– О, там уже прыгают, через костер! – Женя даже привстала. Катя тоже обернулась. – Пойдем, посмотрим!
– По-любому решит сама скакать, – насмешливо скривил губы Ваня. – Сама решит и еще кой-кого за собой утащит. Будет у нас жареная Женька.
– А жареного Ваньки не будет? А то шашлычка захотелось! – огрызнулась она и повернулась к Косте. У нее на лице словно по щелчку рубильника пропало едкое выражение, адресованное брату, и возникло новое, предназначенное мужчине. Она проникновенно заглянула ему в глаза:
– Кость, пойдем?
– Костян, не поддавайся! – продолжал подтрунивать Ваня.
Кате вдруг стало неприятно видеть Женю и то, как она кладет свою руку на плечо Кости. Она, стараясь отвлечься, медленно повела ладонью по сухим былинкам, торчащим из земли, поглаживая их.
– Ко-ость… – протянула Женя. Катя рванула траву целой пригоршней, и, спохватившись, принялась отряхивать ладони как ни в чем ни бывало.
– А знаете, что через костер раньше прыгали, чтобы очиститься? В купальском костре сгорает все плохое, горе, болезни… – задумчиво пробормотал Костя, не говоря ни да, ни нет. Женя обольстительно улыбнулась:
– Ну так тем более пойдем!
– Куда тебе идти, ты еще венок не сплела! Сиди, женщина, – хохотнул Ваня.
– Сплела, – зыркнула она на него недобро. В доказательство слов Женя потрясла венком прямо перед лицом брата, а потом водрузила на голову. Объемный, с торчащими во все стороны веточками и листиками, венок в сумраке напоминал птичье гнездо, венчающее кудри, залитые лаком с блестками. Девушка поправила прическу и вытащила из нее несколько шпилек, бросив их на подол юбки. Шпильки с жемчужинками, те самые, что Женя отговорила покупать Сойкину. Судя по тому, как вытянулась лицо самой Настены, она тоже их заметила.
– Как я вам? – покрутила Женя головой, красуясь в венке.
– Ты же говорила, что бусинки облезут через неделю, а сама купила… – вполголоса заметила Катя. Женя сощурилась, оглядев Катю с головы до ног, и пожала плечиками:
– А мне что? Подумаешь! Зато красивые. А облезут – я еще куплю.
Катя не нашлась, что ответить.
– Ну что, пойдем? – Костя вдруг пружинисто встал. Женя обрадовано вскочила на ноги:
– Пойдем!
– Я имею в виду, может, нам всем двинуть отсюда? В парке посидим. А то Маркелу придется скоро дрова из самой Лисановки таскать…
Все засмеялись, Маркел широко улыбнулся. И правда, парень почти уже и не сидел у костра, он отлучался за растопкой все чаще и отсутствовал все дольше.
Решили сворачиваться. Пока Костя с баклажкой ходил к реке набрать воды, Маркел разворошил угли, разбивая самые большие из них, рассыпая вокруг красные брызги искр. Потом он отбросил палку в сторону и закурил, сел на корточки и с хитрецой глянул на Катю. Оглянулся куда-то за себя и вдруг хлопнул ладонью по земле:
– Глянь, глянь, поймал! – он проглатывал первый звук, и получалось – «лянь, лянь».
Девчонки навострили уши:
– Кого?
– Да цикаду!
Он протянул тщательно сжатый кулак им. Женя и Надя, стоявшие ближе всего, разом отпрыгнули.
– Фу! – поджала губы Женя. – Маркел, ты опять…
– Покажи! – Катя подошла ближе, прислушавшись. – Это ж они стрекочут?
И цикады вдруг разом запели в темноте. Как будто этот звук кто-то только что включил, прибавил громкости. Такой привычный шум жаркой летней ночи, на который не обращаешь внимания, как в городе не обращаешь внимания на гул большой дороги.
Маркел смотрел на Катю. Черный плутовской взгляд:
– Не боишься? Они кусаются, больно…
– Да ладно, не гони, – встрял вдруг Степа. Он встал, пошатнулся, и стало заметно, как его развезло от жары и выпитого с непривычки. – Я таких сто раз ловил. Покажь!
Катя терпеливо ждала, поглядывая на кулак Маркела. Тот опасливо, медленно приблизил к ней ладонь, ожидая, когда та отшатнется, но девушка не двигалась. Она, кажется, раскусила его игру, и уже улыбалась.
– Бу! – ладонь парня резко метнулась к ней и раскрылась. Катя не дернулась, и правильно – в руке было пусто. Просто крепкая широкая ладонь, с грязно-серыми мозолями у каждой фаланги и основания каждого короткого пальца.
Девушки захихикали. Катя покачала головой:
– Подколол?
– В Москве-то, поди, нету никаких цикад, да? Там же вообще никого не водится…
– Только мы, – усмехнулась Катя в ответ.
Костя вернулся и поливал угли водой, от них с шипением валил пар. Катя хотела заговорить с ним, поэтому снова обернулась к Маркелу:
– У тебя такие мозоли… Жуть.
Маркел хохотнул:
– А то. Три дня косил.
