Аномальная зона
Роман
Александр Филиппов
© Александр Филиппов, 2015
Создано в интеллектуальной издательской системе Ridero.ru
Тихо утром в тайге. Верхушки сосен застыли недвижно, нежась под ласковым прощально сентябрьским солнышком, а у комлей стволов, покрытых клочьями мха, еще сумрачно, зябко от остывшей за ночь земли.
Старшина Паламарчук поежился, поднял воротник порыжевшей от времени шинелёшки, нахлобучил по самые уши синюю фуражку с темно-красным околышем, увенчанную тонким пучком веточек с желто-багряными листьями клена за ремешком – для маскировки, и осторожно придерживая винтовку, повернулся на левый бок.
До смены поста оставалось еще два особенно тягучих от однообразия и усталости часа. Но это немного, если учесть, что почти неподвижно на охапке примятого лапника он пролежал всю ночь. А сколько таких ночей, жарких летом, звенящих от густого облака гнуса, и трескуче-морозных, сковывающих лютым холодом проледеневшее заснеженное пространство зимой, провел он за двадцать лет службы в «секретах»! И все-таки каждый раз, когда заместитель начальника лагеря по режимно-оперативной работе подполковник Иванюта зачитывал приказ о назначении в наряд, сердце старшины Паламарчука начинало стучать чаще, а чисто выскобленные трофейной, оставшейся от дедушки золингеновской бритвой щеки пламенели от гордости.
И то! Вот уже два десятка лет по заведенному исстари порядку – через двое суток на третьи – ему доверяли охрану самого ответственного рубежа – дальних подступов к лагерю.
А это совсем не то, что заступать в караул на вышку, сторожа периметр зоны. Там – основные заграждения, крепкий деревянный забор, густо увитый «егозой» и колючей проволокой, с «запреткой», освещенной лампами и прожекторами, где в случае учебной тревоги или, не приведи бог, реальной попытки побега с режимного объекта срабатывает сигнализация, взвывает истошно сирена и из караульного помещения на поддержку часовому, грохоча коваными сапогами, выскакивает с автоматами наизготовку тревожная группа.
Нет! Здесь, на внешних рубежах лагеря, все иначе. И в случае чего рассчитывать приходится только на себя. Опергруппа если и прибудет на помощь, то лишь только после начала стрельбы. И то, поспешая, окажется здесь не ранее чем через тридцать минут. А до того времени, как велит новая редакция устава караульной службы, постовому надлежит держаться самому, решительно отражая нападение противника огнем, штыком и прикладом. Даже связь не работает – был раньше полевой телефон, замаскированный в дупле дерева, но, видно, у аппарата потроха с годами от сырости проржавели и сдохли, а новый где взять во вражеском окружении? Ракету сигнальную в небо пулять тоже бесполезно. Нет его практически здесь, неба, в тайге, все кронами елей затянуто, хоть обсветись – из лагеря не увидят.
Ветераны-чекисты рассказывают, что раньше в дальних «секретах» по трое дежурили, с собаками, но тогда и вохры в поселке было – каждый второй. Но теперь большинство населения – из «быков»-расконвойников да вольняшек, а потомственных чекистов раз-два и обчёлся. И он, старшина Паламарчук, один из них. Кому ж, как не ему, доверить такой важнейший участок!
Подполковник Иванюта, в ту пору еще капитан, двадцать лет назад впервые назначая молодого бойца Толю Паламарчука в секрет, сказал: «Ты, парень, у нас конвойник, самых чистых кровей, чья родословная еще от соловецкой вохры идет, на таких, как ты, надежда у нас особая, но и спрос с тебя, конечно, особый!»
Вот ведь сколько времени минуло, а наставление то запомнилось. И он, Паламарчук, не подвел! Два десятка нарушителей, из прогнившего зарубежья на режимную территорию пробиравшихся, задержал да трех побегушников из лагеря. Двоих лично повязал, стреножил, а одного завалил.
Когда последний побег предотвратил – часовой на вышке проспал, зек и сиганул через основное заграждение, рванул в тайгу да на дальнем «секрете» на Паламарчука и нарвался, схлопотал пулю, – начкар лейтенант Конорушкин перед строем старшему сержанту благодарность объявил и приказ Хозяина о присвоении очередного спецзвания старшины зачитал. Потом обнял – а сам седенький весь, старенький, трясущимися руками слёзы с глаз утирает и говорит при всех: «Быть тебе, Паламарчук, заместо меня начальником караула!»
Так прямо и заявил! А что? Очень даже может случиться, что наденет старшина Паламарчук через годик-другой погоны с желанной звёздочкой младшего лейтенанта. И то! Кому, как не ему, потомственному, в офицерах-то ходить! А там, глядишь, ещё лет через двадцать, годам к шестидесяти, и замом по режимно-оперативной работе стать может. Не вечен же Иванюта!
