– Он в порядке… Только что уровень масла смотрел.
– Тогда воздушный фильтр… наверное, забился.
– Ты меня не по-о-онял. Я движок даже не запускал, а писк этот грёбаный… с посвистыванием всё равно продолжается.
– Так бы сразу и сказал, пужли-и-ивый ты мой, – лукаво посмотрел на лаборанта Семёныч. – Врубаюсь в твою интригу исключительно как сосед и старший товарищ, которого ты иногда спасаешь от утренних опозданий на работу.
– Вот и пошли быстрее, а то не стану «спасать» больше вооще, – немного успокоившись, нахлобучил на свои карие глаза бейсболку дымчатого цвета и начал даже шутить Серик.
По дороге к автостоянке дотошный ветврач спросил у него:
– А зачем ты к своей «аудюхе» кинулся уже с утра… Собирался куда ехать?
– Как «зачем»? Я ж вчера, после нашей пятничной «вечери», добирался домой на тролле. Мой «мотор» оставался здесь один, вот и решил наведать.
– Тьфу ты! Я уже и запамятовал эту нашу традиционную сходку… Видать, старею… или перебрал вчерась спиртяшки малость? – почти елейным голосочком попытался выведать причину своей забывчивости ветврач.
– Да, кайфово посидели… Даже вроде бы немного «разведухи» не допили, хоть бы никто не увидел…
– Не надо, пужливый ты мой, так обильно этот чистейшей слезы продукт водой разбавлять… Тогда ж остатку никакого не будет.
Подошли они к нежно-зеленой легковушке с большим пятиколечником на торце капота, когда его уже начали ласкать пробивающиеся сквозь окно лучи субботнего солнца. Огляделись – тихо, как в тщательно вымытой после опытов колбе. Молча переглянулись. И едва ветврач, повернувшись к Серику, хотел уже заставить его самого произвести этот «писк», как он проявил себя сам. Сначала так тихо, словно украдкой, а потом всё громче, протяжнее и пронзительнее. Завороженный этим необычным звуком, лаборант даже открыл зачем-то капот машины и стал осматривать там ременную передачу. А ветврач, не будучи её хозяином, лишь безразлично поправил очки и устремил свой взор поверх кузова. Писк прекратился так же внезапно, как и появился.
– Семёныч, а прики-и-инь, – зашептал под капотом лаборант. – Я только дотронулся до защитного днища, как он замолк. Может, это птенчик какой тут завёлся? Так запустить бы сейчас движок и… как ветром сдует.
Еле удерживаясь от громкого смеха, ветврач лишь вспрыснул в кулак и задумчиво пробормотал:
– Ну и лабор ты, Серик… За что только тебе зряплату-то дают, ежели думаешь, что всего за сутки в твоей отдыхающей машине может птенчик завестись?
И в тот же миг, как будто в подтверждение его слов, вновь что-то запищало. Но уже ближе к устремленному вверх взгляду Семёныча. «Ровно жалоба какая-то голосочек подает… и неужто она даже по моей части будет?» – подумал он. И велел всё ещё стоящему у радиатора машины её хозяину настежь открыть въездные ворота. Солнечный свет мигом озарил пропахший разноликой жизнью автобокс. Ветврач поднялся на стремянку, присмотрелся к опять замолчавшей у потолка точке и заметил шевельнувшийся серый комочек. Прикоснулся к нему мягким кончиком тополиной веточки, и тут же раздался уже знакомый для них призыв:
– Пьии… пьи… помогите, позовите пьии.
«Нашли у кого просить, как у козла капусту…
Мы же только и делаем, что уничтожаем вашего подопытного брата в нашей институтской лаборатории», – подумал Семёныч и громко объявил:
– Это же мышата… Они у тебя, Серик, кушать просят или найти их мамку.
Лаборант незаметно для ветврача аж передернулся, закрыл капот и подумал: «А не та ли случаем их «мамка», которую я вчера тайком от начальства засадил в клетку вместо погибшей по моей вине?» Посмотрел на знающего об этом одного лишь Семёныча и приподнял козырек своей бейсболки, освобождая зажатый ею внезапно вспотевший лоб. А тот тоже задумчиво снял, протер очки и, проверяя на свет их стёкла, тихо спросил:
– Ты серую ту замену, наш пужливый, не здесь поймал?
– Я ж у неё материнских документов не спрашивал… Сама заскочила в мою коробочку с сыром, вот и унёс к месту новой службы.
