– Видите ли, Бидди, сейчас крайне важно быть в курсе новейших технических достижений. Современная акушерка обязана знать, на что можно опереться в сложных случаях. Вот для чего я вам сегодня демонстрирую данное устройство.
В нашей группе происходило размежевание сторон. Часть женщин раздражало, что Бидди постоянно прерывает учебный процесс. Они хотели просто поглазеть на «новейшие технические достижения» и отправиться домой готовить ужин. Другие поддерживали Бидди – как правило, тем, что хихикали в такт, пытаясь задеть высокомерие МММ. Что же касается меня, я бы хотела примкнуть к сторонникам Бидди – поспорить с МММ, встать на защиту Мамочки, сказать, что очень даже можно выявить пол ребенка до того, как он увидит свет, но что умеют это немногие. Однако я молчала. Вжала голову в плечи. К тому же в класс уже вошла сильно беременная женщина примерно на середине третьего триместра, которую МММ представила как Глорию Трентор, любезно согласившуюся участвовать в демонстрации оборудования. Сияющая Глория прилегла на кушетку, поставленную рядом с аппаратом, а мы обступили монитор.
Приподняв одежду миссис Трентор, МММ намазала чем-то желеобразным ее невообразимо раздувшийся живот.
– Это что, счетчик Гейгера? – спросила Бидди.
– Нет, Бидди, это не счетчик Гейгера. Это ультразвуковой монитор. Миссис Трентор, вы готовы?
– Да, – радостно ответила миссис Трентор и улыбнулась, будто ей только что вручили букет цветов.
МММ пощелкала какими-то кнопками, и монитор ожил. Затем она провела маленькой присоской, от которой тянулся провод к машине, по животу беременной. И вдруг на мониторе появились очертания младенца, очень отчетливые даже на фоне массы расплывчатых серых линий. МММ указала нам на бьющееся сердце и на мужские гениталии.
Меня как будто к стенке пригвоздило, но вовсе не тем, что я увидела, а тем, что я услышала. Эта машина позволяла видеть не ребенка в матке, а то, что я обычно только слышала. Я знала этот звук, но здесь он был во много раз усилен. С помощью адской машины МММ со всеми ее кнопками и индикаторами я слышала младенца. Громкое подсасывание – как будто кто-то втягивает воздух через зубы и выдыхает его, – но только в медленном, спокойном и очень четком ритме. Я просто утонула в этом чудесном, невероятном звуке.
Настолько утонула, что меня пришлось вытаскивать. Открыв глаза, я обнаружила, что все расселись по местам, а МММ отсоединяет проводки и обращается ко мне. Я все еще была во власти этого звука – подсасывания и выдувания, – хотя машина уже стояла отключенной, а миссис Трентор слезала с кушетки. Я же хотела слушать и слушать, ведь так малыш делился со мной своими планами на жизнь.
– Мисс Каллен, вы с нами? Я знаю, это удивительное переживание, но не будете ли вы столь любезны занять свое место?
По окончании занятий Бидди подкатила ко мне велосипед.
– Да ты, голуба, улетела. Всего лишь на минутку, но я заметила. Заслушалась. Напрочь улетела.
Желая поскорее сменить тему, я выпалила:
– Она не права. Пол ребенка можно определить – по сердцебиению. У мальчиков оно чаще.
Она так странно на меня взглянула:
– Конечно, это же все знают.
Затем вскарабкалась на велосипед и укатила.
– Ты уже слышала, какое чудо произошло?
Грета изрядно напугала меня. Она нежданно появилась у калитки на следующее утро, когда я в три погибели работала в саду. Рука метнулась к трем заколкам.
– Что еще за чудо?
Грета зашла. Калитка взвыла и захлопнулась, а я подумала, что надо все-таки смазать чертову петлю.
– До нас не докопались.
Я встала, опершись о грабли.
– В каком смысле «не докопались»?
– Пропали вещественные доказательства. Им нечего было предъявить.
Грета стояла и лыбилась, а я смотрела, как один передний зуб у нее находит на другой. Мне страшно захотелось исправить это недоразумение, как ржавую петлю калитки. Грета принялась рассказывать, как полицейские забрали Чеза с Люком в участок, но обвинить их, как и всех прочих, было не в чем, поскольку собранные вещдоки пропали. Грета называла чудом, что, сколько полицейские ни обыскивали дом, больше им ничего не удалось найти.
