Ознакомительная версия.
Шкловский от тычков проснулся.
Докторша и говорит:
– Ничего страшного. Сердцебиение ровное, пульс хорошего наполнения. Думаю, без уколов обойдемся. Хлопчик, завари чай некрепкий! Только сладкий.
Шкловский крикнул:
– Где Рувим? Шо ты мне ведьму притащил? – Докторша повернулась через плечо и посмотрела на меня таким манером, вроде я еще кого-то притащил, кроме нее, и ведьма к ней ни за что не касается.
– Какая вам разница, папа? Вы ж умирали. Вам лишь бы доктор. Это ж доктор? – Я показал пальцем на старуху: – Доктор. И на улице люди мне так сказали. А теперь, раз вы не умерли, я потихоньку до Рувима пойду. Найду – позову сюда. Теперь же ж спешить не надо.
Когда выходил, расслышал следующее и трошки задержался:
– Вы, Перец Залманович, меня десятой дорогой обходили. А в такую решительную минуту я тут. Коло вас. Я лично хотела сказать. Хлопчик ваш, как вы утверждаете всем, сын. Ну ладно. Только сильно он поменялся. Сильно. Совсем на себя стал не похожий. Я Марика личными руками доставала с живота вашей жены, ныне покойной, и потом видела каждый день, пока вы с Киева в Остёр не чкурнули. Ой, чкурнули на всех парах! И жену свою, говорили, прямо похоронили при дороге без знака и без дальнейшего внимания. Люди ж не брешут. Люди ж видят. И я вижу. Но молчу.
Меня удивило, что старуха говорила вроде на разные голоса и роли. То она – докторша с именем Дора – по всем статьям, то хабалка с Пятницкой. И все натурально, чистая и настоящая правда.
– Иди к ч-ч-черту…
Шкловский отозвался на старухины слова слабо, с задержкой. Тяжело отозвался.
Повисла тишина, прямо кромешная ночь.
Я честно ринулся на улицу, за Рувимом, но природная тяга к новым знаниям взяла свое.
Старуха заговорила такое:
– Положение ваше серьезное. Вот и ротик у вас перекосился. Кто и не заметит, а я ж вижу. И ручка левая не двигается. Пальчиками пошевелите. И ножкой тоже попробуйте. Не правой, левой ножкой. Хоть пальчиками. Вот видите… Не шевелятся. Плохо дело… Тут не акушерка нужна, а прямо целый настоящий доктор. Хлопчик ваш быстро бегает? Ну, может, успеет. У меня с собой, конечно, кое-что имеется. Или хай доктор укол делает? А я ж баба полуграмотная. Мне ж только голытьбу нашу пользовать…
Тишина.
Потом Перец прохрипел:
– Д-д-делай. З-з-заплачу́.
Старуха ответила:
– Конечно, сделаю. И не возьму ничего от вас. Я просто шоб вы знали, шо я знаю. И помню все. До самой-самой капельки. – И другим голосом добавила, как видела насквозь через дверь: – Хлопчик, воду кипяти! Трошки, для шприца!
Я бросился исполнять.
Дора сделала укол, села возле больного и с упором глянула мне в лицо:
– Бедовый ты. Тебя этот, – она кивнула в сторону Шкловского, – посылал до Рувима Либина?
– Ну.
– Ну и беги до него. Отойдет Шкловский. Он отходчивый.
Я понял шутку. Игра слов, как говорится.
Спешил к Рувиму не без должного сомнения. Лучше б спрятаться и подслушать старухины разговоры. Но не получится. От нее не прикроешься. Понятно с первого раза. Но и от встречи Рувима с Перецом может выйти польза. А втроем – Перец, старуха и Рувим – ого-го какая свара может произойти. Такие слова могут вылететь!.. Я уже догадался, что они все хорошо знакомы еще с киевских времен и тянут за собой общий хвост.
Но это если Перец в себе будет находиться. А если не в себе – Рувим в таком положении без пользы и мне, и вообще. Только навредит. Без него старуха со мной разболтается. Мне все внимание отдаст. На Рувима уделять силы не придется.
Но долг есть долг. Имелся больной, и надо было достать настоящего хорошего врача. То есть Рувима.
И ноги вели меня по назначению.
Рувима в больнице не оказалось. Знакомая санитарка, не баба Надя, другая, злая, сказала мне на бегу – прогнали Либина. Рано утром съехал пешком с одним узлом. Куда – неизвестно.
Времени искать мою хорошую и добрую знакомую бабу Надю, которая обещала сообщить в случае чего, куда поедет Либин, я не выделил в данной ситуации. Таскаться в поисках нового адреса, даже если б он у меня и был, мне показалось не так выгодно, то есть справедливо, как немедленно возвращаться домой к Шкловскому и пытаться размотать старуху на разговор.
Замечу, что в этот момент весна разыгралась не на шутку. Припекало солнце, вороны каркали весело и даже игриво. У меня в душе наряду с житейскими обстоятельствами вызревала первая юношеская любовь к девушке.
