И потом, какой абсурд - поверить, будто бы Мальвина действительно способна кого-нибудь переделать! Давным-давно, когда ум человеческий был еще в процессе эволюции, такое было возможно. Гипнотическое внушение, месмерическое82 влияние, ускорение дремлющих мозговых клеток до активного состояния путем магнитной вибрации. Все это отошло в прошлое. На дворе сейчас времена Георга Пятого,83 а не короля Херемона. Что в действительности заинтересовало профессора - так это: как отреагирует на предложение сама Мальвина? Конечно, постарается увильнуть. Бедняжечка. Но мог ли какой-либо человек в здравом уме, профессор математики…
Мальвина стояла рядом. Никто не заметил, как она вошла. Двойняшки не отрывали глаз от мудрого и ученого Кристофера. Профессор, размышляя, ничего не замечал вокруг. И все же от этого так и пробрала оторопь.
- Мы никогда не должны переделывать того, что однажды сотворил добрый господь Бог, - сказала Мальвина.
Говорила она с изрядной серьезностью. Детскость, казалось, покинула ее.
- Вы так считали не всегда, - ответил профессор.
Профессора так и резануло, что со звуком Мальвининого голоса вся идея об этом как о доброй шутке улетучилась. Было в Мальвине что-то такое.
Она сделала небольшой жест. Профессору он давал понять, что замечание его не совсем хорошего вкуса.
- Я говорю как человек познавший, - ответила она.
- Прошу меня извинить, - сказал профессор. - Я не должен был этого говорить.
Мальвина приняла извинение профессора с поклоном.
- Но это ведь совсем иной случай, - продолжал профессор.
Им завладел совершенно другой интерес. Легко было призвать на выручку мадам Здравый-Смысл в отсутствие Мальвины. Под взглядом же ее таинственных глаз эта добрая госпожа имела привычку неприметно улизнуть. Предположим, - мысль, конечно, смехотворна, но предположим, - что и в самом деле что-то произойдет! Разве не служит человеку оправданием психологический эксперимент? Что было началом всей науки, как не прикладное любопытство? Быть может, Мальвина тогда сумеет (и пожелает) объяснить, как это делается. То есть, если что-то вообще произойдет, но ничего, конечно, не будет, и тем лучше. Пора с этим кончать.
- Ведь дар будет использован не ради личных целей, а во благо другим, - настаивал профессор.
- Видите ли, - убеждал Виктор, - мама сама хочет перемениться.
- И папа этого хочет, - нажимала Виктория.
- Мне кажется, если можно так выразиться, - добавил профессор, - то, по сути дела, это станет чем-то вроде искупления за… ну, за… за наши ошибки молодости, - довершил профессор, слегка нервничая.
Мальвина не отрывала глаз от профессора. В тусклом свете комнаты с низким потолком казалось, будто только эти глаза и видны.
- Вы желаете этого? - спросила Мальвина.
Это было совершенно нечестно с ее стороны, говорил себе впоследствии профессор, - возложить всю ответственность на него. Если она в действительности настоящая Мальвина - придворная дама королевы Гарбундии, то возраст давал ей полное право решать самой. По подсчетам профессора, ей должно быть сейчас около трех тысяч восьмисот лет. Профессору же еще нет и шестидесяти - сущее дитя в сравнении с ней! Но глаза Мальвины так и пригвождали к месту.
- Так ведь не может же быть никакого вреда, - ответил профессор.
И Мальвина, по-видимому, приняла это как свое благословение.
- Пусть подойдет к Каменным Крестам на закате солнца, - молвила она.
Профессор проводил двойняшек до двери. По причине, какой он не мог объяснить себе сам, все трое вышли на цыпочках. Мимо проходил старый почтальон мистер Брент - двойняшки побежали за ним и взяли его за руки. Мальвина все еще стояла там, где ее оставил профессор. Это было совершенно нелепо, но профессор ощутил страх. Он прошел на кухню, где было светло и жизнерадостно, и завел с миссис Малдун беседу о «гомруле».84 Когда он вернулся в гостиную, Мальвины уже не было.
