Павел Рудич - Не уверен – не умирай! Записки нейрохирурга

Ознакомительная версия.

©Павел Рудич, 2013

©ООО «Астрель-СПб», 2013

Все права защищены. Никакая часть электронной версии этой книги не может быть воспроизведена в какой бы то ни было форме и какими бы то ни было средствами, включая размещение в сети Интернет и в корпоративных сетях, для частного и публичного использования без письменного разрешения владельца авторских прав.

©Электронная версия книги подготовлена компанией ЛитРес

Самая неудачная шутка нашего здравоохранения – это операционный день в понедельник. К понедельнику обязательно кто-нибудь вдруг заболеет, перепьет, опоздает.

Очень оригинальное оправдание понедельничного опоздания предъявил сегодня наш почтенный аксакал от нейрохирургии, Нифантий Мартемьянович.

– Я, – говорит, – всю ночь из сауны уйти не мог! Кто-то мое барахло надел и ушел… Не будить же мне жену! Утром позвонил, она мне штаны привезла, вот я и пришел…

Лучше бы и не приходил! Красный, помятый, перегар на гектар. Поэтому ассистировать мне сегодня будет Липкин. Он еврей, и пьет мало. Если можно верить Евангелию, то первое свое чудо Христос произвел в Кане Галилейской – превратил 480 литров воды в вино. Позже он накормил пятью хлебами и двумя рыбами пять тысяч человек, и остатков набрали двенадцать корзин, а вот про то, сколько осталось вина на той свадьбе, – история умалчивает. Думаю, что ни капли не осталось – выдули всё. Может быть, перепив тогда, евреи и стали пить аккуратнее?

Вот и операционная. Святое место. Никто не орет. Все делается быстро и с первого предъявления. Начальство сюда не пустит санитарка Женя. Ритуал омовения рук. Раскланиваемся с бригадой. Что-то есть в этом церковное.

Наконец, все церемонии позади. Четыре человека сгрудились вокруг круглого предмета под стерильными пеленками – головы с опухолью посередине. Анестезиолог еще раз исполняет глиссандо на своих аппаратных тумблерах и кнопочках и говорит, выдохнув:

– Можно начинать!

Тут кто-то кашлянул. Оглядываюсь. Позади меня стоит Федор Анатольевич и говорит мне вполголоса:

– Ты погодил бы начинать. Оптику пока проверь, свет отрегулируй. Вон тот пинцет выкинь. Скажи, что бранши не сходятся… А то помнишь, как у меня было: сказали «Можно!», а только скальпель занес – у больного сердце встало! Давление по нолям! Сколько потом разборок было, жалоб и комиссий! Но так ведь и не поняли, отчего умер. А если бы успел разрез сделать?! До тюрьмы могло дойти…

Тяну время. Всё хорошо: гудит и пощелкивает аппарат ИВЛ, цифры на экране монитора – приличные, анестезиолог любезничает с анестезисткой Светочкой.

Мы продолжаем. Пропилили кости черепа, откинули костный лоскут. Подобрались к опухоли. Красный узел, размером с греческий мандарин, исходит из твердой мозговой оболочки, от места слияния венозных синусов. Отвратительно! Начинаем, отделяя по малому кусочку, удалять опухоль.

Тут подходит Сергей Геннадьевич и говорит:

– Потихоньку, не спеши. Опухоль небось лет пять росла, а ты ее хочешь удалить за пять часов! За пять лет мозг к ней привык, а вот возникшую вдруг пустоту может не перенести: начнется редислокация, нарушение кровотока, отек мозга. Два года назад у меня такое было. Помнишь?

Еще бы! Снижаем свой бодрый темп.

Сложно мне было когда-то начинать в нейрохирургии. Пришел я в нее из общей хирургии и травмы. Там можно было тянуть, вправлять, давить, то есть применять силу и спешить. А в нейрохирургии – всё как во сне: плавно, медленно, с остановками. Бесило это меня вначале – без меры!

Подобрались, наконец, к матриксу – месту исходного роста опухоли. Мать моя женщина! Идем к негатоскопу[1]. На нем развешены томограммы больного и ангиограммы сосудов мозга. Однажды перегорели лампочки в негатоскопе. А окон у нас в операционной – нет. Как смотреть снимки «на свет»? Замучились. Из-за такой ерунды – лампочки (!) – чуть все прахом не пошло.

Смотрю снимки. Нет, всё так и есть: синусы опухолью не пророщены, кровоток в них – хороший. Для меня это плохо.

Тут появляется Митя и говорит:

– Д-а-а-а, не позавидуешь вам! Были бы синусы обтурированы опухолью – можно бы было их не беречь! Отработали свое! А тут надо очень осторожно. А то, помните, как у меня случилось? Отделяли опухоль от синуса и надорвали его стенку. Вот где кровотечение-то было! Кровь ведрами лили. Со стола сняли, но потом – отек, кома три дня и летательный исход! Может быть, не упорствовать в радикальности и кусочек опухоли на стенке синуса оставить, от греха подальше?

