на сторону ещё.
Маня подалась в институт. Стала агрономицей. По распределиловке вынесло куда-то под Калач. Далековатенько. Но области всё ж нашей.
Колюшок-вертушок тоже с институтом не разминулся.
Не сахар выпало житьё. Покуда учился, бывало, хаживал барином: сапоги чищеные, а след босой. По недостатку нашему и обувку, и одежонку шикозную не знал. Случалось, ел вполсыта. Худо-бедно, а ты смотри, выучился ж таки, хват, на инженера. На самого ин-же-не-ра! Женился. Там же, в Воронеже, и присох. Самолеты, соколич, делает. Наикрупные!
Грех жаловаться, задались у нас все в семействе.
Только мы с Тамарой безвидные — у каждого свои камушки! — ни с места. И жалости в том не кладём себе.
Как прикипели к тракторам, к своим камушкам, так и на веки вечные.
По-прежнему пашем, боронуем, сеем рожь, подсолнухи, за свёклой ходим…
Нынче свёкла уродилась, елки-коляски, матёрая.
Что ни корешок — бомбочка!
Я прослышала стороной, что на станцию пришли новенькие свеклокомбайны. Там картинка! Самоглазно про такие в «Сельском механизаторе» читала.
Я прямой наводкой к председателю.
— Золотых! Ты мне нужон!
— Морально? Материально?
— Меняй мой старый на новый.
Смеётся, друг ситный. Смеётся как-то неопределённо. Надвое.
— Со всей дорогой душой могу обменять только шило на мыло. Вот и весь мой репертуар на сегодня.
— Ты вроде не пустотрёп какой. А с хаханьками…
— А по нонешней ситуации нету меня на большее. Кроме глубочайшего сочувствия, дорогая Марьяна Вы Михална, ничего не могу предложить.
— Что так?
— Она ещё спрашивает! — Золотых, придерживая под собой табуретку, пододвинулся вплоть к столу. В задумчивости постучал по нему крючком указательного пальца. — Поздно… Что за разговоры, когда кабан сдох… Марьянушка, тебе как члену правления не мешало бы помнить, что всё до копья, — до копья! — спущено на покупку техники. Что, может, вечер вопросов и ответов устроим? Пожалуйста. На том собрании руку до потолка драла? Напоминаю. Драла. Сама вон киваешь… Сообща, одними руками протирали колхозным денежкам глазки? Протира-али… Совместно, всем собраньем, приделывали тем денежкам ножки? Приде-елывали… Вот они и ушли от нас. Ушли на оплату машин.
— Так все и ушли?.. Хоть на нож, так не поверю, — убито сказала я, сказала скорее так, абы что сказать.
Золотых говорил правду. Минулой весной вон скольк понабрали и тракторов, и грузовиков, и комбайнов…
— И хоть бы напоказ один свекловичный, — размечталась я вслух.
Золотых догадался, о чём это я.
— Не было и не взяли. А теперь покуда и не возьмёшь, потому как в колхозной казне, — он с нарочитой готовностью распахнул не закрытый на ключ сейф, — тайфун гуляет. Но на этом, — Золотых ткнул пальцем на пустой сейф, — свет не кончается. Потерпи. Вот зашевелятся капиталищи за свёклу…
— Спервачка не мешало бы её убрать!
— Никуда не денется. Уберём… Уберём, тогда не грех и за обновами…
Перебила я, невснос слушать пустое:
— Ох, Золотых, в прохладе живём: язык болтает, ветерок продувает… Как же! Ну да подумай, станут они нас дожидаться?
— И то, пожалуй, верно, — кусает с досады ноготь на мизинце. — Эх, кабы можно выплясать… Вприсядку на костыликах, на этих ходунюшках, пустился бы…
С далёкой, несбыточной мечтой в глазах Петруня трёт друг об дружку сложенные в щепоть пальцы, будто они в сухом тесте, и он хочет сшелушить то тесто.
— Ну вот где эти ненаглядные тити-мити, на что менять? Где, спрашиваю?
— А я тебе отвечаю. Вот они, — и спокойно так ставлю на стол соломенную кошёлку пускай и с небольшими тыщами (тогда последний год старые ещё деньги ходили).
Я знала, покажет мне Петруня пустой колхозный кошель. Он всем его показывал на крайний случай, я и возьми с собой деньжата, что наработала в поле за долгие годы.
Поскрёб председатель за ухом.
— Мда-а, ёжки-мошки, задачка…
— Не смотри, как мышь на крупу. Бери-ка знай. Да только купи.
— Нет, Марьян. Не примет колхоз твои толсты мильоны. Да возьми только… За такую художественную самодеялку причешут знаешь как? Убери, подруга, с глаз!
— Так и скажи, сробел с кем там в районе заводить тесноту.
— А на что разборки клеить? Ну, какой навар с перекоров? В наличности у меня имеется перворазрядный выход. Помелькивает надежда… Я вот что думаю в принципе…
— Мне не принципы твои — новый комбайн нужен!
— А кто против? Человек ты в районе — да что в районе! — у всей области на виду. Покалякаю я культурненько с кем надо. Думаю, перекрутимся. Будет новенький комбайн. Лови меня на слове.
— Я лучше люблю ловить на деле.
И словила.
У нашего у Золотых слово золото. Делом венчано.
Только пенсия ссадила меня с трактора.
Но в страду, в крутой час, я в поле, как и прежде.
Помогаю убирать.
А так…
Что, живу себе втиши, неспешно добираю года, жизнью мне дарованные…
У старых годов свои игрушки, свои болячки.
Выпадет когда вольная минута, сядешь на лавку под яблоней в саду, сидишь греешь на солнце сухие зябкие косточки. Нет-нет да и задумаешься над днями своими былыми…
Раз ехида голос во мне и спрашивает:
«Ну что, бабка, выбилась в люди с колхозной справкой?»
Другой голос на то сказал:
«А что это значит — выбиться в люди?.. Я не бегала трудностей, не искала прибежища у кривды, никому не клала зависти ни в чём, не заедала чужой век, не гонялась за милостью сильного — я изжила свою жизнь праведно, мне ни на́ волос не совестно за дни, что в печали стоят у меня за плечами…»
Мой залог и в будущее идёт. Скольких девчаточек уже и после войны привадила я к тракторному делу, скольким была наставница…
Сейчас вон на доброй половине колхозных тракторов — девчонушки, мои.
Из-под моего взлетели крыла…
Велик почёт не живёт без хлопот.
Иду я по Рассветной по своей аллее.
На повороте латают улицу асфальтом.
В молодые лета мои не пройти было по ней в дождь: грязища выше некуда.
А зараз асфальт гладенький, что твое жуковое, чёрное, стёклышко на столе.
Не в похвальбу себе скажу.
Полжизни я районный народный депутат. Сколь нервов положила, покуда не одели улицу в асфальт…
Конечно, оно и без меня тут мраморной лентой лился бы под ноги асфальт. Да только когда? А то вот уже идёшь по нему…
По бокам улицы дома просторные, глазастые.
Дома крыты не ильинским тёсом, соломой то есть как встарь, а один стоит под железом, другой под шифером.
Не по разу захаживала я во всякий домок