Костя понимающе присвистнул.
– Я бате говорю, куда столько? – вдохновился Маркел. – Корова сдохнет столько жрать. А он мне – «нехай буде больше!» Куда больше, кому больше… У меня уже спина трескается, а он мне – «ще давай, мало робишь!» Я уж думаю, хоть бы дождь ливанул, что ли, пускай все сгниет к чертям – чем так пахать…
– Ага, у нас тетка то же самое, – подхватил Степа горячо. – Да, Костян?
– Такое уж поколение. Они после войны голод помнят… – отозвался тот. – Тетя Маня нас до сих пор кусками сахара угощает. У них-то сахар в дефиците был, она его в детстве годами не видела.
– У меня батя вообще бешеный, – покачал головой Маркел. – Приезжаем как-то на буряки, полоть. Он мне говорит, ну, говорит, вон до того места сделаем сегодня, и все. Я как проклятый, давай лопатить. Думаю, сейчас по-быстрому все сделаю, и гулять. Сделал, а он мне – солнце еще высоко, давай столько же. Да е-мое, солнце ему высоко!
И Маркел от полноты чувств цыкнул сквозь зубы коротким плевком.
– Ага. А картоха что, тоже дефицит? – заплетающимся языком зачастил Степа. – Сажает столько… Мы ж всей семьей ее три дня копаем! За зиму не съесть. Говорит, главное, шо в погребе лежит, а съедим – не съедим, дело десятое.
Ваня и Женя весело переглядывались. Они не делились своими тяготами. Катя сообразила, что у этой семьи таких проблем просто нет.
– Ох, Степка… Уработался прямо. Ну так едим же, – вдруг нахмурился Костя, перехватив Катин взгляд. – И скотине перепадает.
– Ага, это ты два года в армии, а я все это время тут вкалывал, на огороде, на покосе, на картошке, на буряках…
– А в армии, ты думаешь, кровать сгущенкой намазана?
Все засмеялись, а Степа сник, и его уши малиново вспыхнули. Костя хлопнул его по плечу:
– Так, малому больше не наливать. Ты пьяный уже, что ли?
Степа покосился на Катю:
– Ничё я не пьяный, отстань! – и побрел к мосту. Остальные, посмеиваясь, двинулись за ним.
– Зато потом, после покоса, сесть в тенечке, картошечки с салом навернуть, с огурчиком, ммм! Руки трясутся, так что хлебом в рот не попадаешь, спина ноет, хорошо… – И Маркел подмигнул Кате. – Горожанке не понять, да?
– Ай, да ладно тебе! Думаешь, я на огороде только загаром покрываюсь? – подхватила Катя его игривый тон и, сама себе удивляясь, подмигнула ему в ответ.
Через луг они вернулись на берег. Блатная песня уже мешалась с попсой, девичьи голоса нестройно пели под Буланову, включенную в магнитоле «жигуленка». На самом берегу устроились давешние ткачихи, сев кружком вокруг баяниста, который наяривал что-то, путаясь в пальцах и клавишах. Кто-то из баб с визгом плясал, уперев руки в боки и подмахивая себе платочком на манер калинки-малинки.
Через догорающий купальский костер прыгали самые смелые и самые пьяные. Хохот несся вперемешку с крепким матом. Какая-то девчушка чуть помладше Кати утирала слезы и громко жаловалась подругам:
– Ну шо я мамке скажу? Это ж мои единственные были. Ай, больно! Правая совсем расплавилась…
– Я ж тебе говорила, не допрыгнешь! Еще и ногу обожгла…
– Да нога-то ладно, заживет. А вот босоножки жа-алко… – сокрушались подружки.
От воды слышался всплеск и женские голоса. Кто-то явно решил не только скакать через костер, но и купаться в реке.
– Сашка, да сымай ты трусы, давай прям так! – громко советовали кому-то.
Катя не смогла сдержать смеха и обернулась, ища глазами Костю, чтобы увидеть его улыбку в ответ. Но он немного отстал, специально замедлив шаг. Другие этого не заметили. Катя, стараясь не привлекать к себе внимания, украдкой проследила за Костей и увидела, что тот подошел к главному купальскому костру, быстро метнул в него что-то, тряпку или пакет, и тут же прибавил шагу, догоняя остальных. Поравнявшись с Катей, он мельком взглянул на нее и сильно смутился.
Вскоре они взошли на мост. Хотя его построили уже лет двадцать назад, в поселке его еще звали новым, а от старого, в полукилометре ниже по течению, остались только торчащие из воды сваи – как-то в половодье его снесло. Катя помнила, что бабушка часто вспоминала, как почти год они перебирались на другой берег только на лодке или вплавь, а продукты завозили, делая крюк в сорок километров через мост в соседнем районе. Новый мост был высоким, широким, под триста метров в длину, и одним концом упирался в указатель «Пряслень», а другим во временный – как все надеялись – блокпост, поставленный года полтора назад, вскоре после начала кавказской войны. До Кавказа отсюда было не близко, но до границы с Украиной по прямой – меньше десяти километров, а приграничная зона в эти месяцы слыла местом неспокойным.
