В тот раз сначала я своих родителей успокоил, что все у нас в порядке, потом уже женушка аналогичное своим по проводам пропела. Уже ближе к концу общения, прямо перед самыми прощаниями, она напоследок выдала:
– М-а-а-м, мне тут постричься пришлось.
Вторую-то часть диалога я не слышал, поэтому могу только домысливать, как теща моя, недавно обретенная, неодобрение свое выражала. Но выражала, потому что жена продолжила извиняющимся тоном, противно растягивая слова:
– М-а-а-а-м, я тут в мужниной хате вещи хотела на антресоль убрать. Полезла, а там на меня банка с краской опрокинулась, краска на волосы пролилась. Я их мыла, мыла, но они все равно слипшимися оставались. Никак не отмывались, вот и пришлось постричься.
Вот такая навороченная женская ложь, чтобы оправдать вполне невинный проступок. Да даже и не проступок вовсе, человек двадцати пяти лет отроду, уверен, имеет право самостоятельно определять длину своих волос. А тут такое вранье. Мне бы здесь насторожиться, как Штирлицу. Хотя чего уж там, штамп-то в удостоверении личности офицера уже проставили.
Впрочем, на тот момент меня ни штамп тот, ни фантазии жены относительно стрижки ее никак не напрягли.
Были ли еще такие эпизоды в нашей совместной жизни, со страхами жены связанные и меня как-то касающиеся? Конечно были. Не все, правда, сейчас, через двадцать с лишним лет, вспоминаются. Ну, вот, например, уже перед самым дембелем, приехала ко мне опять благоверная. И в какой-то момент говорит мне: «Жень, а давай ты в армии останешься». Я прибалдел сначала от такого поворота, а потом объяснять стал, что я-де человек по духу абсолютно гражданский, в армии нахожусь исключительно по принуждению и жду не дождусь, когда смогу вернуться на гражданку, чтобы реализовать свой недюжинный потенциал в науках разных и других отраслях человеческой деятельности. Больше этот вопрос жена не задавала. Сейчас-то я думаю, что предпосылки к нему тоже были вызваны нежеланием жены возвращаться поближе к своей властной матери. Хотя, может, я и ошибаюсь.
Отслужил я год оставшийся, вернулся в свой родной подмосковный городишко. Первое время мы у тещи обитали, потом перебрались в комнату, которая жене, можно сказать, в наследство от деда досталась. Я в ней ремонт сделал. Наверное, последний раз в жизни паркет вручную циклевал. Проводку поменял, она там внешняя была. Потом переехали, тоже не без скандала, от тещи горячо любимой. Одни жить стали. Родители, правда, что те, что другие, периодически приходили (ведь в одном же городке небольшом жили), вмешивались. Но вроде как терпимо, или это так только мне казалось? В декабре ребятенок народился, забот еще прибавилось. Но заботы те, как мне казалось, радостные или, на худой конец, терпимые. Я помимо преподавания в институте еще на одну работу на полставки устроился – сосед по коммуналке помог. Это я оправдываюсь, что ли? Может, и оправдываюсь. В общем, жили как-то, как все. Денег, конечно, не хватало, да и на них купить тогда мало что можно было. Помню, как за молоком сынишке два часа в очереди простоял, с матюгами, давкой и драчками. Но ведь ничего, выжили. И дальше б жили, если бы не…
Прихожу я как-то домой с работы, а жена меня вся такая светящаяся встречает. Я в непонятках, а она и говорит: «Радуйся, Женя, мы комнату эту обменяли и в четверг с мамой съезжаемся». Я как стоял, так чуть ли не сел прям на пол. Ведь до того ни слова о обмене и переезде не было. И ведь знала же жена, что я ну никак не горю с ее мамой жить. Даже, напротив, категорически не желаю. Пока я находился в прострации, жена продолжила атаку: «Ты ведь с нами поедешь?» Я, еще абсолютно не придя в себя, ответил: «Да».
Зачем она это сделала? Почему так? Почему сама за нас троих: себя, меня и сына нашего десятимесячного, решение приняла? Да конечно, не сама, наверняка ее теща науськала. Так и слышу ее голос: «Да куда ж он денется-то с подводной лодки. Конечно, с вами поедет. Он же и тебя любит, и сына тоже, конечно поедет».
Я все понимаю. Комната жены была, она юридически могла ею распоряжаться как вздумается. И с ребенком малым одной трудно, с мамой, наверное, проще. Но ведь мы же семьей были. Нельзя же такие вопросы одной решать. А теще это зачем? На своем, пусть даже самом дурацком, настоять?
Пошел я в тот вечер к соседу своему по коммуналке. Он кроме того что начальником большим был, еще и пьяницей не меньшим. Бывало частенько домой в два ночи приходил и пел за дверью «Боже, царя храни». Это значит, последняя стадия у него случилась. И даже такая обстановка лично для меня была в тыщу крат лучше, чем переезд к «родителям по закону». Пришел я тогда к соседу и первый раз спросил у него: «у тебя есть?» у него, как водится, было. Сначала чуток с ним на кухне посидели. Потом оставил он меня с бутылкой, с которой я и провел ту ночь. С утра, когда жена на кухню вышла, я сказал:
– Ты знаешь, я не поеду жить к твоей матери.
