Ознакомительная версия.
Маршал вытаращил глаза, ритор поджал губы и что-то зашептал маршалу на ухо.
– Ну что же, и хорошо! – ответил ему маршал, – добро, коли так. Не вижу ни бесчестья, ни поношения. Обоим – двадцать пять!
Три дня мы с Йамбой валялись животами кверху в спальне. Я слопал таблетку иммунита; как не случилось воспаления у него – ума не приложу; вся спина была в лохмотьях. На свою я заглядывать боялся. Наверх я послал подряд четыре сообщения о том, что ситуация под контролем, и все равно только Саскачева, как потом оказалось, убедил шефа отказаться от немедленной эвакуации меня на базу – уж очень лихими были мои показатели биометрии.
На второй день Йамба вышел из беспамятства и улыбнулся мне.
– Ты прости меня, Зашибок.
– Ничего, Лягуха, – в тон ему ответил я.
– Да нет. Я дурак, правда. Хотел над тобой пошутить… Я ж там написал «учителями становятся мужеложцы», ты если б сказал…
Я не мог с собой ничего поделать и заржал. Смеяться было офигительно больно.
– Так вот ты зачем ее сжег?
– Ну конечно!
– Скотина безрогая!
Конечно, после этого мы подружились! Со временем к нам подтянулся третьим Ойпёр и заметно раздавшийся в плечах Ганьтя-Сопля. Потом у Ганьти возникли проблемы с Урмаком и мы вчетвером их худо-бедно решили, потом утонул в реке малыш Усьпя, и в училище приезжала вопить, как положено, его матушка – чистенькая, кругленькая старушка; потом от грудной болезни пошел к Любиме под подол наш маршал, потом за нами приехали по зимним дорогам войсковые посыльные – согласовать заранее, кто из новых капелланов поедет в какой гарнизон.
Была весна, и мы сидели на пригорке, с которого спускалась, проходя мимо училища, дорога к городу – где прямо, а где петляя меж вспаханных полей. Над долиной тянулся вечерний туман, на дальней стороне легонько светились огоньки деревенских окон. Йамба жевал придурь, я грыз какую-то невинную травинку.
Он внезапно выплюнул зеленую массу и утер рот рукавом.
– Ах, хороша Любима, – сказал он печально.
Я молчал.
– Вот чего бы от жизни надо – взять девку добрую, как родит – изукрасить ее, как картинку, красными да зелеными лентами, чтобы всяк видел, как она матушке нашей служит… Ходить бы за садом, да деток пестовать… Хороша Любима, да другому отдана. Хоть не чужая, да и не своя. Сноха, короче…
Я посмотрел на Йамбу. Он покачивался взад-вперед и пристально глядел, как туман все гуще застилает долину.
После зачисления в строжцы Йамба прослужил всего полгода. Их отряд был частично рассеян, частично взят в плен большой группой кочевников, поднимавшихся по реке в охоте за рабами. Беглецы из йамбина отряда подняли две крепости и налетчиков сильно потрепали, но Йамба погиб.
Если я вам расскажу, как кочевники убивают капелланов… Для вас все равно это останется в лучшем случае жестокой историей. В худшем – чем-то таким, чем не следует грузить не просивших о том людей. А я о сих пор вижу во сне конопатое лицо Йамбы, говорю с ним. И только на грани яви и сна вспоминаю, как именно он умер. И то, что он мог спастись, просто произнеся формулу отречения… И я знаю точно, почему Йамба промолчал.
Нет хуже матрицы, чем «Румата».
– Доброй ночи, – учтиво сказал всадник, остановившись совсем рядом.
– Доброй ночи, Санта Муэрта, – ответил Габи.
Всадник помолчал. Его силуэт казался бархатно-черным на фоне апельсинового неба.
– Я бы спросил разрешения присесть у твоего костра, но твой костер не горит, – наконец сказал он.
– Я просто хотел досмотреть закат, – ответил Габи, – дрова собраны, разжечь не трудно. Присаживайся.
Всадник спешился и почти исчез во тьме, затопившей землю. Только холка лошади да широкая шляпа виднелись рядом с черными ветвями, сквозь которые светилось догорающее небо.
Пока Санта Муэрта привязывал лошадь, тучи на западе побурели и выцвели, а в зените проклюнулись холодные звездочки. Габи разжег огонь, тот по-детски запрыгал на дне великоватого еще для него дровяного колодца.
Санта Муэрта бросил наземь попону и сел, устало вздохнув.
Габи молча протянул ему баклажку.
– А как ты узнал меня? – спросил Санта Муэрта, напившись.
– Ты ехал рысью, – просто ответил Габи, – в темноте. А я, например, по этим кустарникам и днем-то стараюсь шагом. Не дорога, чай.
Санта Муэрта задумчиво кивнул головой. Лицо его в свете костра оказалось совершенно обычным – немолодой, но крепкий и жилистый мужчина. Густые брови, тонкие щегольские усики.
