128. Глубокая осень, голые деревья, грязь. Деревушка, серые избушки, сжатое жнивье на холмистом поле.
Отчаянный крик, страх и ненависть в голосе:
– Варяги пришли!..
129. Хмурые безропотные мужики отворяют амбары и хлебы. Выносят зерно, выводят скотину. Тащат свертки холстов и бочонки с медом.
С одобрительным видом знатока дружинник-проводник дует на мех шкурки в принесенной связке пушнины.
На крошечной грязной деревенской площади у колодца сидит Харальд на деревянном массивном грубом стуле – демонстративно спиной к происходящему. Он в кольчуге и шлеме, опирается руками на упертый в землю меч в ножнах. Смотрит поверх крыш и ждет.
За жердяной изгородью, за углом дома смотрит на него кучка бедняг-мужиков:
– Вот этот – начальный над ними, тот…
– Новый-то сборщик хуже старых.
– Недодашь – убивает всех… И не слушает ничего.
130. Крупно: колесо телеги едет по колдобистой грязи, тяжело переваливается под грузом через кочки, едет, и скрипит немазаная ось… скрипит и едет.
131. Огонь костра. Ночь. Крупные хлопья снега опускаются с черного неба на шатер пламени и исчезают над ним.
Блики огня на лице Харальда, сидящего у костра. Он кутается в плащ. Рядом – седой викинг, и княжий проводник, и прочие греются вокруг огня: зима начинается.
– Заждался великий князь, – говорит проводник.
– Умен Ярицлейв, – раздумчиво отзывается Харальд.
– Премудрый. Книги читает! – проводник.
– Викинги конунгу дань берут, а крестьяне у доброго конунга защиты от викингов просят… И конунг хорош, и викинги плохи, и крестьяне покорны, и дань собрана. – Харальд.
– Настоящий конунг, – одобрительно ухмыляется седой викинг.
132. Зима, снег, солнце – длинный тяжелый обоз втягивается в Киев. Звонят колокола на звонницах, сбегается праздный люд – поглазеть. Зипуны, платки; снежками перекидываются и в верховых викингов кидают, попадают, смеются.
133. Княжеское подворье, распахнутые ворота амбаров и хлевов. Мычащих коров заводят в хлевы, блеющих овец; ржущих коней ведут в княжеские конюшни мальчишки-тиуны. Тащат маленькие тяжелые бочонки с медом и катят тяжелые кадки с пивом. До крыши встают в амбарах штабеля мешков с зерном. Подвешивают к крючкам под балки крыш связки пушных шнурок. И отдельно ссыпают в три сундука деньги: пригоршни медных монет в большой, щепоти серебряных – в средний, редкие и маленькие золотые монеты – в самый меньший.
У сундуков стоит в распахнутой собольей шубе, в заломленной собольей шапке – Ярослав. Позади него двое ведут запись: в руках у них дощечки, на дощечках расправлены куски бересты, и они пишут по бересте заостренными металлическими палочками. Внимательно тычут палочками в сторону складируемого добра, шевелят губами, торопятся и стараются.
Подходит Харальд.
– Тебя долго не было, – говорит Ярослав.
– У тебя большая страна, – отвечает Харальд философски. – Можно собирать дань хоть целый год. Если хватит амбаров, – хмыкает.
– Время копить добро – и время отдавать долю князю, – в том же философическом тоне отзывается Ярослав. – Пусть отдыхают до следующей осени. Жизнь – длинная, а бедным быть плохо.
Передергиванием плеч сбрасывает шубу, подхватывает и широким взмахом укрывает Харальда.
– Возьми с моего плеча, – дарит значительно. – Здесь холодные зимы. Если никто не согреет!.. – И хохочет собственной шутке.
134. Синий вечер, скрипучий снег, дымки над крышами, слабо мерцают маленькие окошки в бревенчатых стенах. Харальд проходит по пустой почти улице.
Навстречу поспешает мелкими шажками Лиза, Ярославна, сопровождаемая девкой-служанкой.
Поравнявшись с Харальдом, они обмениваются быстрым взглядом: нос ее уткнут в мех, так что видны только стрельнувшие глазищи.
Харальд запоздало и неловко слегка кланяется – когда она уже отошла, удаляясь. Продолжает движение – и через десяток шагов оглядывается: и она оглядывается тоже.
135. Лиза в своей горнице. Входит девка.
– Харальд просил передать тебе. – Протягивает сверточек.
Лиза разворачивает большой тончайший шелковый с восточным узором платок, невольно вспыхивает, прикладывает к себе, смотрит, берет зеркальце. Девка восхищается.
– Отдай обратно, – через силу говорит Лиза и протягивает ей платок. – Передай, что мой отец богаче всех и у меня есть все, что я захочу.
Девка сокрушенно вздыхает, складывая платок.
