не дойдет до отсечения того, после чего он уже бы смог стать демоном. У меня уже есть ответ, что это такое, но мне хочется, чтобы к этому читатель пришел сам. Мне хочется, чтобы читатель сам себе объяснил,
почему и
за что автор не называет Воланда и его присных людьми, тем более что я могу ошибаться в своем выводе. Правда, тут же себя поправлю, что ошибка с моей стороны здесь просто исключена: если отсутствие того, что я отсекаю в человеке, дает ему, хотя бы только в моих глазах, возможность осатанеть, значит, мой вывод верен, или тогда нужно просто признать мой критерий неверным, а затем и мой вывод, к которому я пришел. Также есть все основания меня тут упрекнуть и в умышленном и необоснованном скачке: конечно, включать в число людей Воланда и его присных, никто бы не стал, – рано или поздно каждый бы счел их за
других, то есть, в нашем понимании, за духов, но непонятно, каким образом читатель может прийти к мысли, что эти духи – именно демоны, а не ангелы. По какому критерию судить, что свита Воланда принадлежит к силам тьмы, а не к силам света? С чего я решил, что Воланд как дух – это именно дьявол? Ведь я так и начал с такого перехода: «Тогда мы бы начали замечать уже нечто другое – то, что отличает от нас Воланда уже не внешне, а в том,
что делает его дьяволом и его присных – демонами». Я бы, конечно, сказал читателю, по какому критерию можно определить, что Воланд – это духа зла, а не добра, но я не могу этого сделать, поскольку мне тогда придется уже рассказать о самом содержании моих книг – о том, к каким результатам приводит проведенное мною сравнение человека с дьяволом. Я лишь скажу, что тут стоит вопрос лишь о том, как понять, что Воланд – это сатана, если в романе это изначально
не дано читателю автором, сама же по себе возможность стать демоном или демонизм однозначно есть в духовном мире, если в самом деле духам тоже
ведомо зло и, стало быть, деление на сил тьмы и сил света. Иначе говоря, если мы имеем дело с духами, а вовсе не с людьми, мы рано или поздно обнаружим в них это самое деление, имеющееся в потустороннем мире: если есть ангелы, то демонов не может не быть. Поэтому мой критерий, несмотря на мой необоснованный скачок, является достоверным, и остается лишь доказать его ошибочным, если со мной кто-то не согласен. К тому же ранее в моих рассуждениях можно было заметить и обратный критерий, который становится наиболее ясным опять-таки на примере «Мастера и Маргариты». Суть этого критерия состоит в том, что духом нельзя назвать того, для кого сами духи как таковые являются ангелами и демонами. Если, например, для вампира, гнома, робота, обезьяны и Зевса Воланд – это дьявол, то из-за этого мы уже
не можем причислить ни вампиров, ни гномов, ни роботов, ни обезьян и ни богов глубокой древности к потустороннему миру. Правда, возразят, что и для кота Бегемота Воланд – это сатана. Это, конечно, так, но очевидная разница, причем для всех, тут в том, что для Бегемота Воланд является сатаной только как факт, для гнома же Воланд – это то же, что Воланд и для человека. А раз для Воланда, Азазелло, Коровьева и Бегемота не может быть дьявола, то есть другого Воланда, или Азазелло, или Коровьева, или Бегемота, и, стало быть, потустороннего мира, то все четверо в самом деле являются духами как таковыми. И остается лишь объяснить, почему их следовало бы называть демонами, если бы в романе об этом не сообщалось.
Вот о чем обе мои книги. Я в них показываю, кто такой человек на фоне духов. В принципе можно не браться за их чтение, если читатель уже ответил сам для себя, как он понимает, что Воланд и его присные – это не люди. В моем диптихе я лишь высказываю свое мнение, с которым, разумеется, можно не согласиться. И, более того, я даже готов согласиться с любым предложенным мне выводом, лишь бы из него в самом деле следовало, что Воланд – это не человек, и лишь бы сам читатель в самом деле верил в него. Но тут весьма важно предупредить об одном обстоятельстве, которое может сложиться в результате собственного ответа на мой вопрос.
Нечасто из-за наших выводов относительно того или иного вопроса приходится примиряться с тем, к чему ведут и приводят эти выводы. Ведь если читатель в самом деле с убеждением скажет, что, по его мнению, Воланда называют духом за то, что он в отличие от людей может читать мысли, видеть будущее, не пьянеть, летать по воздуху, исчезать, проходить сквозь стены, и за все остальное, что подобно этому, то из-за такого вывода нам придется заключить, что Воланд – это все-таки человек. Ведь это будет самый натуральный человек! И тут даже можно не пользоваться критерием демонизации. Конечно, перечисленные нами возможности и особенности духов действительно присущи им по их природе и являются неотъемлемыми свойствами их существа, но эти внешние отличительные черты как раз и вытекают из той самой границы, что проведена между Воландом и человеком и что со стороны первого является возможностью стать демоном, а со стороны второго – тем, что читателю и требуется обнаружить, – что делает всех нас людьми. Так, Воланд со своими демонами бессмертен, а человек – нет, но это бессмертие, очевидно, нужно понимать не как какую-то сверхъестественную неуязвимость – невозможность в результате чего-либо умереть, а как неведение самой смерти, то есть они ее вообще даже не знают, для них она просто не существует. У них даже душ-то в человеческом смысле этого слова тоже нет. Внутренний мир каждого из них, конечно, позволительно называть душою, и это не будет ошибкой с нашей стороны, но в собственном смысле этого слова душа как таковая есть лишь у одного человека – то, что остается от него после смерти. Именно такие души были на балу у Воланда, а у него самого как у не человека ее просто нет, поскольку он дух. Поэтому эти перечисленные нами внешние отличительные черты можно назвать границей между людьми и духами, но лишь постольку, поскольку они берут свое начало из возможности осатанения и незнания того, чего знает каждый человек. Сами
