Поскольку, когда разговор про самое (психоанализ как он есть до своего изобретения) и не мог слышать собеседника Гримо, от молчавшего живого манекена толку как от упоминания листа салата в периодических изданиях, не зная к кому взывать, возделся, поморщившись от в оных, метнулся вперёд, назад, сам не понял как подле двери в будку и, обнаружив в поверхности, составляла сама и бардовые вокруг, несколько рифтов, в пояснице, глазом к одной из, пошире, немедленно навлекая незримый гнев эмансипанток и законных притворянтов. Внутри зажжено газовое за, как видно, платил Джон Рокфеллер, звонящий разбирал пагинации в прикандаленной к барышнясоедините книге, этот, не являвшийся электрическим, мог только с одним, в его свете узрел контрафорсившего спиной, слушая раздававшиеся из притороченного к наушника, одесную в задумчивости на стене будки невидимые явные и неявные приписывания. Стал разбирать как взбредёт в голову. Сумел про немые мельпомены, представления заставляли смотреть, тридцать лет не отдавал долга матери, никогда не поднимал пьяных из снега, в молодости воровал на базаре, в трудных обстоятельствах всегда предоставлял говорить другому, иногда прикидываясь слабоумным, сжёг два стога фуража для одомашненного подвида дикого двурога, прилюдно обругивал свою тень за, за ним ходит, плевал в лицо тому, заговаривал с ним о ссылке Овидия, ночью подпиливал оси колесницам, не отвечал на письма брату, один раз случайно, не вполне, отравил колодец и никому об этом не, однажды предложили ножны отделанные человеческим кордуаном, взял. Изобразив последнее остановился, поражённый натурой предположительного Сатрапа Арголидского, начал знаковать только через несколько долгих; о Северине Антиохийском. Во время странствий приветствовал каждого встречного, однажды отчищал от перьев изгнанного народом бургомистра, не срывал листьев и трав, в ответ на оскорбления только пронзал взглядом, не доносил на шельм, крали у него книги или кости, всегда уступал место в повозке, даже если у самого сильно болели, не чурался склоняться над чумными, если кто был неприятен, всё равно беседовал с ним любезно, предпочитал работу праздности, однажды предложил обедневшему кузнецу свою спину вместо наковальни. Стократ разобрал, невпроворт не сумел. Добро нежащееся в перинах и патрулирующее зло, хартию, армия Сатрапа отдирала от забора, опавшие в последний раз лёгкие Сатрапа и преображение Северина в экспонат собственного владения. Барыш со сдачи хартии в аренду имеет хартофилакс. Услыхав про хартофилакса перестал вычерчивать, на сей надолго. Издёргался, понимая, пропускает самое. Рука взметнулась к стене. Уставьте носы в карту. Один побродяжка случайно набрёл на долину Печали и что-то там запомнил от идола древлян до закопанного кентавра. Гримо надлежит завтра весь день дома, дождаться… Чего именно-именно, прошляпил, могло нечто от высланной в XVI-м и потерявшейся между двух почтовых систем индульгенции до прохождения по Садовой войск Эмилио Агинальдо-и-Фами, кстати, вскоре всё. Стал с головы наушник, устраивать с рожком в сложившуюся систему отношений, Готлиб успел в несколько достигнуть чапараля, остаться незамеченным и многое знать. Вышел из будки, осторожно прикрыл, в задумчивости к воротам парка, как будто не в губернскую улицу, а в долину Еннома. Минование квартала, вход во двор и поступление на поверхность старой растрескавшейся, отдельным входом в жилище над заведением. Со стороны улицы на кожаных петлях битая ветрами и дождями трактирная: «Бэкон и свинина». Кружало, помещавшееся в доме, не имело срока давности, никто не мог припомнить по чьей лицензии и многие смыслы бэконосвинины. Явившись в свою, нанимаемую уже много лет, над трактирной залой, снял с головы парик, над медной шайбой с грязным жавелем смыл с лица грим и в одежде улёгся на узкий подле полукруглого окна. Проник в подушку, подушка проникла в него, немедленно начав наблюдать череду переходящих один в другой снов, могли не забыться и до первого заседания второго трибунала Страшного ландгерихта. Наблюдал за, афритом, звали Станислав Гаштольд, уд раскачивается как маятник, в считалке учитывается скверно освещённая зала, чадящие факелы на стенах, сквозняк, тревожит их пламя, тени двух людей, посреди помещения, длинный стол, низкорослый кустодий в грязном фартуке, из патл свиное рыло, подлеток, по-господски, зелёный бархатный камзол, шелковая сорочка с жабо и пышными манжетами и серые чулки, в башмаки с пряжками в прихорашивается чернь. Говори, Архисвин, пока