– Наверное, ты прав. Как ни старайся, все равно забываешь, как правильно быть человеком.
Он угостил Габи маленькой сигаретой. Потом принял самокрутку из домашнего табака. Потом они поели, выпили чаю, и, уже почти на рассвете Санта Муэрта сказал сонным голосом, приподняв шляпу с лица:
– Да, Габи, ты не будешь против, если я некоторое время буду следовать за тобой?
Габи прижал руку к неистово забившемуся сердцу.
– Что ты, друг мой. Конечно, я не против!..
Утром Габи собирался медленно. Санта Муэрта то ли еще спал, то ли ожидал, что решит новый попутчик. Гнедой чувствовал тревогу хозяина и нервно похрапывал. Наконец Габи решил – пока никуда не сворачивать. как ехал на восток, так и ехать дальше. Там видно будет. И едва он решился, Санта Муэрта оказался на ногах.
– Тут в дне пути городок есть, можно заночевать, – деловито сказал он, седлая вороную лошадь.
– Если по пути, что ж не заночевать, – степенно ответил Габи.
Санта Муэрта оказался приятным спутником. Он знал сотни смешных историй, перетекавших одна в другую, как ручейки. Он терпеливо ждал, когда Габи отыщет сбитую Гнедком подкову. Когда Габи нашел родник, Санта Муэрта – как и сам Габи – сначала напоил вороную, а уж потом напился сам. Его некрупное, тощеватое тело легко и привычно сидело в седле. Короче, Санта Муэрта нравился Габи. При других обстоятельствах это могла быть превосходная прогулка.
Поздним вечером они привязали лошадей у общинного дома маленькой деревушки, гордо именовавшей себя городом. Габи покурил, ожидая спутника, но тот возился с упряжью и махнул рукой – иди, дескать, не жди. Габи вошел в дом.
На потемневшем столе перед маленьким барельефом Гуаделупе толпились зажженные свечи. Один жестяной поднос был занят полностью, на втором еще оставалось свободное место. Габи вытащил свечку, запалил ее от другой, поставил на поднос. «Вот душа моя, среди людей, пред твоим взором, под твоим приглядом» – пробормотал он привычно. Ласковая улыбка на черном лике Гуаделупе искажалась под трепещущим светом, превращаясь то в гримасу скорби, то в горькую насмешку. Габи поклонился и вошел в зал.
– Погляди-ка, – шепнул из-за плеча голос Санта Муэрты, – правда, хороша?
По залу разносили вино и закуски несколько девушек, и довольно симпатичная женщина возилась за стойкой. Но все взгляды – долгие мужские, острые женские – как лучи к солнцу, стягивались к ней одной.
Черный локон на нежно-румяной щеке, шумная юбка, розоватая тень в ложбинке выреза, маленькое ухо…
– Хороша, – с удовольствием сказал Габи и полюбовался еще.
Вот – подумал он – если в это платье одеть Рамону, получится… Ерунда получится. Будет, как собака на заборе. А вот кружевной воротничок такой Рамона бы одела. Да, к ее нежной шейке бы в самый раз. Габи вообразил себе Рамону, примеряющую кружево перед маленьким старинным зеркальцем, и невольно расплылся в блаженной улыбке.
– Вон, смотри, два места, – подтолкнул Габи Санта Муэрта. Габи очнулся. Красавица смотрела на них насмешливым, довольным взглядом – как кошка из-под стрехи на хозяйку, забывшую прикрыть сливки.
Санта Муэрта заказал столько, что девушке пришлось бегать несколько раз. В зал входили все новые люди, те, кому не находилось сидячего места, вставали вдоль стен. Свет керосиновых ламп выхватывал из теней то одно лицо, то другое. Только когда стол был уставлен почти до краев, Габи, наконец, решился и дернул разносчицу за краешек фартука.
– А мне… – начал он, но Санта Муэрта толкнул Габи ногой.
– Ты чего? Думаешь, это всё мне одному? Ты за кого меня держишь, парень? Доставай ложку, еда-то стынет…
Габи внимательно посмотрел на Санта Муэрту. И то, в общем, сказать – ему ли по людским меркам деньги считать? Угощает – спасибо. Габи кивнул и пододвинул к себе тарелку с тамалес.
Вино им принесла сама красавица.
– Привет, Санта Муэрта, – промурлыкала она, наливая в три кружки, – ты познакомишь меня со своим спутником?
– По правде говоря, несравненная, – сказал Санта Муэрта и подкрутил ус, – не он мой спутник, а я – его.
Он с удовольствием выдержал паузу и величаво отвернулся от красотки:
– Габриель, познакомься с Пепой.
Пепа пригубила вина, взмахнула ресницами в сторону Габи.
– Так Санта Муэрта всего лишь твой сопровождающий, Габриель? Нет… Не буду тебя ни о чем расспрашивать! Мне кажется, это такая история, которой надо созреть, прежде чем упасть с ветки. Но когда созреет, удели мне кусочек, договорились?
Ознакомительная версия.
