снега, задержавшегося на северных склонах гор, озера, бурное течение горных речек – все это было мне привычно и дорого сердцу».
Бюст Перси Биши Шелли.
Скульптор – Уильям Ордвей Партридж. 1900-е гг.
Шелли был поэтом и считал необходимым навестить своих знаменитых коллег, разделяющих его радикальные политические взгляды. Но Саути отошел от политики. Однако он посоветовал Шелли списаться с Годвином, чьи идеи просвещения и политической справедливости юноша когда-то воспринял с благоговением и восторгом. И вот – встреча в Лондоне. Ни Мэри, ни Перси не оставили о ней воспоминаний, но Джейн Клермон, в то время учившаяся в одной из лондонских школ и присутствовавшая на этом обеде, вспоминает, что Шелли в тот вечер «выглядел как всегда: диким, интеллектуальным и неземным, словно ангел, спустившийся с небес, словно демон, поднявшийся из недр земных». Надо думать, она самую малость преувеличивает.
Юная Мэри очарована романтической историей новобрачных, а сам новобрачный… очарован юной Мэри. Позже он напишет другу: «Своеобразие и прелесть ее натуры открылись мне уже в самых ее движениях и звуках голоса. Неудержимая сила и благородство ее чувств видны были и в жестах, и в наружности – как заразительна, как трогательна была ее улыбка! Мэри нежна, сговорчива и ласкова, но может страстно вознегодовать и загореться ненавистью. По-моему, нет такого совершенства, доступного натуре человека, какое не было бы ей безусловно свойственно и очевидных признаков которого не обнаруживал бы ее характер».
* * *
Через два дня чета Шелли уезжает в Уэльс, но позже, во время своих визитов в Лондон, Шелли навещает Годвина. Гарриет очень недовольна этим знакомством. Ей не нравилась жена Годвина, «отвратительная кокетка» по ее отзыву, не нравилось, что Годвин пытается вовлечь Шелли в политику. Возможно, ей не нравилось и еще кое-что, например, что Годвин, находящийся в стесненном положении, без зазрения совести берет у своего юного и богатого друга деньги на развитие издательского бизнеса. Так или иначе, Гарриет тревожила эта дружба.
Годвин был очень любезным хозяином, он предоставил Кристи и Мэри полную свободу: они могли вставать, когда им захочется, завтракать в своей комнате и проводить время как заблагорассудится. Кристи, которая была воспитана дома в строгих пуританских нравах, напугал мистер Лэм, пожелавший во время знакомства поцеловаться с юной шотландкой. В другой раз за ужином девушки устроили целый диспут о правах женщин. Кристи и Фанни отстаивали право женщины жить лишь своим домом и семьей, Мэри и Джейн утверждали, что она должна иметь более широкий кругозор.
Возможно, Годвин понял, что его молодой друг все чаще отворачивается от своей жены и обращает взгляд на его дочь, возможно, он ничего подобного не заметил, а просто следовал заранее составленному плану. Но, так или иначе, в июне 1813 года Мэри вернулась в Шотландию и прожила там еще девять месяцев.
У четы Шелли тем временем родился ребенок: дочь Элизабет, для которой отец выбрал красивое и необычное прозвище Ианта, что означало «гиацинт». Согласно греческой легенде, гиацинты выросли на могиле прекрасной гречанки, носившей это имя. Такая похоронная тематика не показалась Шелли неуместной. «Он чрезвычайно любил своего ребенка, – вспоминал друг Шелли Пикок, – и подолгу мог расхаживать взад и вперед по комнате с ребенком на руках, напевая ему монотонную мелодию своего собственного изобретения».
Женщина с именем Ианта стала одной из героинь поэмы «Королева Маб», опубликованной Шелли в 1813 году. Поэма вдохновлена идеями Годвина о неизбежности исторического прогресса, которые Шелли поместил в обертку из сказочной истории о королеве фей Маб, той самой «повитухе фей», насылающей людям счастливые сновидения и помогающей им породить свои мечты, которую воспевает Меркуцио в «Ромео и Джульетте». В прологе поэмы Шелли Маб возносит в своей крылатой колеснице душу спящей девы Ианты, воплощающей в себе человечество, к звездам и показывает ей жестокость прошлого и настоящего, а после рисует картину счастливого будущего, в котором свободные и могущественные люди обустраивают свою планету, делая ее пригодной для жизни: меняют климат, разводят сады в пустынях. Все голодные накормлены, все неимущие одеты и обуты, все страхи побеждены. Шелли, как и многие родители до него, надеялся, что его дитя будет жить в лучшем и совершенном мире.
Поэма посвящена Гарриет, и в посвящении Шелли щедро рассыпает жене комплименты: ее похвала – величайшая награда для него, от ее нежных взглядов воскресает его душа, она – его вдохновение, его радуга, его любовь к ней никогда не иссякнет. Но эта страсть показная. На самом деле отношение Шелли к Гарриет резко изменилось.
Рождение ребенка, а скорее первые месяцы после его рождения часто являются испытанием для молодых пар. Они, как правило, неопытны в уходе за младенцами, не готовы к свалившейся на них ответственности, и непредсказуемость поведения ребенка, ощущение своей беспомощности и беспомощности партнера регулярно повергает их в отчаяние, заставляя проявлять худшие черты характера. Некоторые пары благополучно проходят этот период, их любовь изменяется, становится менее слепой и идеализирующей, они теряют множество иллюзий друг относительно друга, но на смену восхищению приходит сочувствие и близость. Они словно увидели все самое страшное, что может произойти с любимым человеком, всю слабость и подлость, что таится в глубине его души, и убедились, что эта подлость не безгранична. Она обычная, человеческая, и они вполне могут с ней ужиться.
Но нередко случается так, что первые испытания убивают любовь. Именно это произошло в браке Шелли и Гарриет. Разность в образовании, разность в видении будущей жизни, незаметная в первые годы любви, теперь остро выступила на первый план. В 1814 году Шелли пишет о своем браке с Гарриет как о «безрассудном и безлюбом союзе», сетует на то, что тщетно потратил слишком много времени и сил на то, чтобы «развить ее ум», и отрекся от других своих интересов. «И мне почудилось, что живой и мертвый слились в пугающем объятии». Бедняжка Гарриет! Уж она-то была не мертвой, а, напротив, очень живой, молодой матерью, гордой и взволнованной своим материнством и ожидавшей от супруга, который был старше ее на несколько лет, отнюдь не «развития ума», а заботы и поддержки. Она любит его по-прежнему и не хочет верить в его охлаждение. Но Шелли оказался не готов к прозаической роли мужа и отца. Он снова отдался поэтическим мечтаниям. «Помнится, однажды я предпринял пешую прогулку из Брэкнелла в отцовское имение (что составляет сорок миль), – пишет он другу. – Воображаемые происшествия длинной чередой носились перед моим мысленным взором, пока мои мечтания не