не на детской дыбе, отрок, это слуги, да, слуги? О чём вы бакланите, молодой господин? Я не умею понять. Сейчас сумеешь, я лишаю тебя отрубей на сутки. Твоя дьявольская месса с картой. Как ты отгадываешь её? Так я и сказал, это ведь окаянный фокус. Так я и спрашиваю тебя, в чём здесь фокус? Сначала придумай сам как завлекать народ, а потом выкладывай оппонента кверху брюхом. Попробуй, посодержи пивную хоть день, тебе все пряжки заплюют. Налоги растут, а люди нищают. Гаштольд вниз и попытался вселиться в мальчика. Подправь свои дела, да не дури народ. Лучше вари доброе пиво, да подавай к нему закуски, сопровождалось выбросом кошелька. Сон оборвался и до утра петухов почивал без, совершенно момент, из Гаштольда в другого. Разбужен гнюсами феба и птичьей сарабандой на крыше. Вставал с рассветом и ложился с закатом из большой нелюбви к темноте, вампирам, любого рода летающим криптидамвспышкам в темноте и призраку жены. Поднялся с лежака, потянулся без сладости и принялся в окно, на улицу в лице редких в рань прохожих, не питая ничего кроме лёгкого амфиболического безразличия. Дворник вяло метлой по брусчатке стараясь сберечь больше мусора для инспекции, старосветская барышня с бидоном и в платке, вверх по улице, за ней, как играла им на поршнёвке, стая дворняг, на другой стороне против дома коляска с откинутым, подозрительный шпикочеловек в клетчатом и очках с тёмными пехштейнами, делая, декламирует в себя сплетницу, вылитый частный (любопытно где тогда прячется его), насторожился и подумал, не из лечебницы ли прибыл. В дверь постучали. Гримо несказанно, гости не баловали, если не считать гостем разбитного паренька, представился скукой и сказал, ошибся эпохой и его знакомец живал в двести восемьдесят назад и исключая достопамятного, недавно случился словесный перепихон, а, надо сказать, при той жизни, вёл, всякая беседа не с собой увлекала, можно было из описанного выше. Здесь нечем поживиться, уходите, громко живой манекен и дверь распахнулась. На пороге та самая помесь курьера Локи и кашмирского террориста. Любопытный гость наносит повторный визит. Звали, как помнится, Готлиб. Чтоб вам аромат кофея в нос залетел, мсье Гримо. Не случилось ли по моей вине побудки? Да вон вы уже и в уличном, небось за прессой спускались? Раненько вы, тиражи ещё не поступили. Того, не разделяет уличное и домашнее и всегда ходит, предположить не умел, живой манекен почти не источал запаха, в комнате не затхлости, сам не привык думать о всяких пустяках, анализируя впадал в меланхолический транс. Что, опять? Я, признаться, подумал, после того раза вы не придёте. Отчего это мне к вам не прийти? – ещё более Гримо изумился. Разве мог я не прийти, я же умею ходить. Как не прийти к человеку над трактиром, когда за окном бушует аллергическое разнотравье. Да ещё и такому выверенному создателем как вы (как мысли духовника Бастилии). Уже бывавший у меня источник поискового блуда, между пробормотал-подумал. Громко: вы, должно быть, явились на счёт хартии? Собираетесь задурить мне голову и сманить на поиски? Так её уже задурили. Вещей у меня нет. Пойду в чём есть. Стало быть идём? Идём, идём, задумчиво Готлиб, лихорадочно, как этот простак, пичуга, рохля и выводок несуразности предков, этак с ходу прознать, явился из-за хартии? Надо было этому морфологическому каталогу кратеров Луны-предку, взять и всё так, ещё облепить всё дело столькими потомками, высовываются из щелей, едва поглубже. Простой вопрос, не касающийся детей и далее: не мог он разве рисовать обыкновенными чернилами, что бы потом голову не пришлось ломать? Ну так идём, что ли? Или желаете что-то обговорить? А вы физиономию мазать не будете? Да на что? Мы разве собираемся где-то выступать, кроме как выступать в путь? А на что ты вчера так извазюкал? – мысленно Готлиб, вроде тоже подмостки под пятой не трещали. Может и будем, кто его знает, вы за антрепренёра, я за силача и престидижитатора. Здесь нет прилива и мы не кораблекрушение у берегов. Вы откуда узнали, что я к вам по интересу хартии? Потому что я чувствую, когда всё завертелось. У вас есть или нет булимическая карта? А я должен сообразить, в чём её логогриф. Я к этому вполне готов, имею и подготовку. О, позвольте поинтересоваться? О, оказывается, у нас в Солькурске проживает великое картографов, как бы не целая артель. Вот как? Предъявляйте, предъявляйте. Вы, ретивый картовед, поумерьте свои сияния. Пергамент, у одной вед… счёл, являть своё, Герды, будет не вполне, учитывая, им троим предстоит