Pегина. Я не хочу!
Штадер. Но ведь я могу очень и очень вам навредить!
Регина. Пожалуйста. Вы же знаете, какова я по правде; я у вас в руках. Так вот: отдайте эту папку его п ревосходительству.
Штадер. Извольте, но неужели у вас нет ни капли стыда? Ведь это все будут подробно рассматривать в суде! Если вы еще не начисто растеряли стыд, то не станете так себя компрометировать! Ну, может, хоть страх-то у вас остался?!
Регина. Слушайте, "Фердинанд": внутренне можно быть не менее святым, чем кони солнечного бога, а внешне - под стать вашим досье. И эту тайну ваш институт никогда не раскроет. Совершаешь поступок, и внутреннее его значение абсолютно не совпадает с внешним. Но со временем внутреннее как бы исчезает, остается только внешнее. И нет сил все это изменить!
Штадер. Ну, я лично под присягой мог бы только заявить, что вы всегда производили впечатление человека трезвого и реалистичного.
Регина. О? Да, вы правды. В этом весь ужас. Но вам пора уходить, здесь больше оставаться нельзя.
Штадер. Да, мне в самом деле пора, поезд ждать не будет. (Делает последнюю попытку.) Профессор Томас в опасности! Мрачные тучи сгущаются над его головой. Вы ведь не догадываетесь, что написано в письме, которое вы только видели: Ансельм здесь не ради вас, он здесь затем, чтобы сманить жену у друга!
Регина. Вот как? Прошу вас сюда. Там будет дверь в ванную, потом в коридор и еще несколько ступенек... лучше я вас провожу. (Идет впереди.)
Штадер (на пороге спальни). Я сейчас еду к его превосходительству. И отдам ему папку. Но прежде меня еще можно отыскать на станции. Да и потом, наверно, тоже... Ничего не понимаю! Мужская логика тут отказывает. Я думал, вы сделаете все возможное, чтобы получить эту папку. (Уходит.)
С минуту сцена пуста; затем в другую дверь входит Ансельм. Осторожно осматривается, быстро подходит к двери спальни и, прислонясь к косяку, с благоговейным видом погружается в созерцание. Внезапно он отскакивает назад,
точно застигнутый на месте преступления, и пытается взять себя в руки:
ничего, мол, не произошло. Регина возвращается через спальню, входит и
оказывается с ним лицом к лицу.
Ансельм. Ты была в комнате?
Регина. Нет, вошла с улицы, но ты не сразу меня заметил.
Ансельм. Да-да, я тебя искал, ушел от нее и искал, а тебя нигде не было.
Регина. Это неправда.
Ансельм (с удивлением смотрит на нее; потом спокойно). Мария? Вот уж придумала! Она меня забавляет.
Регина. Она ждет тебя?
Ансельм. Вообще-то я пришел за ее шалью, ну и пускай подождет. Я для нее романтический герой, от которого требуется средневековая куртуазность; крупные женщины в большинстве не очень понятливы.
Регина (притворно). Ты видел, как она ест? Жует медленно, точно корова. И ужасно любит цветистые беседы, просторные словесные лужайки для пастьбы, а ты по этой части просто волшебник.
Ансельм (стараясь перещеголять ее; а так как после предшествующих страстных сцен с Марией находится в полярно противоположной стадии духовного отвращения, говорит поначалу гораздо убедительнее.) Да, без лирики она никак не может, лирика для нее будто сливочный крем. Просто зло берет. Томас после нее сух и прекрасен, как ветер пустыни. Знаешь, по-моему, коли на нее найдет стих, она с легкостью оставит мужа, ведь этакие увесистые души - шутка ли, восемьдесят с лишним килограммов! - если уж падают, то кулем.
Регина. Ты был бы рад увидеть ее такой? Глядя на нее, ужас до чего хочется как-нибудь ее подперчить, чтоб до потолка скакала, а потом сказать: Милая Мария, вы купаетесь в гигиеническом аромате добродетели, как больничный санитар в чистом запахе карболки, - этакие прыжки вам не подобают!
Ансельм. Не скачите так, старуха добродетель! Вот бы увидеть тогда ее лицо.
Регина. Помнишь, какие у нее были тощие ноги, а штанишки у этой пай-девочки вечно сидели мешком. Теперь этого не увидишь, но с первого же дня, как мы сюда приехали, я все время спрашиваю себя: а что, ноги у нее по-прежнему тощие?
Ансельм (сдаваясь). С утра до ночи вместе... Давайте не будем говорить о ней, меня трясет при одной мысли.
Регина. Ну вот, ты лжешь! И как!
Ансельм. Да смог ли бы я так о ней говорить?
Регина. Ой, не надо! Ты ведь отзываешься о людях хорошо, только пока они тебе безразличны. Но стоит тебе что-то к ним почувствовать, и ты сразу же начинаешь поливать их грязью, чтобы спрятать свои чувства. (Резко умолкает.) Пора в дорогу!
Ансельм (невольно). Почему?!
Регина. Пора в дорогу, Ансельм! Мы уезжаем! Спасаемся бегством! Чтоб Йозеф нас уже не застал. А ты увяз, не можешь расстаться с Марией.