136. – Он не отдаст за тебя дочь, – говорит старый викинг.
– Разве я плохой муж или зять? – гневно говорит Харальд и оглядывает себя, как бы убеждаясь в отсутствии изъянов.
– Я богат! – распаляется Харальд. – Я побеждаю всегда! На морях севера и юга – везде знают меня! И я – сын конунга! Кого Ярицлейв найдет лучше?
– Ты сочинил вису, – удивляется и посмеивается старый викинг. – Ты, наверное, решил стать скальдом.
– Что еще надо его дочери?.. И она сама смотрит на меня!
– Одну дочь Ярицлейв выдал за конунга франков, другую – за конунга мадьяр. Он великий и богатый конунг, а ты – морской ярл, хотя и сын конунга. Но корону твоего отца взял другой, а Ярицлейву корона нужна больше человека. Конунгу приходится думать о власти и стране. В этом сила.
– У меня будет корона, – тяжело обещает Харальд.
Вытягивает меч и перерубает стол.
– У меня будет много корон, – тяжело обещает он.
137. Пир в палатах Ярослава – дым коромыслом. Харальд – на почетном месте, по правую руку через пару человек.
Все стихают, когда он берет гусли. Распевный речитатив под перебор струн:
Стяг мой – черный ворон —
Вел драккар сквозь бури.
Пали в битвах франки
И бежали мавры.
Шестьдесят сражений
Меч мой мне выиграл,
От сокровищ взятых
Стал драккар тяжелым.
Одобрительный выкрик нетрезвого хора, сталкиваются кубки, плещет вино.
Гордо и «скромно» лицо Харальда. Боковым зрением следит он за Лизой.
Не обратив, похоже, внимания на его песнь, она тихо разговаривает о чем-то с соседней женщиной, беззвучно подсмеивается ее шутке, поднимается и как бы незаметно выходит из палаты, не обратив внимания на Харальда.
Лицо его твердеет, он делает знак слуге долить вина и придерживает рукой его наклоненный черпак, пока огромный кубок не наполняется через край.
– Здоровье воинов! – ревет он и осушает кубок до дна под рев товарищей.
138. В своей горнице Лиза за прялкой у окна сучит нить: играет и крутится веретено, свивается пушистая толстая нить.
Входит та же девка-служанка, достает сверток из-под одежд:
– Харальд велел передать тебе.
Лиза вспыхивает, разворачивает ларчик слоновой кости, раскрывает: на алом бархате лежит золотое с изумрудами колье тонкой работы. Щеки ее горят. Девка ахает и вылупляет глаза на редкостную роскошь.
Лиза прикладывает колье под шею и смотрит в поданное девкой зеркало. И отдает:
– Скажи ему, что такой подарок можно принять только от мужа. – Прерывисто вздыхает и тут же надменно задирает головку: – Совсем потерял ум этот викинг. Скажи ему, что дочь великого князя может выйти замуж только за великого князя.
Девка укоризненно и сочувственно мотает головой, пряча сокровище.
139. Тает пушистый снег на ветвях, голубеет серое небо, почки набухают на ветвях, проклевываются зеленые листья, и меж них – распускаются и дрожат на весеннем ветру яблоневые и вишневые цветы. Май.
Над днепровским обрывом, по молодой траве гуляют рядом Харальд и Лиза.
– Смотри – лебеди полетели! – показывает она.
– В Норвегию, – коротко говорит он.
– И зачем они туда летят. Ведь там холодно, да? – щебечет она.
– У них там гнезда. Там они выводят птенцов.
Подтекст откровенен. Идут молча.
– Что ты молчишь. Расскажи что-нибудь, – не выдерживает Лиза.
Помолчав, Харальд неловко выдавливает:
– Ты будешь моей женой?
– Нет! – хохочет она и убегает.
140. Спальня Ярослава, огонек масляного светильника. Ярослав и Ингигерда перед сном.
– Она любит его, – продолжает разговор Ингигерда.
– Она во всем послушна моей воле, – возражает Ярослав.
– Тебе кажется. Она выросла, и теперь ей нужен муж больше, чем отец.
– Он всего лишь викинг.
– Нет. Ты доверяешь ему дружину. Ты поручаешь ему налоги. Его отец был конунг и друг моего отца.
– То, что было – не важно. Его отец потерял корону. Он дал каким-то мужикам убить себя… разгромить!
– Она моя дочь, – горделиво говорит Ингигерда. – Она все равно сделает так, как хочет – даже если ты не отдашь ее. Знай это.
Насупленно помолчав, он:
– Она моя дочь. И будет делать то, что должна.
Гасит светильник. Они укладываются. Слабый отсвет луны на подушках, различимы лица в темноте:
– Хуже то, что его прозвали Жестоким, – вздыхает Ингигерда. – Я бы не хотела, чтобы у моей дочери был жестокий мужчина. Она добра и открыта…