– Ни окурка, ни зернышка, – пояснила Грета. – Ведь это самое настоящее чудо. Правда же?
– Чудо, говоришь?
– Ну да. Судьба. Нас охраняют, нашу маленькую семью – всех, кто живет на ферме. За нами приглядывают. Мы избранные.
Мой бог, вздохнула я.
– Что с Джудит?
– Я думала, она ушла с тобой. Но в воскресенье она вернулась. По-моему, у них там с Чезом все сладилось.
Вот сучка, шлюха, потаскуха.
Грета вдруг скорчилась.
– Что с тобой?
– Да ничего. Просто месячные.
Я бросила грабли.
– Пойдем. Я дам тебе кое-что от боли.
– Манжетку луговую?
– Цыц. Полынь с шалфеем.
Где-то в середине дня я услыхала, как к дому подъехал автомобиль. Потом раздался характерный лязг поднимаемого ручника, но я вымачивала травы в уксусе и не хотела отвлекаться, даже когда услышала, как кто-то шаркает за дверью. Когда я через некоторое время вышла, на нашем пороге стоял портативный, с динамиком в крышке, проигрыватель. Хиппанский проигрыватель с фермы Крокера. А на проигрывателе – пластинка, с надписью на «яблоке»: «„Green Onions“ by Booker T. & the M.G.’s». Тут же лежала маленькая записка с одним лишь словом: «Спасибо».
Я сразу затащила проигрыватель в дом и вставила вилку в розетку. Я никогда не пользовалась проигрывателем, потому что таких сокровищ у меня отродясь не было. Когда диск закружился, сердце мое забилось сильнее. Я попыталась опустить иглу. Откуда мне было знать, что игла опускается автоматически? В итоге раздался страшный скрежет, но через несколько секунд явилась музыка – та, что звучала на вечеринке. Она начиналась с глубоких ритмичных нот – монотонных и недвижимых – и вдруг прорезалась нервной рваной гитарой. Я так и села, завороженная, бездумно наблюдая за кружением диска и растворяясь в музыке. И надо вам сказать, вот тут я действительно улетела.
Чуть ближе к вечеру я отправилась к Банч Кормелл. Ребеночек ее был в полном порядке, но он сосал с таким энтузиазмом, что у Банч потрескались соски, вот я и несла ей ланолиновую мазь. По дороге меня нагнала машина. Мотор урчал, машина замедлилась, примеряя скорость к моей. Машина оказалась полицейской. На всякий случай я остановилась.
Машина тоже остановилась. Билл Майерс перегнулся через пассажирское сиденье и приоткрыл окно:
– Осока, подвезти?
– Билл, привет. Не нужно, мне только до Кормеллов.
Он распахнул дверцу:
– Давай. Запрыгивай.
– Но здесь же всего пара минут!
Он улыбнулся, но дверцу настойчиво держал открытой. Пришлось залезть. В салоне пахло новой машиной.
– Билл, какая прелесть. Ну всяко ж лучше, чем велик.
Майерс переключил передачу, и мы поехали.
– Как Мамочка?
– Неважно. На днях вообще меня не узнала.
Он кивнул.
– Не ожидал увидеть тебя у Крокера.
– А я-то как не ожидала – тебя!
На перекрестке мы остановились, поворотник ритмично отсчитывал секунды.
– Ну и вечерок тогда выдался, я тебе доложу.
Машина снова тронулась.
– Откуда я знала, что у них там творится!
– Надеюсь, что не знала. Они же не работают, Осока. Они и им подобные. Торгуют наркотой, и все. Наживаются на чужом горе. – Он затормозил у дома Банч; поездка вышла до нелепого короткой, и я почувствовала, что выходить, наверное, рано. – Тем обиднее, что мы остались в дураках.
– Как?
– Я умудрился все прошляпить, Осока, все собранные вещдоки.
– Да что ты!
– Не представляю, как это произошло. Огреб кучу неприятностей себе на голову. И главное, прямо перед назначением в сержанты. Теперь все коту под хвост.
– Как неприятно, Билл.
– Послушай, вдруг по какой-то причине ты опять там окажешься, так я буду очень благодарен, если ты будешь смотреть в оба. У них там все в ходу: таблетки, шприцы, да что угодно. Поэтому, если что-нибудь такое увидишь…
