Фолдер, который во время речи судьи внимательно смотрел на него, роняет голову на грудь. Когда стражники уводят его, Руфь вскакивает с места. В зале
движение.
(Репортерам.) Я прошу представителей прессы не упоминать имени свидетельницы в отчетах.
Репортеры кланяются в знак согласия.
(Руфи, которая, не отрываясь, смотрит в направлении, куда увели Фолдера.) Вы поняли? Ваше имя не будет упомянуто.
Коксон (дергая ее за рукав). К вам обращается судья.
Руфь оборачивается, пристально смотрит на судью и снова отворачивается.
Судья. Мне сегодня придется еще посидеть здесь. Объявите следующее дело.
Секретарь суда (стражнику). Переходим к делу Джона Були.
Под возгласы "Свидетели по делу Були!" занавес падает.
ДЕЙСТВИЕ ТРЕТЬЕ
СЦЕНА ПЕРВАЯ
Тюрьма. Просто обставленная комната. Два больших окна с решетками выходят на тюремный двор, где люди в желтой одежде и в желтых шапках без козырьков быстро шагают гуськом, на расстоянии четырех шагов друг от друга по зигзагообразной белой линии, начерченной на цементе двора. Посредине стоят два стражника в синей форме, в островерхих фуражках и при саблях. В комнате выцветшие стены, шкаф с множеством официального вида книг. Между окнами конторский шкаф, на стене план тюрьмы. Письменный стол завален бумагами. Сочельник. Начальник тюрьмы - подтянутый, строгого вида мужчина с подстриженными светлыми усами, задумчивыми глазами и седыми, редеющими на висках волосами - стоит у письменного стола, рассматривая пилку, грубо сделанную из куска металла. На руке, в которой он держит пилку, не хватает двух пальцев, и поэтому на нее надета перчатка. В двух шагах от него стоит навытяжку старший надзиратель Вудер, высокий, худой, лет шестидесяти, с военной выправкой. У него седые усы и печальные, как у обезьяны, глаза.
Начальник (со слабой, рассеянной улыбкой). Любопытная вещица, Вудер! Где вы ее разыскали?
Вудер. У него в матраце, сэр. Уже года два мне не попадались такие штучки.
Начальник (с любопытством). У него был какой-нибудь определенный план?
Вудер. Он успел перепилить прут оконной решетки вот на столько. (Показывает двумя пальцами расстояние примерно в полсантиметра.)
Начальник. Я зайду к нему в камеру сегодня же. Как его зовут? Моуни? Стреляный воробей, надо полагать?
Вудер. Да, сэр, сидит четвертый раз. Такому тюремному старожилу пора бы уж знать, что все это бесполезно. (С презрительной жалостью.) Занятие, говорит, по крайней мере. Одно у них занятие: двери взламывать да окна высаживать - что на воле, что здесь.
Начальник. Кто сидит рядом к ним?
Вудер. О'Клири, сэр.
Начальник. А! Тот ирландец!
Вудер. А в следующей камере - парнишка Фолдер, каторжный, а рядом с ним - старик Клинтон.
Начальник. Да-да, "философ"! Надо будет поговорить с ним о его глазах.
Вудер. Ведь вот что интересно, сэр: они как будто знают, когда кто-нибудь затевает побег. Делаются какими-то беспокойными. Вот и сейчас, настоящая волна прокатилась!
Начальник (задумчиво). Странная вещь - эти волны возбуждения. (Оборачивается и разглядывает арестантов, выведенных на прогулку.) А здесь, на дворе, кажется, все спокойно.
Вудер. Утром этот ирландец О'Клири начал барабанить в дверь камеры. И от такой вот мелочи все заключенные сразу словно взбесились. Они иной раз точно звери неразумные.
Начальник. Так бывает с кавалерийскими лошадьми перед грозой, я это видел: по всему строю вдруг словно что-то прокатится.
Входит тюремный священник. Это темноволосый, аскетического вида человек в будничной священнической одежде. У него неподвижное лицо, плотно сжатые
губы, размеренная речь образованного человека.
(Показывая пилку.) Видели, Миллер?
Священник. Полезная вещичка.
Начальник. Годится для нашего музея, а? (Идет к шкафу и открывает его. Внутри виден целый ряд каких-то веревок, крючков и металлических инструментов; к каждому из них привязан ярлычок.) Благодарю вас, мистер Вудер, вы свободны.
Вудер (отдает честь). Слушаюсь, сэр. (Уходит.)
Начальник. Это объясняет поведение заключенных за последние день-два, как вы думаете, Миллер? Возбуждение прокатилось по всем этажам.
Священник. Я не заметил ничего особенного.
Начальник. Да, кстати! Я хотел бы пригласить вас пообедать с нами на рождество.
Священник. Завтра? Очень вам благодарен.
Начальник. Меня всегда огорчает, когда среди заключенных появляется недовольство. (Бросает взгляд на пилку.) Придется наказать беднягу! Не могу не сочувствовать человеку, который пытается вырваться на волю. (Кладет пилку в карман и запирает шкаф.)