сглодать несколько железных хлебов, ссориться с маккиавеллиевской старухой может уже и стоило, но не при помощи неконтролируемого доноса. У одной пожилой леди, леди Герды, тоже имеет виды. А, та скверная ведьма в девичестве. Приниматься за уверения, никакая не ведьма, вполне приятная и милая дама, чересчур неатутентично. Ведьма, спорить не ввязался и глава иезуитского комитета диалектической казуистики. Заявлять вслух, пусть в отсутствии самой сквернавки, по крайней недальновидно. Да, так вот карта у леди Герды и сперва я бы хотел что бы мы отправились к ней, а потом уже по маршруту. Если конечно вы не исполняете и вам удастся постичь. С незнакомцами, же людьми малознакомыми, всегда предпочитал характеризующее уважение к ближним повседневностью до ломоты. Мало ли что у тех на уме и, главное, какие возможности. В рассмотрение подобие суждения, к любому незнакомому всегда с респектом, пока не доказал обратного, неудачно присев на корточки и невольно вывалив оснастку. Торговец древностями облизывал незнакомцев на расстоянии, следует судить рассматривая обстоятельства и вектор настроения, с квазиопаской, следствие её квазивежливостью, пока не понимал чего-то, записывал в свои тетради и списки клиентских пороков. И та и другая фальшивы, бамбуковый балисонг. Я согласен и к этой Герде, не бордель же у неё, в конце концов. Тогда представьте что я кожистый хвост, а вы слонёнок. Вышел на лестницу, вслед за ним Гримо, не бросив на многолетнее видевшее его соразмерно голым, плачущим и рукоблудящим, последнего. Садовая улица. Над головой о беконе и свинине скрипела «Бэкон и свинина». Пошли влево, оканчивался город (обрывом в глубине река Кур), начиналось предместье, не прямой орбитой, через зады винных цейхгаузов, чего-то петляя, к арестному дому у Московских ворот, от того вниз. Бок о бок, Готлиб как вздумается, нажимая ногами видимые только секретные комбинации, в целокупии, соблюдён порядок нажатия приводили к озарению Циолковского, Гримо с вниманием к мелочам, здесь кого-то хоронили и набросали, старался не потревожить, имел подозрения на связь топтания и невезения. Это шли в честь Винцаса Кудирки, Готлиб, наблюдая эквилибристику. Вы хотели сказать в память, вы же не идиот. И да и нет. А кто он был? Ставил всякие закорючки на нотном стане. Небось находились энтузиасты считать их как задумывалось. Не знаю, откровенно говоря, не слыхал. Хотя может и слышал, да не знал, что это его. День в права отцовства, потягиваясь и расталкивая локтями прошлое и будущее. Хорс в опалённой альпинистской амуниции медленно к кульминации, в участившихся деревьях щебетали и вспархивали, скрюченная бабка в плате и с клюкой гнала на водопой стадо замаскированных под коз кенгуру, уводя к простёршемуся по правую зелёному и обильному росой матту. Гримо за Готлибом молча, безропотно, не справляясь, далеко ли жительствует и сколь ещё долго будут плестись. Всё равно сколько, от Садовой, где стоял его до АПЗ-20, развёртывались поприща и требовалось, к тому, переходить мост. Готлиб не думая о нанятии какого-либо экипажа, с ног до головы охваченный о сказанной декларации, помышляя в ином свете. Чтение и познание затаённой субстанции делом не первостепенным. Любопытно, поначеркали два человеческих титана, волновала цена и сопутствующие достижению. Найти стоящего, желательно помешанного на всех этих высоких, из группы доктринального отклонения, псевдохристианской коллегии, псевдокультической традиции или гешталь-астрального ответвления, доказать ценность, возраст в папирусном реестре, подробности жизней приглашённых олимпийцев, обозначить, подписано после гонки-на-колесницах-в-переносном, если нет, состряпать квазиэтимемы, ламентации в реестре судейского фогта о плевке в лицо, статье в книге тайных расходов бургомистра, по одно и то же брутто в разные мира, в таком роде. Голова Гримо восхитительную жеоду, Готлиб в бериллоны (ртуть, тетросомата, мицраим, андрогин-ребис, красная тинктура, философское яйцо, панацея гирлянды, прочее), грудной период, язвил реестр покупателей, вычленить самого полоумного, надуть Герду, выпытать, на порцион какого ахондрида ставили на колени этих казуистических. Какие марвихер-казусы, когда сам, столько лет облепленный древностями, ни разу не слышал, если и слышал, настолько бормотание, успел позабыть, музыку Кудирки? Прелестница Герда с нетерпением поджидала, стоя на флютбете своей на атульгее АПЗ-20, похожая на спившегося и свалявшегося стража радужного моста. Её жизнь постепенно лишалась покоя.