Обошлось с синусами. Опухоль удалилась хорошо. Анестезиологи поднимают давление. Мозг расправляется, но в трепанационное окно – не лезет. Зашиваем «бестолковку».

Тут в операционную заглядывает Серафима Федоровна.

– Ты же не забудь! Как проснется – сразу больного – на контрольную КТ[2], мозги светить! А то помнишь, как у меня случилось? Вот так же опухоль убрали, а в ложе удаленной опухоли набежала кровища – образовалась гематома. Дежурант «проспал», реаниматологи не обратили внимания. Гематома раздавила мозг, и всё – Васей звали! Труп и посмертный эпикриз. А вот если бы КТ после операции сразу сделали, то вовремя убрали бы гематому, поставили дренажи… Все закончилось бы удачно.

Больной проснулся хорошо. На контрольной КТ гематомы, отека – нет.

Возвращаюсь в ординаторскую. Вся четверка советчиков уже там. Чинно, в рядок, сидят на диване.

Раскланиваюсь и говорю им:

– Спасибо, что не забываете, господа хорошие! Не знаю, что бы я без вас делал. Спасибо.

– Не забываем! – хохотнул Федор Анатольевич. – Это ты нам покоя не даешь и все забыть не можешь! Мы сами бы ни за какие коврижки в операционную больше бы не приходили. Правда, Серафима?

– Да ладно! – улыбается Серафима. – Времени-то у нас теперь навалом…

В 1999 году удалил я Серафиме опухоль головного мозга, но она умерла от набежавшей в ложе удаленной опухоли, гематомы.

Федор Анатольевич умер на операционном столе в 2004-м, неизвестно отчего. Ввел его в наркоз; анестезиолог дал добро на начало операции, но не успел я коснуться кожи головы скальпелем, как наступила остановка сердца. Реанимировали чуть не до трупных пятен – не завели: умер.

Сергей Геннадьевич. Никак я не мог подобраться к опухоли в его голове. Так и этак – никак! Удалилась опухоль как-то нечаянно – вдруг выкатилась одним блоком и целиком! От такой экстренности мозг резко отек и стал переть из черепа, как тесто из опары. Не удалось мне справиться с этим отеком, и Сергей Геннадьевич умер 9 мая 2001 года. Мы его по экстренным показаниям оперировали. Этот праздник был точно «со слезами на глазах».

Митя молод был. Не успел нажиться своей молодой жизнью. Два года назад, удаляя у него доброкачественную опухоль мозга, я повредил – стенку сагиттального синуса. Дальше все было так, как и рассказывал Митя: массивное кровотечение, отек мозга, кома, три дня на ИВЛ и смерть.

Тут в ординаторскую впархивает медсестричка Цаца. Начинает лепетать:

– Я ему говорю… А он ругается… Судно перевернул… Жена корвалолу просит… Вы им скажите…

Митя показывает мне большой палец. Хороша, мол, девчонка! Потом на цыпочках, как будто Цаца может его услышать, направляется к дверям. Не доходит и, сделав мне рукой «пока-пока», с тихим звоном растворяется в прокуренном воздухе ординаторской.

Наверное, когда-нибудь, возможно – в моем посмертном эпикризе-некрологе (если я на него наработаю), всех этих умерших больных назовут «большим клиническим опытом». Я черной завистью завидую молодым врачам безо всякого опыта!

Приходит бабуля на консультацию. Кручу ее так и эдак. Нет, без МРТ диагноз не поставить! Стоит самое банальное обследование мозга на этом томографе – 2500 рублей.

– Э, милок! – говорит бабуля. – Да за такие деньги…

И едет в свое Теткино умирать на огороде.

Томограф этот приобретен за государственные деньги. Приобретен по жульнической схеме, с откатами, конечно, но нам, врачам, – какая разница? Главное, что больных можно полноценно обследовать. Ан – нет! Тут же организовали вокруг томографа частную контору, и все обследования на нем делают только за деньги. Больные считают, что мы, врачи, в доле с этими лиходеями.

В нашем городе прошли гастроли «Автородео». Неделю на автодроме ревели моторы. Немецкие автофокусники ставили машины «на дыбы», ездили на двух колесах, виртуозно объезжали препятствия, немыслимо тормозили.

На дорогах нашей родины за меньшие шалости лишают прав и свободы. Если они у вас есть.

Количество ДТП в городе резко возросло. В самом деле, если Ганс Майер это умеет, то почему не сумеет Коля Сидоров? И вот Коля ставит свою жену Лизу к воротам гаража и говорит: «Сейчас я разгонюсь и остановлю машину у твоих ног». Польщенная Лиза, подбоченясь, встала у ворот…

Ознакомительная версия.