Эванс. Он хочет, чтобы вы стали штрейкбрехерами. Он хочет настроить вас против нагревальщиков, это уж точно! Да я лучше голодать буду, чем стану предателем.
Балджин. Кто говорит о предателях? Ты чего болтаешь? Смотри поосторожнее.
Кузнец (рыжеволосый парень с тяжелыми руками). А что с женщинами будет?
Эванс. Раз мы можем выдержать, значит, и они тоже.
Кузнец. У тебя нет жены?
Эванс. Обхожусь.
Томас (повышая голос). Нет, ребята, нам самим надо договориться с Лондоном.
Дэвис (медлительный, угрюмый черноволосый рабочий). Выйди и скажи, если есть что, понял?
В толпе кричат: "Томаса!" Его подталкивают к трибуне. Он с трудом карабкается наверх, снимает шапку и ждет, пока толпа поутихнет. Выкрики
"Тише! Тише!".
Рыжий парень (неожиданно в наступившей тишине). Добрый старый Томас!
В толпе гогочут. Лодочники переговариваются между собой. Наконец шум
стихает, Томас начинает говорить.
Томас. Друзья, нас загнали в угол! Судьба загнала нас в угол.
Генри Раус. Это Лондон загнал нас в угол!
Эванс. Нет, профсоюз!
Томас. Нет, ни Лондон и ни профсоюз - Судьба! И это не позор для смертного - покориться Судьбе. Ибо Судьба - это очень большое. Гораздо больше, чем человек. Я тут самый старый и по себе знаю, как дурно идти против Судьбы. Дурно заставлять человека страдать, когда все равно ничего не добиться.
В толпе смех. Томас сердито продолжает.
Чего тут смешного! Дурно, я вам говорю. Мы боремся из-за принципа. Никто не скажет, что я не верю в принцип. Но если Судьба говорит "Хватит!", значит, хватит, и нечего лезть на рожон.
Возгласы одобрения и язвительный смешок Робертса.
Против Судьбы не пойдешь. Мы должны быть чистые сердцем, честные, справедливые и милосердные - таковы заветы господни. (Робертсу, сердито.) Да-да, Дэвид Робертc, господь учит нас, что можно выполнять его заветы и не идти против Судьбы.
Яго. А как насчет профсоюза?
Томас. Не доверяю я профсоюзу. Мы для них что грязь под ногами. Они говорят: "Поступайте, как мы велим". Я двадцать лет старшим у нагревальщиков, и я скажу профсоюзникам (взволнованно): "Кто лучше знает, вы или я, сколько по справедливости должен получать нагревальщик?" (Возмущенно.) Двадцать пять лет я платил деньги в профсоюз, а чего ради? Мошенничество, чистое мошенничество, хоть тут и говорил всякие вещи этот мистер!
Ропот.
Эванс. Слушайте, слушайте!
Генри Раус. А ну кончай!
Томас. Если мне не доверяют, неужели я буду доверять им?
Яго. Правильно.
Томас. Пусть эти мошенники сами по себе, а мы сами по себе.
Кузнец. Мы и так сами по себе.
Шум в толпе.
Томас (распаляясь). Я и сам за себя постоять могу. Если у меня нет денег купить что-нибудь, я обойдусь. А с чужими деньгами что угодно сделать можно. Мы бились что надо - и проиграли. Не наша это вина. Теперь надо самим договариваться с Лондоном. А не получится, встретим поражение, как мужчины. Все лучше, чем дохнуть, как собакам, или искать у кого-то зашиты.
Эванс (бормочет). Никто и не ищет!
Томас (вытягивая шею). Что, не слышу? Я так считаю: если меня сшибли, я не буду кричать "Помогите!". Я постараюсь сам встать на ноги. А если меня опять сшибут, значит, так тому и быть. Верно я говорю?
Смех.
Яго. Долой профсоюз!
Генри Раус. Да здравствует профсоюз!
Остальные подхватывают.
Эванс. Предатели.
Балджин и Кузнец грозят ему кулаками.
Томас (утихомиривая рабочих). Эй вы, я старый человек...
Толпа стихает, потом снова выкрики.
Льюис. Старый дуралей, нельзя нам без профсоюза!
Балджин. Я этим нагревальщикам морды поразбиваю!
Грин. Если бы меня с самого начала послушали...
Томас (вытирая лоб). Я вот что хотел сказать...
Дэвис (бормочет). Давно пора!
Томас (торжественно). Библия говорит: хватит воевать! Надо кончать забастовку!
Яго. Это ложь! Библия говорит, чтобы до конца стоять!
Томас (презрительно). Скажешь тоже! Что у меня, ушей нет?
Рыжеволосый парень. Есть, и длинные!
Смех.
Яго. Туговат, значит, на ухо стал. Томас (возбужденно). А я говорю, что я прав! Не может же быть, чтобы и ты и я - оба правы были.
Рыжий парень. Так в библии: и нашим и вашим.
Юнец смеется. В толпе шум.
Томас (устремив горящий взгляд на юнца). Уготованы тебе вечные муки, не иначе. Так вот я и говорю: если против библии пойдете, на меня не рассчитывайте. И ни один богобоязненный человек не поддержит вас.
Он спускается с трибуны. Его место собирается занять Яго. В толпе крики: "Не
давайте ему говорить!"