– Ты же обещал.
– Извини, я передумал.
Последующие жены часто поначалу удивлялись, когда я в понедельник или, например, пятницу спрашивал: «Завтра четверг?» А в четверг был переезд…
Картинка эта началом уходит в детство. Из окна квартиры моих родителей кроме других домов и стройки была видна еще и воинская часть, стройбат. Сейчас этой части уже нет, но казармы остались, и квартируют там то ли МВД, то ли МЧС. Но для данной картинки это не суть важно.
Любил я в детстве после школы посмотреть в окно (ну, наверное, домашние задания делать не особо-то хотелось). И вот по осени я периодически наблюдал картинку, как солдатики бегали по расположению своей части и ломами сбивали с деревьев пожухлые листья. Зачем сбивали? Почему ломами? Такие вопросы – нет, не мучили, но крутились в моем мозгу. Так как спросить было не у кого, то на тот момент картинка так и осталась незавершенной…
Оказалось, что для ответа на эти вопросы надо было окончить школу, институт и пойти служить в Красную армию. Там картинка обрела свои законченные очертания.
Представьте себе казарму, дневное время. На кровати лежит «дедушка» (то есть солдат, приказ на дембель которому уже подписан, но из части домой его еще не отпустили). Может, и не совсем правильно определение «деда» дал, может, и за сто дней до приказа в эту категорию перекочевывали. Не помню, да и это здесь тоже не суть важно. Здесь я хочу обратить внимание, что события происходят в дневное время, а дедушка на кровати лежит, что категорически запрещалось. Запрещалось, но он все-таки лежит. Входит в казарму наш старшина – старший прапорщик Леня. Дедушка не вскакивает, как во времена своей «молодости», а продолжает лежать. Старшина тоже никак не реагирует на такое безобразие, а занимается какими-то своими делами. Дедушкам даже от командиров послабления были.
Мало оказалось дедушке простого лежания, решил он еще и голос подать, не изменяя своего положения в пространстве: «Товарищ старший прапорщик, а когда я на дембель пойду?» Старшина повернул голову в сторону вопрошающего и, не прекращая заниматься своими делами (что-то перебирая), ответил так: «А вот как последний лист с дерева упадет, так и пойдешь». Видать, дело осенью было. Интересно, а откуда я все это наблюдаю? Ощущения такие, что ни старшина, ни дедушка меня не видят. А видеонаблюдения тогда и в помине не было. Может, стою сбоку перед входом в спальное помещение казармы? Не помню.
Через какое-то время старшина выходит, а дедушка оживляется. Свистит или еще какие-то звуки издает, и, как сивки-бурки вещие каурки, пред ним нарисовываются солдатики младшего призыва.
– Бойцы! – вещает дедушка. – Чтоб к вечерней поверке на деревьях не было ни одного листика. Поняли?
Те послушно кивают.
– Ну, так время пошло! – продолжает дедушка.
Дедовщина у нас не шибко распространена была. Все-таки солдат только пятнадцать, да и ночью оперативный всегда присутствовал.
Вот дедушки и не шибко лютовали. Ломов «духам» для сбивания листьев не вручали. А ведь могли.
Скоро в армии не только сказка сказывается, но и дело делается – к вечерней поверке наверняка листьев уже не было. И пошел наш дедушка на заслуженный дембель на той же неделе. Старшина слов своих на ветер тоже не бросал.
А про ломы я другой анекдот слышал (может, тоже из реальной жизни сюжетец был взят). Дает дедушка (Д) молодым (М) задание:
Д: – Вот вам, хлопцы, ломы – идите плац метите.
М: – А зачем же ломами? Ведь метлами проще и лучше.
Д: – А мне не нужно «как проще». Мне нужно, чтоб вы задолбались.
Но у нас я такого не видел, чтобы ломами плац мели или листья ими сшибали, а вот в полку зубными щетками и бритвами безопасными сортиры солдатики драили.
Отпуск для солдата – дело святое. Для офицера-двухгодичника тоже. Ведь второго уже не будет. Только дембель. Соответственно к нему и готовились. Я не исключение.
Уже и билеты купил. Не помню, на самолет или поезд, но купил. Несколько дней оставалось до моего убытия на малую родину, и тут у нас выходит из строя одна линия секретной связи (ЗАС). Выходит и выходит, у нас же их две было. Кажется, резервная и вышла из строя. Я тогда и значения-то особого этому не придал. Думаю, продержится рота мой отпуск на одной линии, а когда выйду, то вторую спокойненько починю. Но не тут-то было. Прознал про это командир мой. Вызывает меня вечерком за день до отпуска и спрашивает про текущее состояние с линиями ЗАС. Я, как на духу, отвечаю, что одна линия работает, на ней рота должна мой отпуск продержаться, а выйду из отпуска – со второй разберусь. Командира такой расклад почему-то не устроил. Его последнее слово было – ежели вторую линию ЗАС не починишь, то в отпуск не пойдешь. Я взбешенный выбежал из канцелярии роты. Зная своего командира уже с год, я не сомневался, что угрозу свою он легко приведет в действие, и плакали мои билеты на поезд чи самолет.