Мечтая так, старшина по многолетней привычке вглядывался пристально в сумрачное пространство перед собой, поводил плечами от потянувшей с близлежащего болота туманной сырости зябко, но мигом насторожился, услышав, как в таёжной чаще неподалёку вначале хрустнула ветка. И сразу затем, с треском ломая подлесок и глухо стуча копытами в густо усыпанную опавшей хвоей землю, на полянку перед «секретом» вымахнул, высоко задрав увенчанную рогами голову, огромный лось. Он застыл было, раздувая замшевые ноздри, в пяти шагах от старшины, а потом, почуяв человека, всхрапнул, скакнул в сторону и скрылся в непролазной чащобе.
Паламарчук сжал крепче винтовку, негромко клацнул хорошо смазанным затвором, вгоняя патрон из магазина в канал ствола, вскинул приклад к плечу. Кто бы ни вспугнул сохатого, зверь или человек, старшина должен быть начеку. Медведь, конечно, опасен, но, скорее всего, пройдёт стороной. А вот если человек… Чужака во что бы то ни стало следует задержать. В режимную зону нарушителям хода нет. Выхода, впрочем, тоже…
И когда промеж прямых и голых у основания, словно телеграфные столбы, вековых сосен показались три жалкие, измождённые, шатающиеся от слабости фигуры в изорванной об острые сучья одежде, старшина не удивился, не вздрогнул от неожиданности, а лишь стиснул зубы, заиграл желваками, твёрдо направив на цель винтовку.
Нарушители брели, держась друг за друга, оступаясь, постанывая, и не сразу заметили часового, выросшего у них на пути.
– Стоять! Руки за голову! – решительно скомандовал Паламарчук.
Словно споткнувшись разом, чужаки замерли. А один из них, поправив сбившиеся на кончик носа очки, посмотрел испуганно на старшину, сказал растерянно спутникам:
– Нет, друзья. Это совсем не бигфут. Не йети…
– Эти, ни эти, – качнув стволом винтовки, презрительно передразнил его Паламарчук, – какие надо, те мы и есть. Отставить разговорчики! Вы задержаны. При попытке к бегству стреляю на поражение!
Спать, не сняв форменной одежды, – сущее наказание. Если лечь набок, то погон на плече врезается в шею, аккурат в область сонной артерии, так что и удушиться недолго. А на спине старший оперуполномоченный капитан милиции Фролов уснуть никогда не мог.
Чертыхнувшись, он сел на продавленном служебном диване, потянулся к столу, вытряхнул из пачки сигарету «Ява» – тридцатую, не иначе, за сутки, щёлкнул зажигалкой и пыхнул в потолок облачком крепкого дыма. Три часа ночи. Самое время сна, а не спится. А все новый начальник УВД! Издал приказ операм из УГРО во время дежурств по управлению в форме ходить. Его, видишь ли, цивильная одежда сыскарей своим небравым видом раздражает. Высокое начальство считает, что в кителях да шинелях, сверкая золотом кокарды на фуражках, оперативникам по чердакам да подвалам сподручнее за жульём гоняться!
Капитан, потыкав в кнопки телефона, набрал по внутренней связи номер дежурки:
– Приходько? Как обстановка?
– Спи, Никита, не дергайся, – добродушно попенял ему ответственный дежурный по управлению майор Приходько. – В Дзержинском районе драка на бытовой почве, в Советском – куртку сняли с прохожего. Мелочёвка, короче. Ребята из райотделов сами справятся. Так что отдыхай, пока есть возможность…
Фролов положил трубку на аппарат. Дежурство нынче выдалось на редкость спокойным. Управление уголовного розыска краевого УВД подключалось лишь при совершении тяжких преступлений – крупных краж, разбойных нападений, убийств. «Бытовухой» же занимались в основном райотделы. Впрочем, исключения бывали. Месяц назад, например, всю милицию города, включая УВД и УГРО, на уши поставили – у губернатора края любимая собачка пропала. Молодой кобелёк какой-то чрезвычайно редкой породы, название которой и выговорить-то невозможно, язык сломаешь, увязался за течной сукой – самой что ни на есть плебейской блохастой дворняжкой – и был обнаружен лишь три дня спустя в стае шелудивых псов, сопровождавших столь же облезлую даму. И все эти три дня сотрудники милиции работали по усиленному варианту несения службы. А потому патрульный экипаж, изловивший кобелька, всерьез намеревался придушить животину, но, к счастью своему и пса, не сделал этого, получив благодарность от самого генерала – начальника УВД. О том, чтобы компенсировать сотрудникам работу сверхурочно и в выходные дни, речи, конечно, не было.