В ту ночь двойняшки разговоров не вели, и решили не говорить ни слова и наутро, а просто попросить мать пойти с ними вечером погулять. Было опасение, что она может потребовать объяснений. Но, на удивление, она согласилась без расспросов. Двойняшкам показалось, будто это сама миссис Арлингтон и выбрала тропку, ведущую мимо пещеры, а дойдя до Каменных Крестов, села и словно забыла об их существовании. Не замечаемые ею, они на цыпочках отошли, но сами толком не знали, что с собой делать. Они пробежали полмили, пока не добежали до леса; какое-то время побыли там, стараясь не заходить в чащу; затем стали красться обратно. Свою мать они застали сидящей точно так же, как они ее оставили. Они подумали, что она спит, но глаза у ней были широко раскрыты. Их охватило огромное облегчение, хотя чего боялись, они не знали и сами. Они сели по обе стороны от нее и каждый взял ее за руку, но, несмотря на раскрытые глаза, прошло еще немало времени, прежде чем она заметила их возвращение. Она поднялась и медленно осмотрелась вокруг, а в это время церковные часы пробили девять. Сначала она не поверила, что уже так поздно. Удостоверившись после взгляда себе на часы - света едва хватало, чтобы их рассмотреть - она вдруг пришла в такой гнев, в каком двойняшки еще ни разу ее не видели, и впервые в жизни оба на собственном опыте узнали, что такое оплеуха. Девять часов у всех порядочных людей - время ужинать, а им еще до дому идти полчаса - и всё по их вине. Они дошли не за полчаса. Они дошли за двадцать минут: миссис Арлингтон маршировала впереди; двойняшки, запыхавшись и еле дыша, - сзади. Мистер Арлингтон еще не вернулся. Он пришел домой через пять минут, и миссис Арлингтон высказала ему всё, что она о нем думает. Ужин был самым коротким на памяти двойняшек. В постели они оказались за десять минут до ранее установленного рекорда. Из кухни доносился голос матери. За кувшином молока недоглядели и оно прокисло. Часы еще не пробили и десяти, как она уже дала Джейн недельное уведомление об увольнении.
Новость эту профессор узнал от мистера Арлингтона. Мистеру Арлингтону нельзя было задержаться ни на мгновение, так как обед у них - ровно в двенадцать, а осталось всего десять минут, - но он, видно, поддался на искушение. Начиная с четверга, завтракают в «Мэнор-Хаусе» теперь ровно в шесть; при этом вся семья полностью одета, а во главе стола восседает миссис Арлингтон. Если профессор не верит, пусть придет в любое утро и убедится сам. Профессор, как видно, поверил мистеру Арлингтону на слово. К шести-тридцати каждый занят своим делом, а миссис Арлингтон - своим: главным образом, следит весь остаток дня, чтобы никто не сидел сложа руки. В десять - отбой и все в постели; и большинство из них только рады там оказаться. «Все правильно; держит нас всех по струнке,» - таково было мнение мистера Арлингтона (дело было в субботу). Этого как раз и недоставало. Не насовсем, быть может; есть и свои минусы. Деятельная жизнь - присмотр, чтобы у всех остальных была деятельная жизнь, - не сочетается с безграничной приветливостью. Особенно поначалу. Свежеприобретенный пыл: можно было ожидать, что он выйдет за рамки осмотрительности. Не стоит его охлаждать. Поправки можно внести позднее. В общем и целом, взгляд мистера Арлингтона был: рассматривать это почти как ответ на молитву. Воздымая глаза к высшим сферам, мистер Арлингтон задержался взглядом на церковных часах. Это побудило мистера Арлингтона, не мешкая больше ни минуты, возобновить путь домой. На углу переулка профессор оглянулся и увидел, как мистер Арлингтон припустил рысцой.
По-видимому, здесь и пришел конец профессору как здравомыслящему и разумному члену современного общества. В тот момент он уверен не был, но теперь ему стало ясно: настаивая на том, чтобы Мальвина проверила свои силы, если можно так выразиться, на несчастной миссис Арлингтон, он делал это с убеждением, что результат восстановит у него душевное равновесие. То, что Мальвина взмахом палочки (или в чем там у нее состоял фокус-покус) сможет превратить неисправимо праздную и расхлябанную до сей поры миссис Арлингтон во что-то вроде Ллойд-Джорджа85 в женском обличье, в расчеты его отнюдь не входило.
Забыв про обед, он бесцельно бродил по округе, не возвращаясь домой до раннего вечера. За ужином он вел себя довольно беспокойно и нервно: «сидел как на иголках», по свидетельству маленькой прислужницы. Раз он стрелой выпрыгнул из кресла, когда служанка случайно обронила столовую ложку; и два раза опрокинул соль. Именно за столом, как правило, отношение к Мальвине у профессора бывало самым скептическим. В фею, способную уплести довольно увесистый ломоть мяса и два куска пирога, поверить было не так-то просто. Сегодня вечером у профессора никаких затруднений не возникало. Белые дамы никогда не прочь были попользоваться гостеприимством смертных. Должно быть, всегда имела место определенная приспособляемость. С той роковой ночи своего отлучения Мальвина прошла, надо полагать, чрез всяческие испытания. Для нынешних целей она приняла образ jeune fille86 двадцатого века (нашей эры). Отдать должное отличной кухне миссис Малдун, а также бокалу доброго легкого кларета87 естественно шло этому образу.