Яго. Не давайте ему говорить! И это, по-вашему, свобода слова? (Поднимается на трибуну.) Я долго говорить не буду. Давайте посмотрим на вещи просто: держались-держались, а теперь, после всего, вы хотите сдаться? Мы же все одной веревочкой связаны, а вы, значит, решили, как вам выгоднее? Механики вам помогали, а вы к ним спиной поворачиваетесь, да? Что же вы раньше не сказали, мы бы тогда не начали забастовку! Вот и все, что я хотел сказать, а что до старого Томаса - плохо он читал библию. Если вы уступите Компании или профсоюзу, это будет означать, что вы нас предали... чтобы спасти собственную шкуру... Как ни крути, грязное дельце получается - вот так!
Он сходит с трибуны. Рабочие явно смущены его короткой речью, которую он произнес ровным, не без издевки, голосом. Из рядов выходит Раус и вспрыгивает на трибуну. Он возбужден до крайности. По толпе прокатывается
гул недовольства.
Раус (голос у него срывается от волнения). Я складно говорить не обучен, но тут не смолчишь. Люди мы или кто? Наши матери голодают, а мы смотрим, да?
Робертc (подаваясь вперед). Раус!
Раус (яростно смотрит на него). Сим Харнесс правильно говорит! Я передумал.
Эванс. Эх ты! Переметнулся, а не передумал.
Раус (вне себя от возбуждения). Он правильно сказал: "Помогите нам, а мы поможем вам". У нас с самого начала ошибка вышла. А кто виноват? Он виноват. (Показывает на Робертса.) "Будем, - говорит, - драться с этими разбойниками. Жать на них до последнего!" А что получилось? Им хоть бы хны, а нас прижали и семьи наши прижали. Истинная правда это. Я не оратор, друзья. Это кровь во мне говорит, душа моя говорит. (Делая угрожающий и в то же время виноватый жест в сторону Робертса.) Он тут снова агитировать начнет, так вы его не слушайте! (По толпе словно бы прокатывается тяжелый вздох.). Не слушайте вы этого дьявола! (Робертс смеется.) Сим Харнесс правильно сказал. Кто мы без профсоюза - горсточка сухих листьев, дым, ничто! Я не оратор, но скажу: надо кончать! Нечего женщин и детей голодом морить.
Протестующие восклицания почти тонут в гуле одобрения.
Эванс. Ты то почему перекрасился?
Раус (метнув яростный взгляд). Сим Харнесс знает, что говорит. Нам надо договариваться с Лондоном. Я не оратор, но скажу: хватит нам горя хлебать.
Он затягивает на шее шарф, вскидывает голову и спрыгивает на землю. Толпа рукоплещет и подается вперед. Раздаются крики: "Хватит! Да здравствует профсоюз!" "Харнесс верно сказал!", но Робертc спокойно поднимается на
трибуну.
Рабочие на мгновение затихают.
Кузнец. Не будем мы тебя слушать! Заткнись!
Генри Раус. А ну проваливай!
Толпа с криками подступает к трибуне.
Эванс (яростно). Дайте ему сказать! Говори, Робертc!
Балджин (бормочет). Если что, я ему башку проломлю.
Робертc медленно обводит рабочих взглядом, и они замолкают. Он начинает
говорить. Один из лодочников встает.
Робертc. Меня, значит, не хотите слушать? Рауса и старого Томаса слушали, а меня не хотите? Вы даже Сима Харнесса слушали, забыв, как справедливо поступил по отношению к вам профсоюз. Может быть, вы еще этих людей из Лондона послушаете? Чего же вы ворчите? Вам же нравится, когда вас топчут ногами.
(Видя, что к трибуне проталкивается Балджин, говорит грустно).
Ты, конечно, хочешь своротить мне челюсть, Джон Балджин. Позволь мне сначала сказать, а потом уж бей, если это доставит тебе удовольствие. (Балджин угрюмо останавливается.) Будь я обманщиком, трусом или предателем, вы бы охотно выслушали меня. (Ропот прекращается, наступает мертвая тишина.) Вы думаете, что мне очень выгодна эта забастовка? Есть среди вас хоть один, кто потерпел бы такой ущерб, как я? Есть среди вас хоть один, кто бы на ней потерял восемьсот фунтов с тех пор, как мы бросили работу? Ну, отвечайте же! Сколько потерял старый Томас? Пять, десять фунтов или сколько там? Его-то вы слушали, а что он говорит: "Никто не скажет, что я не верю в принципы... (со злой иронией). Но если Судьба говорит "хватит", нечего идти против нее". А я вам вот что скажу: если человек не решается сказать Судьбе... (с каким-то восторгом): "Я на том стою, попробуй сдвинь, если можешь!" - значит, его принцип - лишь бы брюхо набить! Старый Томас говорит: "Мы должны быть чистые сердцем, честные, справедливые и милосердные и должны покориться Судьбе!" А я скажу, что Судьба несправедлива и жестока. Взять, например, тех, кто живет за холмом, они по себе это знают. Вымотаются за день, и каково им ночью в пургу тащиться в этакую даль! Ведь каждый шаг словно с бою берешь. Может быть, лечь в снег и отдаться на милость милосердной Судьбы? Попробуйте-ка и тогда быстренько узнаете, с кем имеете дело. Нет, только так... (Ударяет кулаком по воздуху.) ...в открытой схватке, человек может стать человеком. А старый Томас бубнит: "Уступите, поклонитесь, прекратите эту ненужную свару, и враги, может быть, кинут вам корочку за послушание".