Познакомились на катке. У нее коньков не было по бедности, и я ее катал за собой, соблюдая небольшую скорость, просто на ее ногах, обутых в валенки. Она скользила красиво и плавно, крепко держала меня за руку, а то и за две. Иногда мы вдвоем падали на лед, и я ее настоятельно прижимал к себе. Девушка по имени Зоя.
После того как каток пришел в негодность из-за тепла, я потерял ее из видимости и сильно переживал. И вот она быстро шла мне навстречу и улыбалась. Все мои мысли убежали, осталась лишь одна радость.
– Зойка!
– Марик!
Я ей представился как Марик, Лазарем звал себя уже редко. Не в силу окружающих обстоятельств, а просто по благозвучности.
Зоя приблизилась вплотную:
– Марик, миленький, а я ж скучала… Я на базар, гайда за мной! Скоренько там зробим, шо мне мама загадала, и гулять пойдем! На Валу еще с горки катаются. Ага?
Как во сне я схватил ее за руку, и мы побежали.
На базаре Зоя вела себя настоящей хозяйкой. Среда – день не базарный, торговок мало, некоторые менялы трясли барахлом, только к ним никто не подходил. Раздавался запах пирожков, но я как назло выбежал из дома без копейки денег и на замечание Зои, что очень хочется кушать, ответил сильно уклончиво. Хоть стыд залил мне уши.
В дальнем углу, в самом закутке, Зоя подошла к бабе, пошепталась, видно, баба знакомая. Достала узелок из-под пальтишка, откуда-то из-под груди, передала. Баба отвернулась, развязала, понюхала, ткнула пальцем в небольшую глубину, кивнула, спрятала узелок за пазуху. С своего сидора вытащила шматок желтоватого старого сала, ну, не шматок, шматочек, без завертки, прямо так сунула Зое.
Зоя на секунду растерялась.
– Ну хоч ганчирочку якусь дайтэ! Як я понэсу?
– У кармани. Як люды носять. Ничого. – Баба улыбнулась. – Йому ничого не зробиться. Сало – воно ж сало и е.
– Ай, хай вам грэць! – Зоя подмигнула мне и молниеносно засунула шматочек в карман моего бушлата. – Маричек, хороший, у меня ж одни дырки…
Мы засмеялись молодо, дружно и весело.
Зоя заверила, что если сначала, как планировалось раньше, забежать к ней домой, отдать продукт, то мать на улицу больше не выпустит. А если немножко задержаться – ничего, скажет, что ждала бабу.
Вприпрыжку мы бросились на Вал, съезжать с горки на заду.
Не скрою, с высоты прожитых лет мой поступок кажется проявлением безответственности по отношению к больному человеку.
Но высота появляется позже, а текущий момент всегда и бесповоротно побеждает.
Знаменитая горка оказалась непригодной к использованию. Сквозь прогалины в раскатанном за зиму льду зияла мокрая земля.
Зоя обиделась на такое положение:
– Ну честно, вчера ж еще каталися… Вчера… Правду тебе говорю, Маричек…
Я поддержал разговор в том направлении, что не покатаемся, так хоть пройдемся.
Незаметно мы углубились в голые аллеи, дошли до памятника поэту Пушкину. Совсем рядом с моей школой. Там звенел звонок, и учащиеся выскочили на улицу.
Зоя зачарованно посмотрела на стайку красивых чисто одетых девчат.
– Ой, какие! Это ж твоя школа? А ты прогуливаешься. Не боишься, увидят?
Я даже и не подумал, что пропускаю занятия и как комсомолец особенно поступаю нехорошо.
– Пускай! Скажу, по комсомольским делам прогуливаюсь. Пускай заикнутся! У меня знаешь кто почти родич? Ракло. Сам Ракло. Знаешь такого?
Зоя засмеялась:
– Нашел заступника! Он и за меня никогда не заступится, не то шо за кого… – Смех ее перелился в слезы, не горькие, а такие, с привычкой. – Это ж мой батько! Дал мне фамилию на смех людям – Ракло-брехло. А больше ничего от него и не вижу.
Я всмотрелся в лицо – ни малейшего похожего. Я б сразу сообразил, если б хоть чуточка обнаруживалась.
– Ракло-брехло… А ты сама по себе не брешешь? – Я даже разозлился на Зою за свое незнание.
– Ну как я тебе докажу? Перекреститься? Дывысь!
Зоя перекрестилась.
Я, конечно, поверил.
Неожиданно раздался голос моей учительницы, прямо за ухом:
– Шкловский, на последний урок еще успеешь, если от барышни отлипнешь!
Я независимо от ее должности ответил:
– Не могу никак! У меня отец умирает в данную минуту. Мы за доктором бежим. Сейчас как раз дух перевели.
Мы с Зоей переглянулись и припустили от ненужной встречи.
Я оглянулся. Учительница смотрела нам вслед и что-то кричала в смысле надежды на выздоровление Переца.
Зоя сквозь бег выдохнула:
Ознакомительная версия.