Священник. У некоторых из них удивительная сила воли, причем какая-то извращенная. Пока ее не сломишь, с ними ничего нельзя поделать.
Начальник. Боюсь, что и потом от них не много добьешься. Как сегодня земля? Не слишком затвердела, чтобы сыграть в гольф?
Снова входит Вудер.
Вудер. Посетитель, который навещал заключенного "Ка-три-ноль-ноль-семь", желает поговорить с вами, сэр. Я заявил ему, что это не принято.
Начальник. По какому вопросу?
Вудер. Сказать ему, что вы заняты, сэр?
Начальник (как бы покорившись своей участи). Нет, нет, я поговорю с ним. Не уходите, Миллер!
Вудер подает знак кому-то, стоящему за дверью, пропускает посетителя и уходит. Посетителем оказывается Коксон. На нем теплое пальто до колен,
шерстяные перчатки, в руках цилиндр.
Коксон. Простите, что побеспокоил вас. Я только что беседовал с молодым человеком.
Начальник. У нас здесь много молодых людей.
Коксон. Его фамилия Фолдер. Дело о подлоге. (Достает свою визитную карточку и протягивает ее начальнику.) Фирма Джеймс и Уолтер Хау хорошо известна в юридическом мире.
Начальник (беря карточку, с легкой улыбкой). О чем же вы хотите поговорить со мной, сэр?
Коксон (внезапно замечая арестантов во дворе). Боже, какое зрелище!
Начальник. Да, отсюда мы вынуждены любоваться этим зрелищем. Мой собственный кабинет ремонтируется. (Садится за стол.) Я вас слушаю.
Коксон (с трудом отрывая взгляд от окна). Мне очень хотелось сказать вам несколько слов. Я ненадолго задержу вас. (Доверительно.) Дело в том, что у меня, собственно, нет права быть здесь. Но ко мне приходила его сестра родителей-то его нет в живых, - и она прямо в отчаянии. "Мой муж, - это она мне говорит, - не пускает меня к нему и все твердит, что Уильям опозорил семью. А другая сестра у нас совсем больная". Вот она и попросила, чтобы пошел я. Ну, а я ведь интересуюсь молодым человеком. Он служил у нас младшим клерком, мы с ним были в одном приходе, так что мне не хотелось отказывать. А вам я хочу сказать вот что: мне кажется, он чувствует себя здесь одиноким.
Начальник. Не удивительно.
Коксон. Мне не выкинуть этого из головы. Я вижу, что многие здесь работают вместе.
Начальник. Это наши собственные заключенные, а те, кто осужден на каторжные работы, отбывают здесь три месяца в одиночном заключении, сэр.
Коксон. Но ведь надо же считаться с обстоятельствами. Он совершенно подавлен. Моя просьба к вам - разрешить ему встречаться с другими.
Начальник (несколько развлеченный этой суетой). Будьте любезны, Миллер, позвоните. (Коксону.) Может быть, вам интересно послушать, что скажет о нем тюремный врач?
Священник (звонит). Вы, по-видимому, не привыкли бывать в тюрьмах, сэр?
Коксон. Нет. Но это такая печальная картина! А он совсем молодой человек. Я сказал ему: "Не пройдет и месяца, как вы выйдете из одиночки и окажетесь среди людей, это будет для вас такая приятная перемена!" А он отвечает: "Целый месяц!" "Ну, ну, - говорю я, - не надо унывать. Что такое месяц? Чепуха!" А он говорит: "Один день здесь, в этой камере, когда сидишь под замком и все думаешь и тоскуешь, тянется дольше, чем год на воле. Я ничего не могу поделать! - говорит он. - Я стараюсь держать себя в руках, но такой уж я человек, мистер Коксон!" Тут он закрыл лицо рукой, и, сквозь его пальцы покатились слезы. Так тяжело было смотреть...
Священник. Это молодой человек с большими, немного странными глазами, не так ли? Кажется, не англиканской церкви?
Коксон. Совершенно верно.
Священник. Я его знаю.
Начальник (вошедшему Вудеру). Скажите доктору, что я очень прошу его зайти сюда на минуту.
Вудер отдает честь и выходит.
Он ведь как будто не женат?
Коксон. Нет. (Доверительно.) Но есть женщина, которой он очень предан. Не совсем-то там все благополучно. Это печальная история.
Священник. Если бы не вино и не женщины, сэр, все тюрьмы можно было бы закрыть!
Коксон (глядя на священника поверх очков). Д-да, но об этом я хотел бы поговорить с вами особо. Он надеялся, что ей разрешат прийти сюда и навестить его, но ей не разрешили. Конечно, он расспрашивал меня про нее. Я старался говорить как можно осторожнее, но я не мог лгать бедняге, когда он сидит здесь, это было бы все равно, что ударить его. Боюсь, что мои слова еще больше расстроили его.