Ансельм. Ну, незачем сразу так малодушничать. (Размышляет.) Наоборот, ты должна бы уговорить Марию присоединиться к ним.
Pегина. И что?
Ансельм. Если мы будем жить вдвоем вне этого дома, твой муж устроит нам кучу неприятностей; а вот если ты уедешь вместе с сестрой, он ничего сделать не сможет.
Регина. Да?! Выбрось это из головы. Я больше не намерена вас прикрывать.
Ансельм. Стало быть, ты воображаешь, будто вырвала у меня тайну. Ну да: сестра у тебя замечательная! Замечательная и пресная, как вода. И пахнет словно гладильная мастерская; если угодно, так же затхло.
Pегина. А я?
Ансельм. Собственно, Йозеф тоже замечательный человек. Мы позволили себе глянуть на него сверху вниз. Н-да, эти люди вызывающе неповоротливы, и душевно, и умственно. Но вот что я тебе скажу: непривычное переживание - это всего лишь привычка наизнанку. Даже в воловьей упряжке жизнь и то богаче, чем в голове у Томаса, и кучер, уснувший возле лошадей, знает о мире больше, чем ты и он!
Регина. Итак, я должна вернуться к Йозефу?
Ансельм. Господи, я имею в виду, для начала надо вырваться на свежий воздух. Здесь мы никогда не отвяжемся от этих прокисших историй с Йоханнесом. Тут как в комнате наутро после попойки.
Регина. Стало быть, очертя голову нырнуть в "замечательную" свежую воду! А я не хочу. Лучше уж покончить с собой. Слышишь? Но не из-за тебя.
Ансельм. Так говорит любая женщина, решив, что ее бросили!
Регина. Сколько ж я вытерпела унижений! Это ты долго вынашивал?
Ансельм. О чем ты?
Регина. Не ты ли вынул из чемодана нашу маленькую желтую книжицу и отложил ее для Йозефа?
Ансельм. Так ты знаешь? Я мог бы отпереться, ведь ты всегда все разбрасываешь. Но не стану. Да! Я это сделал, так как уже понимал, что мне с тобой предстоит. Ты меня совсем замучила. Шагу ступить не даешь! Не под силу мне тебя спасти, не под силу. Твои чертовы слабости перевернули вверх дном все казематы моей души!!
Pегина. А перед Йозефом ты готов предстать нагишом? Эти замечательные люди, похоже, возымели над тобой большую власть. Раньше тебе казалось невыносимо, если кто-то знал про тебя хоть самую малость, как будто ты сразу становился его рабом. Ты ведь предпочитал возвести на себя напраслину, лишь бы не признаться в чем-то и вправду хорошем.
Ансельм. К тому времени, когда Йозеф это уразумеет, мне бы хотелось убраться куда подальше. Сменю имя и начну все сначала. Я хочу начать все сначала, пойми! Я должен начать все сначала! Ты меня не удержишь!
Регина. Ага, ты решил начать новую жизнь. В тот самый день, когда сам поставил себе синяк под глазом и чуть не плакал. (Таинственно передразнивает его.) "Чудо, что я нашел тебя! Это поразило меня, как чудо... Я такого не переживу - лучше смерть!"
Ансельм. Да, какой был день! Я чувствовал, что надо спасаться. Мы были так непостижно едины. Моя жизнь так повторялась в тебе. Ты стояла на моем пути как мое второе "я", а кругом трепетала зыбкая тишина, и внезапно мы скользнули в этот океан, что был внутри и вокруг нас, и я вдруг ощутил: случись кораблекрушение, до берега доплывет лишь один из нас... Как пошло все это звучит сейчас. Как унизительны эти тщетные потуги.
Pегина. О, я запомнила каждое слово и смогла повторить их сыщику, так что Томас и Йозеф сегодня же все узнают.
Ансельм. Что такое? Ты бредишь?
Регина. Здесь был один человек, как раз перед твоим приходом. Детектив, в прошлом лакей. Когда-то он был моим любовником и бросил меня, наверно, тоже ради неких высших мужских целей! Обо мне он знает все; гораздо больше, чем требуется, чтобы вооружить Йозефа; у него все собрано в толстой папке, а остальное я сама ему сказала. Впрочем, он и о тебе знает много больше, чем ты хотел открыть Йозефу, чтобы отдать меня в его власть. У него твои письма к жене, твои исповеди. Он знает всю твою жизнь. А чего не знал, я ему сообщила.
Ансельм. Ты сошла с ума. Надо немедля заткнуть этому сыщику рот. Куда он подевался?
Регина. Нет! Пусть Йозеф все узнает!
Ансельм. Что значит "нет"?! Ты хочешь, чтоб мы оба ползали тут как жабы, перед Томасом и Марией?
Регина. Да!
Ансельм. Из-за дурацкой ревности! Из-за любовной интрижки, черт подери! Ты вообще соображаешь, что делаешь? Все эти глупости, которые только в темноте и возможны между двумя людьми, теперь, когда они давным-давно себя исчерпали, должны стать всеобщим достоянием?!
