает Корониду стрелой, но вынимает ребёнка из чрева матери. Аполлон сжигает тело Корониды, а младенца Асклепия, выхваченного из чрева горящей Корониды, передает на воспитание кентавру Хирону;
2) дочь фокидского царя Коронея, которую преследовал Посейдон. Чтобы спасти её от любовных посягательств бога, Афина превратила Корониду в ворону.
— Улыбаюсь! Я люблю своё зеркало, но только, когда я в нём отражаюсь красиво… Оказывается, зеркало — очень опасная штука.
— Я — твое зеркало отныне.
— У меня есть фото в моём альбоме «Коронида», где я стою полуобнажённая, отражаясь в зеркале. «Свет мой, зеркальце, скажи…» — так и называется… Посмотри, если не обратил внимание…
— Я на это фото не могу спокойно смотреть…
— Кстати, этот ракурс возник совершенно случайно, подсмотренный моей сестренкой,16-летней Натали… когда я только надевала новый купальник и собиралась на пляж…
— Неважно, что и как. Важно, что уже тогда снимок этот родился для меня.
— А ты, наверное, прав…
— Может быть, на 100 %.
— Целую нежно! Теперь отпускаю…
— Отпускаешь? Сейчас я уйду, сам не зная куда…
— Куда тебе от меня?! Хотя… может, от меня бежать надо, пока не поздно…
— Это тебе надобно от меня бежать…
— Я понимаю, о чем ты, но я думаю о твоей Элоне. Вы же семья, живёте вместе, под одним кровом… Почему ты считаешь, что ты не нужен своей жене… А если она так не считает?
— Мы с Элоной все обсудили. Но речь ведь ты ведешь не об Элоне. Ты о себе. Я понимаю, тебе нужны мои аргументы. Так знай. Я тебя уже принял в себя. Ты не заметила!? А разве чувство комфорта, которое ты испытываешь, не говорит тебе, что ты уже дома. То есть во мне?!
— Твои усы не колючие?
— Мягкие, как дыхание…
— Хочу убедиться.
— Это значит, что нам пора встретиться в реале!
— Когда и где?
— А вот это решать не мне…
В реале они встретились спустя неделю. И организовал им это свидание не кто иной, как сам Горбун.
Проходило все в городских апартаментах четвероного олигарха. До этого Дону не приходилось так близко видеть знаменитого Горбуна. Потому первое несколько минут он чувствовал себя весьма скованно. Отвечал невпопад, потея и заикаясь. Думая при этом, что, видимо, не зря о кентаврах говорят, что все они все в большей или меньшей степени гипнотизеры.
Вблизи Горбун не казался ни величественным, ни громоздким. На шее у него на потемневшей серебряной цепи болталась тяжелая серебряная же пентаграмма. Торс перехватывала кожаная портупея с кобурой для внушительных размеров пистолета (но пустой из уважения к гостю), возможно, кольта. Мускулистые руки в густых рыжих волосах. Был он не подстрижен, но вымыт. Благоухал шампунем или каким–то еще неведомым Дону одеколоном. На плечах — расшитая шерстяной нитью долгополая попона, скрывающая не только горб, но и все, что бывает у мужчин ниже пояса.
— Ну что, брат! Можно я тебя пока так буду называть…
— И это будет правильно, — поддакнул Дон.
— Конечно! Ты ведь не человек, хотя и не кентавр.
— Как все мутаны.
— Не люблю этого слова. Мутаны — уроды. А разве ты или мои дети такие?!
— Нет!
— Вы нормальные. И не глупее человеков… Я скажу больше, часто и поумнее…
Горбун вынул из чернолакового кувшина залитую воском пробку, налил в фарфоровые тонкой работы чаши красного вина, двинул свою навстречу к нему идущей Дона. Сам выпил залпом и пристально глянул на то, как это сделает Дон. В чаше было около полулитра. Такие дозы пивать Дону приходилась. Но не залпом, а переводя дыхание. Потому он, сделав несколько глотков, поставил чашу на высокий инкрустированный столик. В голове слегка зашумело. Под сердцем стало тепло. И Дону захотелось присесть. Однако в гостиной кресел по обычаю кентавров не было.
Горбун хлопнул в ладоши. В гостиной появились несколько мутов с подносами. Они раздвинули стоявший у стены другой стол. Накрыли его. А гостю принесли высокое кресло наподобие тех, что стоят у стоек в барах. Дон забрался на него и тем самым сравнялся с глазами хозяина, пристально глядевшими на него.
— Скажу еще больше. Все эти россказни насчет детородности мутов, как наших двуногих детей человеки окрестили, чистой воды напраслина. Все вы способны к зачатию. И у вас может быть потомство. Но у большинства из вас ничего не получается главным образом потому, что вы зомбированы так называемым общественным мнением. Вас оно сглазило. Вам с колыбели внушается этот порок. Тот из вас, кто сумеет освободиться от наваждения, сможет и ребенка сотворить.
Все, что говорил Горбун, Дон уже слыхал. Но всю эту информацию о засекреченной способности мутов иметь детей считал досужей болтовней. И только теперь впервые воспринял её как достоверность, потому что говорил об этом сам Горбун. Великий неподражаемый Горбун.
— Так почему же те, кто знает, правду, молчат? Почему никто из них (Дон хотел сказать из вас, но язык не повернулся) ничего не делает?
— Пока что нам так лучше. Меньше претензий. Мол, верят, что недетоспобны. Чувствуют себя ущербными, и хорошо. Нас ведь, четвероногих, осталось всего ничего. Какая–то сотня–другая. Но мы знаем, и наши противники знают, что наши двуногие дети способны не только человеков рожать, но и полноценных кентавров. Мы молчим. Не время демонстрировать. Молчание нам помогает выживать. Мы делаем вид, что не знаем истины. И это спасает наше племя…
— А когда? Когда, в таком случае, мы заявим о себе?
— Не знаю. Может быть, это сделают ваши дети. Когда вас будет много. Когда вы станете представлять силу, необоримую силу.
— Четвероногие, то есть настоящие кентавры тоже рождаются. Но мы скрываем это. И нам удается это, потому что рождаются они не так часто, как бы хотелось. Они растут вдали от глаз людских. Рождаются и двуногие. Но мы не афишируем и эти факты. Нам это удается, потому что у нас есть свои роддома. Они в горах в прекрасно оборудованных пещерах… Наши дети вырастают в тайне. Они идут в жизнь с паспортами людей. И многих из них просто невозможно распознать. Уже сегодня таких немало. Мы всюду: во власти, в науке, искусстве, медицине… Но этого мало. Мы не хотим утверждаться через кровопролитие. Мы хотим обрести равноправие умом, а не мечом.
— Когда это будет?
— Будет. Я это знаю, потому и ты сегодня здесь. Пьешь мое вино, пользуешься моим доверием. Ты хочешь жениться на моей дочери? Скажу прямо, меня не интересуют мотивы твоего желания. Я знаю о тебе немало, чтобы доверить Корониду. Но я тебя обязан предупредить. У тебя может быть сколько угодно женщин. Но жена только одна. В противном случае, я изгоню тебя из моей семьи. И не только семьи…
Мут — изгой! Что может быть страшнее: человекам не важен, кентаврам не нужен…
— Сейчас войдет Коронида. Ты готов к встрече с нею?
— Готов!
— А я не уверен. Стоит тебе только взглянуть на нее, встретиться глазами, соприкоснуться… я уже не говорю о большем… — и тебе не захочется расстаться с нею… Таковы наши дочери. Я имею в виду дочерей чистокровных отцов.