Она же, не догадываясь о таком их диалоге, думала сейчас о другом – как выбраться из этой похожей на КПЗшный «обезьянник» лабораторной клетки. Тем более что когда начала выискивать для прорыва её слабые места, соседки чуть было не подняли мышиный шум. Но серая бездомная питомица остановила их своим небывало для этой зоны грозно-жалостливым писком:
– Пппио… помолчите и слушайте, разбалованные госхарчами мыши! Это ва-а-ам всё равно: забьют после отработки опытов завтра или днем позже… Это вам, окромя себя, терять уже нече… А у меня там, на воле, остались детки голодные. И я должна…
Найдя все-таки при их сочувственном и даже завистливом молчании эту маленькую проволочную лазейку, серая передохнула в тёмном лабораторном уголочке и направилась на запахи из соседней комнаты. «Надоть самой желудок пополнить и деткам своим обед принесть», – шевельнула мыслишкой она. Вошла туда осторожненько, как будто юность свою мышиную в кладовках соседских вспомнила. Огляделась и… юркнула прямо к месту, где в аккурат вчерашним вечером провожали к солнечному горизонту мусульманскую жуму – «святую пятницу».
Взобралась по деревянным ножкам наверх и чуть не всплеснула передними лапками. С удивлением помотала из стороны в стороны головушкой и почти с чувством совестливого человека подумала: «Ну, и дисциплинка в ихнем научном да еще и госучреждении… Письменный стол, а на нем посредь бумаг и карандашей аж пять стаканов, сырные, колбасные огрызки… Бардак какой-то. Даже с моим мышиным гнездом им, неряхам, не сравниться!»
Перекусила теми остатками с «барского стола» и захотела напоследок также попить. Уткнулась глазенками и любопытством своим в невысокую прямостенную колбу: «Интересненько, что ж в ней за жидкость такая прозрачная?»
Пискнула пару раз себе под нос и взобралась по рифленой стенке на стеклянную кромку. Заглянула внутрь, шевельнула усиками-«локаторами» и чуть ли не с радостью пропищала:
– Ой, запах-то больно уж знакомый… ну, как в той клетке, где меня сутки держали.
Но только хотела подумать о своих дальнейших действиях, как резко скрипнула входная дверь. Серая от неожиданности качнулась взад-вперед и свалилась в остатки разбавленного в колбе спирта. Успела лишь с писком вспомнить об оставшихся на воле «детках» и в бултыханье захлебнулась. Когда к столу подошла виновница её такого трагического испуга – уборщица в синей форменке, она уже не показывала признаков жизни.
– Мама родная… Чо здеся творится… И мыша така дорогая почему-то одна в колбе вверх лапками, вроде как купается… Може, то экс… экскремент у них такой? – прошептала женщина с тряпкой. ещё раз молча оценила загадочный антураж канцелярского места и тревожно поспешила к давшему ей давеча «очень сурьезный инструктаж» заву.
…Вспомнил сейчас о рабочем месте лаборанта и впившийся в него своим оптическим взглядом ветврач:
– Ты вроде как сказал, что мы у тебя вчерась немного «разведухи» не допили… А со стола-то убрал?
– Не по-о-омню, – замялся и тут же с предвкушением похмелья взбодрился Серик. – Что, разве пора идти заканчивать?
– Да не идти, а пужаться и лететь туда надо, лабор ты наш необученный! – почти крикнул ему на ухо Семёныч. И сердито потянул козырёк его бейсболки вниз, ударив им по кончику слегка искривлённого носа.
Едва они появились в двери кабинета, как здесь уже шумно жестикулировал завлабораторией. Глянул на них и нарочито тихим голосом, словно съедая местами или заменяя звук «р», спросил:
– Ч-что, и на похмелку пхишли-таки, бгатцы-спиртокрадцы? А где ещё тгое ваших вчеашних коллег по дегустации?
– Не-е-ет, Абрам Ильич… м-мы-ы-ы… – попытался отпарировать почти по-гусарски прикрывший собой ветврача Серик.
– Говоите, нет, не похмеляться? А-а, значит, поминать мышку заявились-таки, сегдобольные вы наши… И хоть знаете, ч-что она стоит, эта сильно ва-а-ажная для нас линейная особь?! – перешел на должностной тон завлаб.
Достал из нагрудного кармана своего белоснежного халата небольшую лупу и, как будто пытаясь более детально диагностировать случившееся, направил её на серую утопленницу. Присмотрелся, едва не касаясь колбы своей черной стриженой бородой, и с притопом заключил:
– Вот ч-что я имею сказать, габотнички мои… Надуть меня, стагого евгея, ещё никому не удавалось!
Ветврач с лаборантом покосились исподлобья друг на друга, и словно сам дощатый пол стал стыдливо уходить из-под их ног. «Неужели он понял, что мышь-то эта никакая не линейная? Всё, капец… сейчас и под статью подведёт», – почти синхронно кольнуло тревожной мыслью их учащённо застучавшие сердца. Однако Абрам Ильич посмотрел на них (для пущей грозности) сквозь ту же лупу и вынес окончательный вердикт:
– Даю вам две недели г-говно. Молодой погашает недостачу пяти литгов спигта, а стагшой находит для гядущих опытов такую же мышь!
