осталась ли хоть какая-то надежда – хотя нет, нет, я и сам вижу, что надежды нет!
– Прочтите ему письмо, дорогой граф, – попросил принц. – Я не боюсь так, как он, – не осмеливаюсь бояться, что столь прекрасное, столь дорогое мне существо принесло себя в жертву ради моих ничтожных замыслов.
Джерардо прочитал письмо.
Чинколо де Бекари, мой приемный отец, доставит это письмо в ваши руки, дорогой и чтимый мною Коррадино. Предпринять этот шаг убедила меня графиня Элизабет; сама я не надеюсь на успех – лишь на то, что потружусь ради вашего дела и, быть может, благодаря этому предприятию чуть раньше окончу жизнь, в коей мой слабый ум давно уже не видит ничего, кроме тяжкого испытания. Я еду во Флоренцию, чтобы попытаться пробудить верность и великодушие в душе предателя Лостендардо; иду отдать себя в его руки – и не надеюсь снова из них бежать. Коррадино, последняя моя молитва будет об успехе вашего дела. Не оплакивайте ту, что после долгого, утомительного изгнания возвращается домой. Приложенный к этому письму конверт сожгите, не распечатывая. Да хранит вас Матерь Божья!
ДЕСПИНА
Слушая это послание, Коррадино плакал; но затем вскочил со своего ложа и воскликнул:
– Отомстим или умрем! Мы еще можем ее спасти!
Однако на Швабский дом пало какое-то проклятие, и все его усилия окончились ничем. Благородные, любимые подданными, имеющие на своей стороне все преимущества, кроме благословения Церкви, гибеллины терпели поражение в каждой попытке защитить себя от иноземного тирана, правящего одной лишь силой оружия. Юный и отважный Коррадино также был обречен погибнуть в этой борьбе. В Тоскане он разбил силы противника и двинулся дальше, полный надежд. Главный враг его, папа Климент Четвертый, заперся в Витербо под охраной многочисленного гарнизона. Триумфально, с самыми светлыми надеждами Коррадино прошел по городу и гордо провел всю свою армию, желая показать Святому Отцу свою силу и унизить его зрелищем своего успеха. Кардиналы, увидев протяженные ряды армии и ее безупречный строй, бросились в папский дворец. Климент молился у себя в часовне. Монахи, бледные и перепуганные, принялись рассказывать, как отлученный еретик осмеливается угрожать городу, где пребывает сам Святой Отец, добавляя к этому: когда к нападению прибавляется оскорбление, война становится особенно жестокой. Папа презрительно улыбнулся.
– Не бойтесь, – ответил он. – Замыслы этих людей развеются, как дым.
Поднявшись затем на крепостную стену, он увидел внизу, на равнине, ряды рыцарей, и перед ними на конях Коррадино и Фридриха Австрийского. Некоторое время он смотрел на них, а затем, обернувшись к своим кардиналам, сказал:
– Это жертвы, что позволяют вести себя на бойню.
Его слова стали пророческими. Несмотря на первые успехи Коррадино и на численное превосходство его армии, в ожесточенной битве Карл хитростью взял над ним верх. Коррадино бежал с поля боя и с несколькими друзьями прибыл к башне под названием Астури, принадлежавшей римскому семейству Франджипани. Здесь он нанял судно, сел на борт и отплыл, держа курс на Сицилию, где в то время шло восстание против Карла; там, надеялся он, его с радостью примут. Корабль уже отчалил, когда кто-то из Франджипани, увидев, что от берега отплывает судно, полное немцев, заподозрил, что это бегут уцелевшие в битве при Тальякоццо. Он бросился за ними в погоню на нескольких судах, захватил всех и взял в плен. Коррадино оказался для него лакомой добычей: он передал его в руки врага – и получил за это в дар поместье близ Беневенто.
Низменный дух Карла внушил ему самую подлую месть: на этих берегах разыгралась та же трагедия, что повторилась в наши дни. Отважный и славный принц был принесен в жертву шутовскому «правосудию», возложен на кровавый алтарь тирании и лицемерия. Коррадино привели на суд. Лишь один судья, провансалец, осмелился его осудить – и тут же поплатился за эту низость жизнью. Ибо едва он, единственный среди своих товарищей, произнес принцу смертный приговор, как Роберт Фландрский, зять самого Карла, ударил его в грудь своим посохом, вскричав:
– Не тебе, негодяй, приговаривать к смерти столь благородного и достойного рыцаря!
Судья рухнул мертвым на глазах у короля, и тот не решился вступиться за своего клеврета.
Двадцать шестого октября Коррадино и его друзей повели на смерть; казнь должна была состояться на приморской рыночной площади в Неаполе. Присутствовал Карл со всем своим двором, и бесчисленные толпы окружали короля-победителя, пришедшего посмотреть, как его более царственный противник примет позорную смерть. Погребальная процессия приближалась к месту своего назначения. Коррадино везли на открытой телеге: он был взволнован, но сохранял внешнее спокойствие. За ним несли паланкин, обтянутый черной материей; кто скрывается в паланкине – никто не знал. Далее следовали герцог Австрийский и еще несколько славных жертв. Стражу, сопровождавшую приговоренных на плаху, возглавлял Лостендардо; злобная радость плясала в его глазах; он ехал рядом с паланкином и часто посматривал то на него, то на Коррадино с таким выражением, с каким, быть может, демоны мучают грешников в аду. У подножия плахи процессия остановилась. Коррадино взглянул вдаль, на огонь, мерцающий на вершине Везувия, и его отражение в море. Солнце еще не взошло, но первые его лучи уже озарили Неаполитанский залив, острова и горы. Вершины далеких Байских холмов сверкали первыми отблесками рассвета. «Когда эти лучи коснутся площади, – сказал себе Коррадино, – и все эти люди вокруг меня, от князя до крестьянина, начнут отбрасывать тени – мой живой дух тени лишится». Затем он обратил взгляд к товарищам по несчастью и тут в первый раз заметил рядом с ними черный паланкин. Сперва он подумал: «Это мой гроб». И вдруг вспомнил об исчезновении Деспины – он готов был рвануться к паланкину, но его удержала стража; он поднял глаза – и встретился со взглядом Лостендардо, увидел его злобный оскал. Тут же благочестивые чувства, прежде успокаивавшие Коррадино, вновь снизошли на его душу; он сказал себе, что страданиям Деспины – как и его собственным – скоро настанет конец.
Впрочем, они уже окончились. Могильное молчание окутывает события между ночью, когда Чинколо видел, как Деспину увозили из Флоренции, и нынешним днем, когда злейший враг доставил ее на смерть племянника Манфреда. Должно быть, ей многое пришлось претерпеть. Как только Коррадино взошел на плаху, черный паланкин поставили напротив, и Лостендардо приказал отдернуть занавеси: белая рука безжизненно повисла, словно сухой лист, пепельно-бледное, прекрасное лицо в обрамлении растрепанных темных волос было измождено, а чудная синева глаз, казалось, пробивалась сквозь закрытые веки. Она была в том же наряде, в каком появилась
